Мне говорит об этом погода и фамилия женщины на карточке. И все это обойдется без каких-то наемных убийц, посланных, чтобы убрать меня.
Я «подрываю» косяк и вставляю его в рот. С закрытыми занавесками в комнате становится прохладно и полутемно, и Сэйдж устраивается рядом с моими ногами, прижав уши и распластав хвост по полу. По ее виду я понимаю, что она тоже чувствует мой приближающийся конец.
Скорее всего, женщина заплатила мужчине в черном «Ягуаре» за то, что он меня разыскал. Значит, наверняка у нее есть деньги, и это меня радует. Я остаюсь в комнате со своей собакой и посматриваю на небо. Больше я ничего не делаю, если не считать того, что изредка бросаю короткие взгляды на мои рентгеновские снимки и скручиваю очередную самокрутку.
Этой женщине, размышляю я, понадобится какая-то история. Может быть, она хочет, чтобы кто-нибудь объяснил ей, что же происходило в ее жизни. Она захочет узнать, что произошло за те две недели, когда ей было всего три года и когда ее забрали из дома и привезли на берег океана, где она играла в прибое, а потом смотрела мультфильмы. А потом, в один прекрасный день, ее сестра исчезла. Интересно, что в тот момент должен был чувствовать ребенок, размышляю я.
Длинная история, в которой участвуют сплошные сироты.
Я чешу Сэйдж за ухом, и она опять начинает скулить. Моя кожа под повязкой чешется, и мне приходится ее поднять. Из мертвого глаза текут слезы, и я вытираю их со щеки.
Теперь я понимаю, что ошибался, когда говорил Рокки, что чувствами можно управлять. Это неправда. Неправда даже то, что ты можешь выбирать время для чувств по своему усмотрению. Правда состоит в том, что прошлое преследует тебя, как катаракта или чесотка, как корка, которая закрывает твои глаза. И вот, в один прекрасный день, сквозь эту корку пробивается свет.
Я думаю о Кармен и опять мысленно возвращаюсь к вопросу, удалось ли ей благополучно выбраться из той заварухи. Я надеюсь, что ей удалось изменить свою жизнь.
Когда раздается стук в дверь, мое сердце продолжает биться все так же ровно, как будто я всегда знал, что она постучится ко мне. Стук легкий и негромкий – так стучит интеллигентный человек, который не хочет мешать другим.
Я открываю дверь, даже не взглянув в глазок. Дверь распахивается, и на пороге оказывается красивая молодая женщина, с глазами, полными отчаяния. Позади нее видны штормовые облака, плывущие в сторону океана.
У нее густые светло-каштановые волосы, и одета она в джинсы и куртку. Сесил был прав – она очень хорошенькая. Даже больше, чем просто хорошенькая. Женщина стоит на лестничной площадке: в одной руке у нее сумочка из дорогой кожи, а в другой – квадратный кусочек бумаги, возможно фотография, и я сразу же понимаю, что в сердце у женщины пустота. И она хочет, чтобы я эту пустоту заполнил.
– Мистер Кэди? – Она смотрит на меня с чуть заметным косоглазием.
Я отступаю в сторону, чтобы пропустить ее, и про себя думаю, что выглядит она вполне самостоятельной женщиной со средствами и со своей собственной жизнью. Такие люди обычно умеют за себя постоять, и я рад этому. Ее губы слегка приоткрыты, как будто она хочет сказать еще что-то, в то время как глаза продолжают переходить с моего лица на фото, пытаясь найти хоть какое-то сходство. Отчаяние в ее глазах еще больше усиливается.
– Я не узнаю вас, – говорит Тиффани. Конечно, голос ее теперь гораздо глубже, но в нем слышится что-то знакомое. Она еще раз смотрит на фото и поднимает глаза на мое лицо. – Нет, это не вы. – Она протягивает мне фотографию.
Фото старое, измятое и выцветшее. На нем изображен океан и пляж. Три человека стоят в полосе прибоя. Высокий загорелый мужчина с широкими плечами и две грациозные белокурые девочки, чьи лица трудно различить на фоне сверкающего залива.
Мне кажется, что я узнаю черты того ребенка в чертах лица этой женщины: сужающийся книзу подбородок, смелый взгляд и полные губы Купидона. Я приглашаю женщину войти.
– Я не… – Тиффани еще раз внимательно смотрит мне в лицо. На улице раздается раскат грома, эхом отражающийся от поверхности океана. – Мне кажется, что я ошиблась. – Она вздыхает. – Простите за беспокойство. Я ошиблась адресом.
Она забирает у меня фото, засовывает его в сумочку и поворачивается, чтобы уйти.
– Прошло двадцать лет. Я сильно изменился, – произношу, наконец, я.
Она оборачивается, подняв брови, с глазами, полными слез.
– Ты меня не узнаешь, – говорю я, – но я был твоим другом.
По ее щеке течет крохотная слезинка, величиной с булавочную головку. Я отступаю в сторону и еще раз приглашаю ее войти в комнату. Сэйдж подбегает к ней, и Тиффани наклоняется, чтобы почесать ей за ухом.
Я приглашаю ее присесть.
– Что ты будешь – чай или кофе?
– Спасибо, ничего не надо. – Она замолкает и в растерянности касается своей нижней губы. – Мне бы хотелось… если у вас есть время… Я бы хотела просто поговорить. Если вы не против.
– У тебя есть вопросы.
– Да. Пожалуйста. Я… – Женщина осматривает мою берлогу и в сомнении качает головой, как будто не понимает, как оказалась в этой дыре. – Наверное, я бы выпила чаю.
Я подхожу к плите и зажигаю конфорку, потом наполняю чайник водой и ставлю его на голубое пламя. Она оставила фото на стойке, и я стараюсь возиться в кухоньке, чтобы не появляться перед ней в комнате. На фото я выгляжу загорелым и сильным, как конь в лучах солнца. Холодная вода течет мне по рукам, и мои суставы начинают ныть. Я с трудом верю, что эта женщина на кушетке в моей комнате – реальность. Что она смогла выжить, несмотря ни на что.
Она заслуживает большего, чем простая правда.
Я вхожу в комнату и натыкаюсь на напряженное лицо Тиффани. Она почесывает Сэйдж и старается не смотреть на рентгеновские снимки, разложенные на кушетке. Ее взгляд упирается мне в грудь.
– Как ты меня нашла?
– Ах, это… Через эту женщину… в гостинице. Это было очень давно. Она сказала мне, что ваше настоящее имя Рой. То есть это мне рассказали сестры. Я наняла человека, который обнаружил ваши тюремные документы и фотографии. Ему потребовалось какое-то время, чтобы разыскать вас. Искал он довольно долго, но мы не были до конца уверены, что вы тот, кто нам нужен. Вы не похожи на человека с фотографии.
– Нет, не похож.
Я наблюдаю, как она осматривает мою берлогу: единственную комнату, стопы книг в бумажных обложках. По ее глазам я вижу, что она меня жалеет. Это мне не нравится.
– Где ты теперь живешь? – интересуюсь я.
– В Остине.
– А чем ты там занимаешься?
– Графическим дизайном. Это связано с рекламой.
– Этому надо специально учиться?
– Конечно. Я закончила университет штата Техас.
– Ага, – говорю я и прячу улыбку. – А кто твои… с кем ты выросла? В какой семье?
– Мои родители удочерили меня через сестер ордена Святого Иосифа. Я выросла в Тайлере.
Тиффани долго смотрит на меня, слегка наклонив голову. Я замечаю кольцо на ее пальце, но не могу разглядеть, какое.
– Ты замужем?
– Пока нет. Собираюсь. – Она качает головой. – Я уже давно встречаюсь с одним парнем.
– Ты его любишь?
– Да. Люблю.
Тиффани поправляет прическу и отворачивается – этот жест напоминает мне Рокки. Я вижу ее так ясно, что мне приходится отвернуться. Когда я вновь гляжу на девушку, то понимаю, насколько она похожа на свою мать, и мое горло сводит судорога. У них одно и то же лицо, и я не могу этого вынести.
– Хорошо. – Я стараюсь избегать ее взгляда. – Хорошо, что ты любишь.
– Это он уговорил меня на… это. Практически заставил. Чтобы я узнала правду.
– А чем он занимается?
– Он… простите меня. – Я вижу, что Тиффани начинает нервничать от моих вопросов. Она не может понять, как соотнести эту комнату, ее ограниченное пространство и рентгеновские снимки на кушетке. Ее пальцы поднимаются к губам, и она оглядывается, как будто в комнате есть кто-то третий. – Не могли бы вы… Я думаю… понимаете, я действительно должна выяснить для себя кое-что. – Она смотрит на меня глазами Рокки, светящимися, как глаза святой.
– Я все понимаю. Ты права. – Я приближаюсь к кушетке и протягиваю ей руку. – Что же тебе известно?
– Я вроде бы помню свою сестру. Немного. Помню, как мы ходили на пляж. Но… – Слова застревают у нее в горле от волнения. – Но в один прекрасный день она меня бросила. – Ее губы затряслись, как только она это произнесла.
– Нет, нет, – успокаиваю ее я, – все было не так.
– Тогда что же случилось?
– Мы собирались вернуться за тобой в тот же вечер. Просто в тот вечер мы поехали пообедать.
– А потом вы оказались в Новом Орлеане? В тюрьме?
– Да. Все верно. – Я поворачиваю руки ладонями вверх и смотрю на них. – Я разбился. В автокатастрофе. А к тому времени уже был выписан ордер на мой арест.
– Но… я не понимаю. Что произошло после того, как вы уехали от меня?
Я не поднимаю голову и наблюдаю за тем, как пальцы Тиффани чешут за ухом Сэйдж. Девушка на секунду отворачивается, но затем вновь быстро поворачивается ко мне.
– Вы хорошо ее знали? Мою сестру? – Голос ее спотыкается на последних двух словах.
– Думаю, что да. – Я изучаю оттенок волос Тиффани – он напоминает высохшую прерию в летний зной – и ее высокие скулы и широко открытые глаза. – А какой рекламой ты занимаешься?
– Простите?.. Я… я разрабатываю веб-страницы в Интернете, логотипы компаний. Всякое такое.
– Я бывал в Остине. Правда, давно это было. «Бартон Спрингс»[71] все еще на месте?
– Да. Простите, вы что-то говорили об аварии.
– Музыка в Остине тоже ничего себе. Тебе нравится хорошая музыка?
Девушка наклоняет голову набок и смотрит мне прямо в лицо. Мне так больно видеть ее, что я радуюсь, когда слышу свисток закипевшего чайника и возвращаюсь на свою кухоньку. Грудь у меня болит. Руки, которыми я держу чайник, дрожат, и капли кипятка падают на плиту.
– Послушайте, – слышу я ее голос из соседней комнаты, – мне просто необходимо знать… – Тиффани кашляет, пытаясь подавить эмоции.