Получается, Энни сдалась? Окончательно поверила в смерть сестры? Теперь я тоже должна двигаться дальше ради нее, моей выжившей дочери? Качаю головой:
– Понятия не имею, как и куда мне идти. Вот в чем проблема.
Кертис вытягивает длинные ноги, откидывается на спинку скамьи и смотрит на звезды.
– Иногда, – говорит он, – если очень повезет, нам в спину дует попутный ветер и течение несет нас, куда надо. Но потом мы сбиваемся с курса – это случается постоянно – и начинаем барахтаться, чтобы удержаться на плаву. – Он смотрит на меня и накрывает мою руку своей. – Именно это ты сейчас и делаешь, Рики Францель.
Подождав, когда невидимая петля отпустит мое горло, отвечаю:
– Хочешь верь, хочешь не верь, но когда я дома, со мной все в порядке. Барахтаться я начинаю только здесь.
Представляю себе, как Брайан негодующе разевает рот, Кейт закатывает глаза, а Энни говорит: «Ну что за фигня!»
– Знаешь, Рики, кого я вижу, когда смотрю на тебя? Все ту же маленькую испуганную девочку с двумя хвостиками, которая потеряла маму и отказывается верить тому, что говорят ей все вокруг.
Зажимаю рот, чувствуя, что плотина, сдерживающая мои эмоции, вот-вот рухнет. Кертис решил вспомнить лживые слухи, которые ходили по городку после смерти моей матери.
– Прекрати! – говорю я, не желая этого слышать. – Никто не знал маму так, как знала ее я!
И никто не знает моих дочерей лучше меня!
Ни с того ни с сего я, будто на исповеди, начинаю рассказывать ему про альбом с цитатами и комментариями Кристен, потом про шаткие отношения с Энни и про то, как я всех разочаровала. Слова текут сами собой, помимо моей воли.
– Ты, наверное, думаешь, что я ужасная мать, – заключаю я, глядя в свою пивную бутылку.
– Я думаю, ты такая же, как я и как миллионы других людей. Несешься во весь опор, боясь сбавить скорость. Ведь, если притормозишь, тебе, может быть, придется что-то почувствовать.
Глава 19. Энни
Энни только что вышла из зоны таможенного контроля аэропорта Шарля де Голля и ищет в толпе профессора с дочкой. Доктор Барретт представляется ей ботаником в очках и с бабочкой, долговязым и сутулым, как соломинка для коктейля.
– Энни Блэр? – низким мелодичным голосом спрашивает кто-то за ее спиной.
Она оборачивается. На нее с улыбкой смотрит мужчина лет сорока, в джинсах защитного цвета и белой рубашке, с копной волнистых темных волос и фигурой, совершенно не напоминающей соломинку.
– Энни Блэр? – повторяет он.
– Да, – тихо произносит она внезапно пересохшими губами, чуть не забыв, что нужно протянуть руку.
– Добро пожаловать в Париж. Я Том Барретт.
В эту секунду Энни не может думать ни о чем, кроме тепла его ладони и его темных глаз с золотистыми крапинками. Выпустив ее руку, он гладит по голове маленькую девочку:
– А это Олив.
– Привет, Олив, – говорит Энни, опускаясь на корточки.
Бледненькое пухлощекое существо с нелепой заколкой в волосах, доходящих до подбородка, прячется за ногами отца. Когда их взгляды наконец-то встречаются, Энни едва удерживается, чтобы не ахнуть: в карих глазках, увеличенных толстыми круглыми очками в розовой оправе, отражается та же боль утраты, которую испытывает она сама.
Энни инстинктивно тянется к девочке, но та отстраняется, и она быстро убирает руку.
– Меня зовут Энни. Я буду твоей…
– Няней, – договаривает девочка.
Энни улыбается:
– Правильно. Ты молодец, Олив.
– Знаю. А кем еще ты будешь?
Милая крошка. Но колючая, как и предупреждала Солен.
– Надеюсь, – говорит Энни, вставая, – что еще мы с тобой будем друзьями.
Никак на это не ответив, Олив смотрит на отца:
– На картинке, которую ты мне показывал, она намного красивее.
Такая прямота заставляет Энни покраснеть. Улыбка исчезает с ее лица. Но нет, она не должна всерьез воспринимать колкости пятилетней девочки.
– Не будь злюкой, Олив, – говорит Том, разглаживая темные волосы дочки. – Я вот, наоборот, считаю, что живая Энни гораздо симпатичней.
– Нет, – отвечает Энни, молясь, чтобы голос не дрогнул. – Олив права. – Она поворачивается к девочке: – Видишь ли, та фотография была сделана год назад. Тогда я выглядела лучше, правда?
– Да. Ты нас обманула.
– Олив! – испуганно восклицает Том.
Энни смотрит в пол. Ей хочется провалиться сквозь землю. Еще чуть-чуть, и маленькая паршивка возомнит себя победительницей. Чтобы этого не произошло, нужно быстро вернуть себе дар речи. Что в такой ситуации сказала бы мама?
– Я очень хотела стать твоей няней, – говорит Энни, заставляя себя улыбнуться девочке, – поэтому все обыскала и нашла свою лучшую фотографию. Ведь некоторые люди, ты только представь себе, судят о других по внешнему виду. Слава богу, что ты не такая!
Олив морщит лоб, не зная, как ответить, а Том улыбается:
– Пойдемте заберем ваш багаж. – Наклонившись к Энни, он шепотом прибавляет: – Ловко!
Почувствовав кожей его дыхание, она столбенеет. У нее кружится голова. Ей хочется крикнуть: «Да, я свободна и готова быть вашей!» Но он, взяв с ленты транспортера ее чемоданы, задает только один вопрос: не нужно ли Олив сходить на дорожку в туалет.
Сидя в машине, Энни смотрит то в окно, за которым мелькают потрясающие виды залитого солнцем Парижа, то на девочку, которая мечет в нее молнии с заднего сиденья, то на эффектного мужчину, который постукивает большими пальцами по рулю в такт музыке, звучащей по радио. Энни замечает темные волоски на мускулистых руках, большие стильные часы и замшевые ботинки из магазина «Джей Крю». Она хотела купить такие отцу на Рождество, но решила, что для него они слишком модные.
Энни поворачивает голову к окну, по привычке ожидая увидеть запотевшее стекло. Город как раз такой, каким она его себе представляла: величественные здания в стиле боз-ар[6], отели с мансардами и коваными балюстрадами. Машина въезжает на мост Сюлли. Сена бежит, обтекая полоски суши. Том называет известные острова, такие как Сен-Луи и Сите.
Оказавшись на левом берегу, седан продолжает путь по многолюдному бульвару Сен-Жермен. Энни смотрит в оба: вдруг в многотысячной толпе между магазинами и ресторанами затерялась Кристен? Но как найдешь ее здесь, особенно если она этого не хочет? Энни падает духом.
Автомобиль сворачивает на Рю де Ренн, симпатичную зеленую улицу в квартале Сен-Жермен, и вскоре останавливается возле старинного здания из светлого камня – как с картинки. Том поднимает чемоданы на верхний, четвертый этаж. Все это время он мило болтает с Энни, чего не скажешь о его дочке, которая едва отвечает на вопросы. Пока он отпирает квартиру, дверь напротив распахивается и на пороге возникает долговязый светлокожий молодой человек.
– Всем привет! – потрепав Олив по голове, парень улыбается. – Ты, наверное, Энни?
– Привет, Рори, – говорит Том. – Да, это наша новая няня Энни Блэр. Энни, это Рори Зелик, наш добрый друг и сосед. Он учится в «Ле Кордон Бле».
– Привет, – отвечает Энни, пожимая ему руку.
– Я с радостью покажу тебе город, – произносит Рори с явным немецким акцентом. – Как раз собираюсь прогуляться. Если хочешь, присоединяйся. Я подожду.
Энни смотрит на Тома в надежде, что он спасет ее от этого нового знакомого – похожего на жердь и немного излишне активного. Но Том улыбается:
– Распоряжайтесь своим временем, как вам угодно.
– Спасибо, но я бы хотела сначала распаковаться.
– Тогда как-нибудь потом.
– Конечно, – соглашается Энни.
На самом деле она приехала не гулять по городу, а искать Кристен, и ей не нужно, чтобы ее отвлекали.
– Давай скорее! – говорит Олив, подпирая открытую дверь своим маленьким телом.
Энни входит. Квартира меньше, чем ее нью-йоркская, но высокие потолки и большие окна создают иллюзию простора. Вслед за Томом она идет через гостиную и столовую, минует маленькую уборную, выложенную черно-белым кафелем, и попадает в коридор. Здесь расположены три спальни и второй санузел.
– Моя комната та, дальняя. – Том указывает на закрытую дверь. – Это дамская комната, – он кивает в сторону сверкающей ванной, – ваша с Олив общая. Надеюсь, вы не против?
– Нет, конечно.
– Пусть не берет мой шампунь! – требует девочка.
– Не буду. Я привезла свой – миндально-вишневый. Можешь попробовать, если захочешь.
– Твои волосы воняют.
– Олив! Как ты себя ведешь?!
– Вот это да! – говорит Энни, наклоняясь к лицу девочки и дотрагиваясь до кончика ее носа. – Ну и нюх у тебя! Завтра, когда пойдем в кондитерскую, он тебе очень пригодится.
Заговорщицки улыбнувшись Энни, Том открывает среднюю дверь:
– А здесь опочивальня Олив.
Энни заглядывает в комнату с бледно-розовыми стенами. На окнах шторы, тоже розовые, в черный горошек. На прикроватной тумбочке фотография красивой брюнетки, сидящей в плетеном кресле с малышкой на руках. Это, наверное, мама Олив. Энни хочет переступить порог, но девочка забегает вперед и обеими руками со свистом захлопывает дверь прямо у нее перед носом:
– Не входи!
– Олив! – Том снова открывает дверь. – Осторожнее! Ты чуть не ударила Энни по лицу!
Энни приходит ему на помощь:
– Хорошо, Олив. Будем играть в моей комнате. Покажешь мне ее?
Девочка упрямо скрещивает руки на груди:
– Это не твоя комната. Ты не наша семья.
– Хватит, Олив! – произносит Том твердо и подводит Энни к последней двери слева.
Комната выкрашена в приятный оттенок желтого. На двуспальной кровати поверх белого пухового одеяла навалена гора белых и голубых подушек. Двустворчатая стеклянная дверь ведет на крошечный балкончик.
– Как красиво! – говорит Энни и, подойдя к старому комоду, на котором стоит ваза с веселыми цветами, дотрагивается до золотистых лепестков. – Подсолнухи! Мои любимые! Моя сестра обожала орхидеи, но им не всегда можно доверять. А вот подсолнухи – надежные, верные цветы, правда?