Выполняя это поручение, в тот же день я лично подробно побеседовал со всеми жителями этой квартиры, которые вечером были дома, и ознакомился со всеми документами, которые мне пожелали показать, и должен прежде всего со всей решительностью здесь заявить, что решительно никаких споров между научными работниками по каким-либо научным вопросам здесь никогда не было и нет сейчас.
На основании личного знакомства с жителями этой квартиры и разговоров с ними я пришел к твердому заключению, что одна из жительниц этой квартиры, подавшая заявление в прокуратуру Безж. р-на Петрополя (В. А.), или психически больной человек (шизофреник, страдающий манией преследования, что считаю, совершенно необходимым немедленно установить судебно-медицинской экспертизой), или преступник, сознательно, в течение многих лет, отравляющий жизнь всем другим жителям этой квартиры.
В квартире этой 4 жилые комнаты. Жители 3-х из них состоят между собой в каких-то степенях близкого или дальнего родства (в их числе и В. А., о которой я уже написал здесь выше), в последней же из этих комнат живет не состоящая с ними в родстве старая женщина, три тетради дневника которой, переданные ею мне при посещении этой квартиры, здесь прилагаю. Изучение этого дневника, предпринятое мною уже после указанного посещения, полностью подтвердило вынесенное мною сразу после указанного посещения заключение и, считаю, его полностью обосновывает: изоляция В А. в сумасшедший дом, если судебно-медицинская экспертиза признает ее психически ненормальной, или если она здорова, то по приговору районного народного суда в исправительное заведение для преступников за систематическое многолетнее издевательство, травмирование и лишение нормальных условий социалистического общежития остальных жителей этой квартиры (в том числе детей, подростков и ветеранов труда — пенсионеров, живущих здесь) только и может, считаю, сейчас кардинально улучшить, оздоровить обстановку в этой квартире, что необходимо сделать немедленно.
Общественный инспектор-воспитатель ДКМ при ЖЭК-8
О. Распопов».
Директору Академии ПАУК от машинистки Осталовой А. П.
В связи c крайне неблагоприятной обстановкой, сложившейся в нашей квартире и особенно обострившейся на протяжении последних двух лет, я чувствую, что я значительно теряю свою работоспособность и не в состоянии так, как это нужно и как бы я хотела, выполнять все то, что требуется по работе. Это объясняется тем, что я могу работать только дома, так как я не могу оставлять без присмотра своих трех старушек — 86, 81 и 80 лет, — одну глухую и двух почти слепых, — и своих сыновей, а дома я сейчас почти полностью лишена возможности спокойно работать. В связи с этим я вынуждена подать заявление об уходе по собственному желанию, дав Вам возможность подобрать сотрудника, который бы полностью мог количественно выполнять запросы Вашего учреждения.
Прошу меня уволить по собственному желанию.
«Не сообщайте ему день суда, — наказывает сыновьям Осталова. — Из-за своего стремления к объективности дядя Лева может наговорить лишнего». Мальчики не говорят и в понедельник идут втроем: они и Анна. Мариана Олафовна все принимает слишком близко к сердцу, и ей этот вечер может дорого обойтись. У Кати наверняка будет истерика, и на неделю она окажется выбитой из колеи. Софья Алексеевна, по всеобщему мнению, впала в детство, да и глухая. О Невенчанной и говорить нечего — панически боясь Варвару, она живет у знакомых. Они идут втроем.
Зайдя в Красный уголок, Осталовы осматриваются. Народу немного. Жильцы их дома — здесь. Они — за Осталовых. Друзья семьи. Тоже — за них. Общественники. Они — за Осталовых. Несколько незнакомых. Эти, наверное, за Варвару. А может быть, нет. Просто любители судов. Им, очевидно, интересно принимать какое-то, пусть косвенное, но все же участие в решении чьей-то судьбы. «Решении» — громко, но все же суд.
За судейским столом — четверо. Седой и дряблый, с молодецкой прической, в морской форме с наградами на груди. Держит бумагу, и лист вибрирует в его руках, потому что руки трясутся и лицо — тоже. «Пляска святого Витта», — шепчет старший брат Диме, и оба смеются. Офицер вскидывает мутные глаза — недоволен. А как почувствовал?
Второй — с половиной черепа. Вместо нее — пластина. И глаза нет. Стеклянный, словно наугад, в пластину вмонтирован. Зеркальце у него, чтобы все видеть, в него смотреть, отражающее.
Третий — с лицом, кем-то поеденным. Нос его как кусок сырого мяса.
Четвертая — женщина. Старая. Ссутулилась. Платком повязана голова. Он — держит челюсть. Развязывается — и челюсть нижняя отваливается, падая старухе на грудь. Она не спеша завязывает и сутулится еще больше, склоняет голову, пытается опереть о грудь подбородок. Это получается, и она придвигает к себе бумагу и авторучку. Пишет. Иногда, для старухи неожиданно, из пальцев ее выпускаются когти и рвут бумагу, и царапают стол. Она меняет лист и поглаживает свои руки, будто баюкает. Когти убираются.
Ропот прекращается, когда со своего места подымается моряк, а производит он это так: под потолком, вместо люстры, на крюк подвешен блок и трос через него, один конец которого крепится за петлю на кителе офицера, второй — в руке моряка. Так он сам себя подымает, перебирая дрожащими руками трос.
Объявив о начале разбирательства, председательствующий пытается изобразить обеими руками жест гостеприимства, как бы приглашая всех на суд совести и чести. Это бы получилось, но, выпустив трос, офицер тотчас приземляется на стул, а волной от соприкосновения его ягодиц с плоскостью сиденья верхняя челюсть заскакивает за нижнюю так, что он вымолвить ничего не в состоянии, и возится с протезами до вынесения приговора, когда вдруг, словно второе дыхание, точно бесы в него вселились, — председательствующий расцепляет челюсти и на том же порыве выдергивает себя со стула с чрезмерной силой, отчего повисает над столом, точно паук на леске паутины, и даже оброняет с ноги форменный ботинок.
На суде говорят много. Зачитывают всевозможные заявления, справки, акты, характеристики, ходатайства, письма. Заключение. Выступают. Одна из неизвестных Осталовым старух восстает со стула (пока силы не покидают ее) и начинает речь: «Мы с Варварой Ивановной». Ее прерывают: «Варварой Акимовной». Она то же: «Мы с Варварой Ивановной». Ей: «С Варварой Акимовной». Она то же: «Мы с Варварой Ивановной». Из зала: «Она — глухая». «Мы с Варварой Ивановной... в блокаду... В тяжелейших условиях... На петропольских крышах... Зажигалки... Бомбы...» Заплакала. «Так это они с Лоськовой», — догадывается кто-то. «Обо мне», — подает голос Лоськова, отрывая от груди подбородок. Платок развязывается. «Вы по существу — о Геделунд», — председательствующий, изобразив руками рупор. «Мы с Варварой Ивановной...»
Товарищеский суд при жилищной конторе № 8 в составе председательствующего Соколова Ивана Ивановича и членов Сталинистова И. И. и Юбочкина И. И. при секретаре Лоськовой Варваре Ивановне, рассмотрев в открытом судебном заседании дело по жалобе гр-ки Геделунд Варвары Акимовны, проживающей на Б. о., по 9-й Кривой, д. 5, кв. 3, на братьев Осталовых Сергея Ефремовича и Вадима Ефремовича, проживающих там же, установил:
1. Из рассмотренных т/судом документов ясно, что в кв. З д. 5 уже давно возникли конфликты между семьей Геделунд и родственной семьей Осталовых на базе материальных наследственных расчетов, и за последние годы на этой почве создались враждебно-неприятные отношения между Геделунд В. А. и Осталовой А. П. Хуже всего то, что враждебный раздор этот отразился на жизни подрастающих молодых людей, сыновьях Осталовой А. П., Сергея и Вадима Осталовых, которые были втянуты в семейную распрю и допустили грубые выходки по отношению к Геделунд В. А. Суду ясно также, что жалобщица В. А. Геделунд не сумела утвердить свой авторитет в глазах подростков и вызвала неуважение с их стороны. Гр-ка Осталова А. П. не сумела своевременно воспитать в них уважение к старшим.
На основании установленного т/суд решает:
1) Сергею и Вадиму Осталовым объявить общественное порицание.
2) Геделунд В. А. объявить общественное порицание.
3) Гр-ке Осталовой А. П. объявить общественное порицание.
4) Просить райисполком Безж. р-на об ускорении расселения этих семей до подхода очереди.
Председательствующий: Соколов.
Члены. суда: Сталинистов, Юбочкин.
Верно: Председатель т/суда при ЖЭК-8 Шалуто.
От Анастасии Николаевны Невенчанной, проживающей: Б. о., 9-я.Кривая, д. 5, кв. 3
Прошу ускорить решение Товарищеского суда о расселении жильцов квартиры, в которой я живу.
После суда примерно неделю в нашей квартире было спокойно. Очевидно, В. А. Геделунд на некоторое время поняла всю недостойность своего поведения. Но теперь опять начались скандалы. Брань, крики, угрозы, направленные в адрес уважаемых и любимых мной людей, доводят меня до отчаяния. Невозможно пройти мимо нее, чтобы не услышать какую-нибудь злобную реплику. Я не могу больше слышать, как она грязно ругает внучку Марианы Олафовны Геделунд-Осталовой — Екатерину Задумину — серьезную, скромную девушку, преподавательницу неизвестного языка в университете, молодость, да и вся жизнь которой искалечены тяжелым недугом (последствия полиомиелита, перенесенного в раннем детстве).
Теперь, по счастью, Катя имеет свою отдельную комнату, но, приезжая к нам, где живет ее семья, она вынуждена выслушивать непристойные оскорбления, брань и ругань постоянно сыпятся также на голову Анны Петровны Осталовой. Я больше не в силах быть свидетелем грубых выпадов В. А. Геделунд по отношению к Мариане Олафовне, моему другу, человеку, уважаемому всеми, кто ее знает. Не могу понять, как можно с такой злобой и ненавистью относиться к людям, да еще хорошим, честным, трудовым людям. Ведь вся жизнь М. О. и А. П. посвящены труду. Овдовев в молодости, Мариана Олафовна подняла на ноги четверых детей и не перестает работать даже в свои 80 лет. И вот на склоне жизни вместо спокойной старости она должна терпеть постоянный гнет скандалов. Доводят нас всех до отчаяния придирки В. А. Геделунд к 14-летнему Вадиму Осталову — юноше с неустойчивой нервной организацией, который с годами, по счастью, делается все спокойнее, контактнее и учится в настоящее время в IX классе общеобразовательной школы. Однако травля, которой его подвергает В. А., боюсь, может пагубно отразиться на его здоровье.