– Том Барретт.
– Здравствуйте, Том. Это Эрика Блэр, мама Энни. – На случай если он принял меня за сумасшедшую наседку, я заранее оправдываюсь: – Надеюсь, это ничего, что я вам звоню? Если, на ваш взгляд, я позволяю себе лишнее, пожалуйста, скажите. Может, наводить справки об Энни тайком не совсем красиво, но я просто хочу знать, все ли с ней в порядке. Мой муж… бывший муж почти ничего мне не говорит.
– Никаких проблем, – отвечает Том. – У меня тоже есть ребенок, вы ведь помните? Я понимаю, каково это, когда от тебя отгораживаются.
Его сочный голос звучит мягко, по-доброму. Прикрываю глаза, облегченно вздохнув.
– Как она?
– Лучше. Спасибо вам за совет. Теперь я слежу за тем, чтобы ее усилия не оставались без похвалы.
Улыбаюсь, не спеша идя по тротуару. Мимо проезжает лошадь, запряженная в повозку. Махнув рукой вознице, сворачиваю на узкую дорожку, ведущую на юг.
– Спасибо. Наверняка Энни очень довольна.
– Ну да. Правда, она каждый раз краснеет от моих комплиментов, но мне все-таки кажется, ей приятно. Кстати, я хвалю ее вполне заслуженно. Она замечательная девочка.
– Я очень рада, что вы тоже так думаете.
– Энни подружилась с нашим соседом Рори. Он немец, учится в кулинарной школе. Вообще ваша дочка, по-моему, уже неплохо приспособилась к ситуации. Жаль, что я не могу сказать того же самого о своей Олив.
Мне хочется еще поговорить об Энни, но, вспомнив упрек Кейт, я предлагаю:
– Расскажите мне о ней, о вашей девочке.
Следующие пятнадцать минут я слушаю рассказ о фокусах Олив, от чьих истерик и обидных замечаний сбежали две няни. Последнюю девчонка даже заперла в кладовке.
– Через час я вернулся домой, нашел и выпустил ее. Она прямиком направилась к себе в комнату собирать чемоданы. После этого случая я поснимал с межкомнатных дверей все замки.
Я не могу удержаться от смеха:
– Вы молодец. Крепитесь!
– Вы тоже. Энни рассказала мне о вашем несчастье.
С усилием сглатываю:
– Она пока не может смириться с произошедшим. Как и я, пожалуй.
– Понимаю, – вздыхает Том. – Год назад Олив потеряла мать. Она была с ней – с Гвен, моей женой, – когда это случилось. Они попали в аварию по вине пьяного водителя.
– Ох, Том, это ужасно. Я вам очень сочувствую.
– А я вам. И знаете, иногда я готов поклясться, что Гвен мной руководит.
– Я догадываюсь, о чем вы, – осторожно говорю я. – Вам кажется, что она рядом, смотрит на вас. – Поколебавшись, я прибавляю: – Моя Кристен даже заставляет меня делать некоторые вещи против моего желания.
Не знаю, что со мной происходит, но я вдруг ни с того ни с сего начинаю рассказывать незнакомому человеку про мамины афоризмы и альбомчики девочек:
– А теперь те же самые цитаты возвращаются ко мне. Кто их присылает, я не знаю.
Торопливо рассказываю Тому об анонимных эсэмэсках.
– Очень странно! И вы даже не подозреваете, кто бы это мог быть?
– Нет. И Энни, и моя сестра уверяют, что они тут ни при чем. Как ни безумно это прозвучит, я не могу не чувствовать, будто за этим стоит Кристен.
Зажмуриваюсь в ожидании нравоучительной тирады или, того хуже, резкого завершения разговора. Но Том просто говорит:
– Значит, вам ничего не остается, кроме как воспринимать эти письма всерьез.
Испытываю блаженное чувство облегчения. Он не осуждает меня!
– То же самое говорит моя сестра. Она считает, что цитаты присылаются мне для того, чтобы вернуть меня к жизни.
Рассказываю о маленьком подарке Кейт – воздушном змее, который должен приносить радость. Не успев закончить, замечаю, что улыбаюсь.
– Вот так я и шла через весь город с дурацким змеем в руке.
Мой рассказ, похоже, позабавил Тома.
– Бывают очень классные змеи цвета металлик, – говорит он. – Ваш такой?
– Нет, самый обыкновенный, детский, с черепашкой-мутантом. Он сломался, и я чувствовала себя идиоткой.
Про Джону и Саманту я молчу. Не хочу, чтобы меня хвалили за простой жест дружеского сочувствия, с которым я к тому же сильно запоздала. В трубке слышится сочный смех. Внезапно я и сама начинаю смеяться, вспоминая, как змей парил в лазурном небе. Вероятно, тот, кто называет себя «чудом», прав: когда держишь змея за веревочку, не улыбаться невозможно.
За следующие полчаса мы успеваем перейти от Энни и Олив к работе и семье. Том рассказывает, что вырос в Вашингтоне, его отец служил во Всемирном банке.
– Когда я окончил последокторский курс, мне повезло: подвернулось место в Джорджтауне. Мои родители живут в Мэриленде, родители Гвен – в Вирджинии. Конечно, все четверо души не чают в Олив. Но после аварии я почему-то решил, что нам с дочкой не мешало бы сменить обстановку.
– Лучшего места, чем Париж, для этого просто не найти.
– Да, но, честно говоря, я не уверен, что поступил правильно. Сейчас меня здесь держит проект, который закроется в августе. Тогда мы вернемся в Джорджтаун. Мы оба соскучились по дому.
Я сижу, вытянув ноги, на бетонной лавке возле каменной церкви.
– Чему вы учите студентов?
– Если судить по результатам их тестов, то почти ничему.
Я смеюсь:
– Не скромничайте!
– Я преподаю биохимию будущим медикам. А еще изучаю болезни печени.
– Впечатляет! – говорю я, по сравнению с ним чувствуя себя никчемным существом.
– А вы риелтор. Один из лучших на Манхэттене. Мне Энни рассказывала.
Качаю головой. Хорошо, что он не видит моего смущения. Сейчас продажа роскошных апартаментов людям, которых я даже не знаю, кажется мне совершенно пустым занятием.
– Пожалуй, – говорю я и, к своему собственному удивлению, прибавляю: – Когда-нибудь я сама открою агентство. Маленькое. Я хотела бы работать с покупателями, а не с посредниками. Помогать людям, которые ищут дом своей мечты. Общаться с клиентами лично, как я делала, когда была социальным работником.
Почему-то мне непременно нужно, чтобы Том это знал. Моя сестра, дочери, даже Кертис Пенфилд – все они правы: я сбилась с курса, очень отдалившись от себя настоящей. От той женщины, которой когда-то была. Впервые за много лет я захотела ее найти.
Глава 29. Эрика
Вгостиной Кейт зажжен камин, из динамиков льется пение Бруно Марса. Сегодня четверг, а значит в «Станге» девушкам подают бесплатные коктейли. Моя сестра намерена идти. Сейчас она наливает нам джин с тоником, а я составляю в посудомоечную машину тарелки после ужина. Прежде чем убрать хлебные палочки в контейнер, беру одну, надкусываю и танцую с ней по кухне, подпевая Бруно. Почувствовав на себе взгляд Кейт, останавливаюсь и, шмыгнув носом, спрашиваю:
– Что такое?
– Ты, я вижу, все еще там, – отвечает сестра, не переставая меня разглядывать.
– О чем ты?
Она только улыбается.
За квартал от «Станга» я начинаю чувствовать особую энергетику этого места. Люди идут навстречу музыке, доносящейся из старого кабачка, как будто их околдовало пение сирен. Меня охватывает забытое чувство радостного возбуждения, за которым следует стыд: нечего мне делать в этом баре, я не имею права развлекаться. Моя дочь пропала без вести. По моей вине.
– Идем, – поторапливает меня Кейт.
Может, сегодня я получу от Кристен какой-то знак? А может, она просто выскочит из-за барной стойки с криком: «Сюрприз!» При этой мысли мне становится трудно дышать, но сестре я, конечно, ничего не говорю. Ее ответ известен мне заранее: «Надо двигаться дальше».
Перед светофором мы на несколько секунд останавливаемся. Кейт подкрашивает губы блеском и поправляет бретельку лифчика, а я хочу пригладить волосы, но вспоминаю, что сегодня они не собраны заколкой. Сестра заставила меня пойти с распущенными волосами.
– Готова получать удовольствие от жизни, как просит тебя Энни? – спрашивает она.
Я с тоской смотрю на часы: сейчас восемь. А в двенадцать я смогу вернуться в домик Кейт, надеть пижаму и отметить галочкой очередной пункт в «алгоритме» моего «выздоровления».
Молодой человек в спортивной куртке открывает перед нами дверь, и я вхожу следом за Кейт в плохо освещенный бар. Подошвы липнут к старому грязному ковру, пахнет выдохшимся пивом и табачным дымом, который не выпускали из помещения пару десятков лет. Справа, у массивного дубового бара, посетители устроили настоящую давку. Техникой безопасности здесь явно пренебрегают, но проверки заведению не страшны. Ведь среди тех, кто навалился пузом на стойку, сам начальник пожарной охраны.
На маленькой сцене в глубине зала местные рокеры уродуют песню группы «Бон Джови» «Wanted dead or alive». Танцпол в восторге. Допев, бородатый вокалист говорит в микрофон:
– Весь вечер с вами «Вторая натура». Вернемся после короткого перерыва.
Музыка стихла, но гвалт толпы бьет по ушам почти так же. Мы с Кейт бродим по залу в поисках свободного столика. Она улыбается людям, которых я не знаю или уже не помню, называет их по именам и прозвищам, хлопает по спинам. На мне ее узкие джинсы и облегающий золотистый топик. В этой шумной забегаловке, да еще и в таком наряде, я чувствую себя как королева-мать на автогонках. И зачем Кейт заставила меня разодеться, когда все остальные пришли в обычных джемперах и бейсболках?
– Сюда! – кричит она, указывая на столик, заставленный пустыми стаканами и заваленный мусором.
Я сажусь и смотрю по сторонам. Его не видно. Может, не придет? Ну и хорошо. Хотя какое мне вообще дело?
Скоро вокруг нас с Кейт собирается небольшая толпа.
– Черт! А ты неплохо выглядишь, Рики! – говорит кто-то.
Мне протягивают стопку с прозрачной жидкостью, пахнущей бензином. Предполагается, что я должна это выпить? Видимо, да. Народ ждет. Я встаю, неподвижно глядя на рюмку. Несколько человек начинают скандировать мое имя, остальные дружно подхватывают: «Ри-ки! Ри-ки! Ри-ки!» От этого голова идет кругом. Подношу стопку ко рту и встречаюсь взглядом с Кертисом Пенфилдом, который стоит в другом конце зала. Он смотрит на меня с веселым любопытством и, приветственно подняв бутылку пива, неторопливо подходит ближе.