– За здоровье моих корешей! – говорю я, глядя прямо на него, и опрокидываю рюмку.
Меня всю передергивает: то ли от огненной жидкости, то ли от слова «кореш», которое я, вообще-то, употреблять не привыкла. Так или иначе, алкоголь меня как будто успокаивает.
– Да здравствуют мои друзья-земляки! – кричу я.
Друзья (сейчас эти люди действительно кажутся мне друзьями) откликаются радостным возгласом.
– Как поживаешь? – спрашиваю я у женщины, чьего имени не помню. – Ты ведь раньше была рыженькой, да?
– Ага. Я Карен Тегельс. Ты несколько раз к нам приходила посидеть со мной и моими сестрами. Научила меня рисовать лошадок. Я до сих пор так делаю: черчу большой овал, потом несколько маленьких…
А ты по-прежнему классно выглядишь!
Качаю головой. В том, что сегодня я кажусь (и чувствую себя) привлекательной, конечно же, виновато слабое освещение.
Кертис протягивает мне бутылку пива. Его улыбающиеся глаза изучают меня.
– Гм… Похоже, Рики Францель вернулась.
– Вернулась, – говорю я и, сделав большой глоток, смотрю на Кертиса так, чтобы он вспомнил меня более молодой и привлекательной.
Господи, да что же я такое творю? Видимо, «отпускаю свою боль». Если моя дочь требует именно этого, то пожалуйста. Кертис наклоняется ко мне, хочет что-то сказать. Но тут его обнимает Кейси Левинс, подошедшая сзади:
– Потанцуем?
Он улыбается, как бы извиняясь, и исчезает в толпе. Прежде чем я успеваю заскучать, появляется Кейт.
– Ну давай, Рик! Идем танцевать! – говорит она, тяжело дыша, и, подняв обе руки, кричит: – У-у-у!
– Кейт, я не танцевала уже…
Не дав мне договорить, она тащит меня на танцпол. Я едва успеваю сунуть под стол позаимствованный у нее клатч и через секунду уже оказываюсь в гуще извивающихся и потеющих тел. Зал кружится, я в панике. Ноги отказываются танцевать. Я стою как идиотка. Нужно поскорее отсюда выбираться. Но Кейт, двигаясь в такт музыке, кричит:
– Отпускай все к чертям!
За ее спиной я вижу Кертиса Пенфилда. Наши взгляды встречаются. Продолжая смотреть на меня, он шепчет что-то на ухо Кейси и отходит, оставив ее одну. Правда, она как будто не возражает. Смеется, глядя в мою сторону. Лавируя в толпе, он подходит ко мне и берет мои руки в свои.
– Просто двигайся, – подсказывает он, перекрикивая музыку.
– Я много лет не танцевала, – оправдываюсь я, чувствуя, что ни в буквальном, ни в переносном смысле не попадаю в ритм.
Пытаюсь высвободиться, но он не пускает:
– Не беда. Никто на тебя не смотрит.
Это неправда. Я оборачиваюсь и вижу, что на меня смотрят все. Или на Кертиса. Кейси и ее подруга, девушка с черными волосами и татуировкой в виде кельтского креста, хихикают. Наверняка.
– Не обращай на них внимания, – говорит Кертис.
Пытаюсь сосредоточиться на ритме и заставляю тело мерно покачиваться, мысленно благословляя алкоголь и тусклое освещение. Мои ноги наконец-то начинают попадать в такт.
– Ну вот, молодец!
В зале так шумно, что Кертису приходится наклоняться прямо к моему уху. Я вижу на его подбородке тоненький шрам тридцатилетней давности – результат падения на лед. Сама не зная зачем, протягиваю руку и дотрагиваюсь до него.
Кертис смотрит на меня и улыбается:
– Это я еще в детстве упал.
– Знаю, – говорю я, чувствуя родство с этими людьми, которых связывает со мной общее прошлое. – Тони Коллинз опрокинул тебя, когда вы бегали паровозиком на пристани.
– Верно! Я и не думал, что ты помнишь!
Я улыбаюсь. Мы же вместе росли. Может ли быть более прочная связь? Одна песня перетекает в другую, а Кертис все не отпускает меня с танцпола. Мы смеемся и кружимся. Я трясу плечами и бедрами, шутливо сталкиваюсь с Кейт. Ну надо же! Я танцую с самым сексуальным парнем в битком набитом баре! Хорошо бы сфотографироваться и послать фотографии девочкам. Иначе они не поверят.
Мои девочки… На долю секунды мне становится так тоскливо, что кажется, будто веселье закончилось. Но я поднимаю глаза на Кертиса. Он улыбается, снова затягивая меня в блаженное забытье, которое мне так нужно.
Начинается медленная песня – «Текила-санрайз» группы «Иглз». Кертис, ничего не говоря, просто раскрывает руки. Я подхожу ближе, он спокойно и уверенно обнимает меня, мы прижимаемся друг к другу.
– Расслабься, – говорит он мне на ухо.
По телу пробегает дрожь. Я закрываю глаза, чтобы не видеть ничьих взглядов и не слышать перешептывания. Напряжение постепенно уходит. Прислоняюсь щекой к груди Кертиса и целых четыре с половиной минуты, пока звучит песня, чувствую себя Золушкой на балу. Я знаю, что через несколько дней все изменится. Лед, сковывающий пролив, исчезнет, как хрустальная туфелька, и принцесса вернется в пустую городскую квартиру. К поискам, которые не приносят никаких результатов, и деловым обязательствам, которые нужно исполнить, пока не пробьют часы… Принцессе снова придется изо всех сил удерживать то, что важно, и не будет даже свободной секунды, чтобы вспомнить, как хорошо и спокойно ей было в руках Кертиса.
Когда музыка ненадолго стихает, у меня звенит в ушах. Кертис обнимает меня за талию и, наклонившись, говорит:
– Давай уйдем отсюда.
Сердце начинает биться чаще. Мне кажется, я знаю, что означает эта фраза, но вдруг я ошибаюсь?
– Подожди, – говорю я и иду искать Кейт.
Она болтает с приятельницами, которые представляют собой довольно пеструю группу: разные возрасты, разные стили одежды, разные фигуры. А в Нью-Йорке женщины делятся всего на три группы: худые, тощие и анорексички. Отвожу сестру в сторону:
– Можно тебя на минуту? Кертис предлагает мне уйти. Что бы это могло значить?
Кейт задумчиво барабанит подушечкой пальца по губам:
– Гм… Дай подумать… Может быть, он приглашает тебя на тихую прогулку. – Она улыбается. – А может, хочет заняться с тобой безудержным сексом.
– О господи! Что же мне делать?!
– Похоже, кто-то сегодня покувыркается!
Резко обернувшись, я вижу улыбающуюся Кейси Левинс и ее татуированную подругу. Обе прыскают со смеху. Они меня слышали. Так надо сказать этим сплетницам, что ни с кем я кувыркаться не собираюсь! Показав им средний палец, Кейт берет меня за плечи и поворачивает к выходу:
– У тебя инструкции – ты помнишь? Ты должна разрядиться.
– Кейт, я не могу. У меня восемь лет этого не было.
Ее глаза становятся похожими на пятидесятицентовые монеты.
– Восемь долбаных лет?
Качаю головой:
– Как раз недолбаных.
Кейт хохочет:
– Пора с этим завязывать, сестричка. Вернее, развязывать.
Я возвращаюсь к Кертису. Он улыбается:
– Готова?
Он, конечно, милый. Но, какие бы советы ни давала мне Кейт, я должна быть верна себе. Набрав в легкие побольше воздуха, я отпускаю все, что меня беспокоило:
– Хочу, чтобы ты заранее знал: я не лучший риелтор на Манхэттене, у меня нет друзей, я паршивая мать. Я не умею танцевать групповое кантри. И тебе не перепадет. – Сдув челку со лба, я прибавляю: – Ну вот. Я тебя честно предупредила.
Кертис протягивает руку и поправляет мне волосы:
– Насчет группового кантри уверена?
Я невольно улыбаюсь.
– Рики Францель, ты всегда была потрясной и осталась такой.
– Спасибо. Ты тоже ничего, Кертис Пенфилд. Жаль, что я тебя недооценивала.
Он берет меня за руки и переплетает свои пальцы с моими. По мне пробегает электрическая искорка.
– Если не хочешь уходить, давай останемся. Просто я всю неделю ждал, когда представится возможность с тобой пообщаться. Сейчас мне наконец-то удалось привлечь твое внимание, но в этом шуме я тебя почти не слышу. Может, пойдем прогуляемся? – Поймав мой недоверчивый взгляд, Кертис улыбается и поднимает руки. – Только прогуляемся и все. Приставать не буду – обещаю.
Облегченно вздыхаю, чувствуя себя дурой.
– Ладно. Можешь проводить меня до дома.
Положив руку мне на спину, он ведет меня сквозь толпу. Женщины, особенно Кейси Левинс и ее подруга с татуировкой, странно на меня смотрят. Не знаю, как понимать выражение их лиц. Остановившись возле бара, Кертис наклоняется к молоденькой барменше, накачанной силиконом.
– Готов расплатиться, красавчик? – спрашивает она.
Достаю из сумочки телефон, чтобы не слушать их болтовню. Мне действительно неинтересно. Пускай себе флиртует, с кем хочет. Что касается меня, то я уже обозначила рамки.
Нахожу сообщение от Тома Барретта, и сердце чуть не выпрыгивает из груди. Быстро открываю, надеясь узнать что-нибудь новое об Энни. Буквы кажутся размытыми – то ли из-за слабого освещения, то ли из-за выпитого мной спиртного. Пробежав глазами первые две строки, решаю, что профессор просто хочет поддержать знакомство, а новостей нет. Откладываю чтение письма для другого момента, когда не буду занята «разрядкой».
Кертис держит в правой руке две стопки с жидкостью янтарного цвета и одну протягивает мне:
– Бери.
Смотрю на рюмку в замешательстве. Меньше всего я бы сейчас хотела увеличивать содержание алкоголя в крови. Но веселиться так веселиться. Беру рюмку, чокаюсь с ним и, сказав: «Будь здоров!» – выпиваю.
Огненная жидкость обжигает мне горло и спускается ниже. Сдержав дрожь, я со стуком опускаю рюмку на барную стойку. Мужчина, сидящий через два стула от меня, подается ко мне. К своему удивлению, я узнаю старого мистера Перри, который работал в нашей школе уборщиком.
– Уже уходишь? – спрашивает он с улыбкой на багровом лице. – Чего так рано?
У меня кровь приливает к голове. Старик надо мной смеется. Думает, что я ухожу с Кертисом, чтобы «кувыркаться».
– Здравствуйте, мистер Перри, – слабым голосом отвечаю я.
– Эти девки про вас спорили, – говорит он, тряся морщинистым пальцем. – Я против поставил.
Понятия не имею, о чем старик говорит, но мне все равно обидно. Хочу спросить, на что он намекает, и в этот самый момент другой человек, сидящий за стойкой, поворачивается на своем стуле. Это мой отец. Он смотрит на меня с дальнего конца бара, скрестив руки. На нем выцветшая фланелевая рубашка. Выражение его асимметричного лица большинству людей непонятно. Но я-то знаю этот взгляд: отец разочарован. Во мне.