Наконец в толпе мелькнуло мамино лицо, и Энни облегченно вздохнула. Пускай мама задержалась в своей клинике и пропустила весь концерт – не беда. Главное, она здесь и пробирается к своим дочкам, окликая их по именам. Дождь испортил ее прическу, но она все равно прекрасно выглядит в своем новом зеленом блейзере и брюках из каталога «Джейси Пенни».
– Кто это? – спросила одна из девочек, насторожившись.
Энни обернулась, почувствовав необходимость защищаться. Она увидела, что ее маму разглядывают, оценивают.
– Только посмотрите! – сказала Хайди Патрик. – У нее сумочка из кожзаменителя!
– Это твоя мама? – спросил кто-то под общий смех.
Энни раскрыла рот, чтобы ответить «да», но Кристен, опередив ее, каким-то странным чужим голосом пропела:
– Нет. Это наша няня.
Мама попятилась, как будто ее оттолкнули. Потом снова подошла, но уже с почтительным выражением лица наемной работницы. Через двадцать минут они отправились домой: Энни с мамой впереди, а Кристен сзади. Больше об этом случае никто не заговаривал.
Содрогнувшись от неприятных воспоминаний, Энни поднимает глаза на тетю:
– Мне кажется, мама хотела, чтобы мы ею гордились. Она думала, мы ее стесняемся. А еще она бы хотела, чтобы в том поезде вместо Кристен оказалась я.
Вот и сорвалось с губ то, что так долго мучило Энни. Кейт хватает ее за руку:
– Дорогая! Не говори глупостей! Мама так тебя любит!
Дедушка подливает масла в огонь:
– Ты чувствуешь себя на втором месте. Понятное дело.
Сердце Энни словно обжигает каленое железо, и она с трудом находит в себе силы, чтобы кивнуть.
– Папа! – негодует Кейт. – Она никогда не была на втором месте!
Дедушка известен своей прямолинейностью. Тетя Энни называет это «не признавать цензуры», а мама вообще говорит, что он «черствый ублюдок». Ну а по мнению Энни, он просто не пытается подслащивать горькие пилюли правды. И ей это нравится. Ну или нравилось.
– Твоя мама оплачивала для Кристен частную школу и уроки музыки, путевки в спортивные лагеря, авиабилеты сюда, к тетке, причем каждый год. Покупала ей красивые наряды, отправила ее в колледж…
Энни неподвижно смотрит, как желтые языки пламени лижут березовые бревна. Разумеется, она получала от мамы все то же самое, что и сестра. Дедушка ошибается. Хотя нет. Он проницателен.
– Я понимаю, о чем ты. В материальном плане мама не делала различий между мной и Крисси. Но у них была особая связь, а я оставалась в стороне. Она просто больше любила Кристен. Вот и все.
– Так скажи мне, – говорит капитан, – на каких условиях ты готова заключить с ней перемирие?
– То есть?
– Что твоя мама должна сделать, чтобы вернуть твое расположение? Отказаться от участия в конкурсе, к которому так долго готовилась? Думаешь, это справедливо?
Энни не нравится дедушкина формулировка. Выходит, будто она испытывает свою мать, манипулирует ею.
– Нет. Я только хочу, чтобы она меня выслушала и правильно расставила приоритеты. Хочу, чтобы она сбавила обороты, снова начала ходить на прогулки, смотреть кино, смеяться, как раньше… Хочу, чтобы она опять стала… – голос Энни дрожит, она отворачивается, – моей мамой.
– Когда умерла Кристен, ты потеряла лучшую подругу, – говорит тетя Кейт. – А теперь тебе кажется, будто ты и матери тоже лишилась.
– Точно, – соглашается Энни и, прикусив губу, соображает, можно ли ей поделиться с дедом и теткой тем, во что она верит. – Только… Крисси жива.
Дедушка хмурится:
– Сейчас ты несешь какую-то ерунду.
– Энни, – мягко говорит Кейт, – ну ты же не можешь всерьез так думать?
– Могу, – отвечает Энни, глядя тетке прямо в глаза, и быстро перечисляет аргументы, которые приводила маме: ненакрашенные ногти на руках, странное поведение с утра, фальшивое удостоверение. – Вот поэтому я здесь. Она прячется в доме Уэса Девона.
Кейт нервно ерзает:
– Послушай. Я рада, что ты приехала. Вредно слишком долго сидеть в своих четырех стенах. И мне кажется, тебе нужно сменить обстановку по-настоящему. – Тетя грустно улыбается и берет Энни за руки. – Помнишь Солен? Женщину, которая каждый год, в июле, снимает виллу на скале? У нее агентство по иностранному обмену. Отправляет девушек в Европу помогать семьям по хозяйству и заодно учить язык. Ей почти всегда нужны кандидатуры на замену: то по дому кто-нибудь соскучился, то с хозяевами характерами не сошелся. Да ты же вроде бы сама обращалась к ней осенью. Ну и как?
Энни пожимает плечами, торопясь закончить этот разговор. Неужели она правда самостоятельно поедет в Европу? Конечно нет.
– Я передумала. Буду искать Крисси. К тому же я нужна дома маме.
Одна половина дедушкиного лица улыбается, другая смотрит сердито.
– Ты же только что двадцать минут ныла, какая твоя мать плохая, – ревет он. – Давай! Подыщи себе работенку. Глядишь, это вам обеим на пользу пойдет.
Энни поднимает голову:
– Я приехала всего на несколько дней и даже не собираюсь разговаривать с мамой. Надеюсь, что к моему возвращению она изменится.
– То есть надеешься на чудо, – отвечает дед. – Твоя мамаша не превратится в девочку-припевочку только из-за того, что дочурка пару дней поиграет с ней в прятки. Для серьезных перемен и причина должна быть серьезная.
Энни вздыхает, уже не чувствуя прежней решимости. Может, дедушка с тетей правы: и сестру, и мать она потеряла. Причем, скорее всего, ни ту ни другую ей не вернуть.
Глава 10. Энни
Утро среды выдалось ясным, как глаза новорожденного. Тетя Кейт ушла на работу в кафе, а Энни, вдыхая не по сезону мягкий воздух, шагает по дороге, ведущей к Западному утесу, который высится над городом. Вот наконец-то она на месте: куртка обвязана вокруг пояса, рукава подкатаны, в боку колет. Перед ней большой белый дом. Может быть, Кристен все-таки здесь? Тогда, в августе, она, возможно, не села на поезд, а прилетела сюда, как грозилась, и теперь смотрит на сестру из того эркера?
Старый особняк, глядящий со скалы на бухту, очень красив. Это летняя резиденция четырех последних поколений семьи Девон. Правда, сегодня он выглядит как кинозвезда без макияжа: на подоконниках не пенится красная герань, а там, где летом зеленел пышный сад с тщательно подстриженными газонами, лишь пожухлая трава выглядывает из-под талого снега.
Сердце Энни бьется быстрее. Идя по кирпичной дорожке, а потом поднимаясь по ступенькам, она осматривает дом в поисках признаков жизни. Сестра здесь. Где же ей еще быть? Кроме Уэса, который пишет какую-то работу, тут никто не живет. Лучшего убежища, чем этот опустевший дом, просто не найти.
По скрипящим зеленым доскам широкой веранды Энни подходит к двери и пытается заглянуть внутрь, но сквозь фацетированное стекло ничего не видно. Прежде чем позвонить, она собирается с мыслями. Неизвестно, как Уэс отреагирует на ее слова. Она его, конечно, не боится. Скорее, робеет перед ним. И не потому, что ему двадцать два года, а потому, что он какой-то чересчур идеальный. Как говорила Кристен, он член клуба «Трех К»: красив, имеет благородную кровь и набитый кошелек. Рядом с такими, как он, Энни кажется завсегдатаем клуба «Трех Н», то есть несуразной, неуклюжей и неуверенной в себе. В присутствии Уэса она почти все время молчала, поэтому, когда Кристен проболталась ему, что сестра пишет стихи, он вытаращил глаза:
– Серьезно? Так ты у нас будущая Тейлор Свифт? Или будущий доктор Сьюз?[4]
Такие сравнения покоробили Энни:
– Скорее Сильвия Плат[5].
Уэс вздернул брови:
– Тоже мне образец для подражания! Она же наложила на себя руки!
Нет, он больше не смутит и не напугает Энни. Ей нужно, чтобы он ответил на ее вопросы. Сделав глубокий вдох, она с силой жмет на кнопку звонка. Проходит как минимум полминуты, и тяжелая дверь орехового дерева наконец-то открывается.
Темные волосы Уэса спутаны, как будто он только что встал с постели. На нем рваные джинсы и выцветшая футболка с надписью «Яхт-клуб Сен-Бартелеми». Если бы Энни увидела такую на ком угодно другом, она бы подумала, что это сувенир, но Уэс наверняка действительно рассекает волны Карибского моря на собственной яхте.
– Анна? – спросил он, состроив не самую приветливую физиономию. – Какого черта?
– Меня зовут Энни. – Она решительно входит и протягивает ему свою куртку. – Надо поговорить.
К его чести, Уэс хотя бы не возражает.
– Ты удачно меня поймала, – говорит он, бросая куртку на перила лестницы. – Вечером я уезжаю в Дартмут.
Пройдя через анфиладу комнат, оформленных в пастельных тонах, они оказываются на шикарной белой кухне в стиле кантри, которая привела бы в восторг ведущую любого кулинарного шоу.
– Кофе будешь? – спрашивает Уэс, доставая из шкафа две чашки.
– Спасибо, давай.
Энни прокашливается, вспоминая приготовленную речь. Она придумала, как изложить все логично, чтобы Уэс не шарахнулся от нее, словно от ненормальной. Начало получилось такое удачное: не агрессивное, но твердое. Только вспомнить бы… Решительно все перезабыв, Энни задает вопрос в лоб:
– Где моя сестра?
Уэс резко оборачивается и застывает с упаковкой сливок в руке:
– Прости, что? По-моему, мы об этом уже говорили.
Энни распрямляет плечи:
– Уэс, Кристен поехала к тебе. Я знаю. – Она оглядывается по сторонам. – Где она?
Не то фыркнув, не то усмехнувшись, Уэс отвечает:
– Анна… Энни, твоя сестра погибла. Ты сама сообщила мне об этом. А теперь получается, что тогда ты все выдумала?
Она качает головой:
– Нет, поезд действительно сошел с рельсов. Кристен собиралась на нем ехать, но не поехала. Понимаю, звучит по-идиотски, но она жива. Я это знаю.
Уэс выдыхает:
– Сядь. – Он ставит перед ней кофе и сам садится верхом на стул. – Выкладывай по порядку.
– Я не верю, что Кристен умерла, – говорит Энни, с усилием сглотнув, и хватает кружку, чтобы успокоить трясущиеся руки. – Слишком много всего не сходится. – Она поднимает голову и смотрит Уэсу прямо в глаза: – У нее было биполярное расстройство. Иначе говоря, маниакально-депрессивный психоз.