– Дорогая, мне так жаль…
Отворачиваюсь, стесняясь слез, которые застилают мне глаза.
– Слава богу, что на самом деле секса у нас не было.
– Подожди… Чего?
– Кейт, я поверила ему. – Мой голос надламывается, но я заставляю себя собраться: сейчас нужно сердиться, а не хныкать. – Я поверила этому ублюдку! Вернее, я знала, конечно, что он кобель и хочет со мной переспать, – я с усилием сглатываю, – но думала, он действительно на меня запал. С тех пор, когда я нравилась мужчинам, прошло столько времени…
– Моя дорогая сестренка, – говорит Кейт, – я так рада за тебя!
– Рада?!
Она, улыбаясь, дотрагивается до моей щеки:
– Да, я рада тому, что, какую бы крутую бизнес-леди ты из себя ни корчила, в глубине души ты веришь в любовь.
В этот момент поток слез внезапно прорывает плотину. Кейт обнимает меня и говорит словами бабушки Луизы:
– Поплачь. Нашим сердцам, как и цветам, нужна влага, чтобы не засохнуть.
Через час я уже лежу, потирая заплаканные глаза, на ковре, а Кейт на диване. Она рассказывает мне о своем Максе и о планах на ближайшее лето. Я забрасываю ее вопросами, которые следовало бы задать несколько месяцев назад. На девяносто процентов мои мысли заняты сестрой, но оставшиеся десять по-прежнему крутятся вокруг Кертиса и тотализатора, устроенного в «Мустанге».
– Когда я с Максом, – говорит Кейт, – мы без конца смеемся. Я счастлива, Рик. Правда.
– А больше мне от тебя ничего и не нужно, Кейти.
Уже начав засыпать, я слышу, как она перерывает шкафчик в коридоре. Через несколько секунд возвращается в комнату с шестью рулонами туалетной бумаги. Я поднимаю голову:
– Кейт, я уже не плачу.
Она улыбается:
– Давай украсим дом Кертиса!
Я отмахиваюсь:
– Не выдумывай!
– Да ладно тебе! Он заслужил!
Улыбка освещает мое лицо. Идея сестры начинает мне нравиться.
– У тебя еще есть?
Кейт смеется:
– Двенадцать двойных рулонов.
В четыре утра мы подъезжаем к пристани Пенфилда. Оставив велосипеды за углом, крадемся к дому. Кейт со скрипом открывает ворота. Я молюсь о том, чтобы свет внезапно не зажегся и не озарил нас, нарушителей границ частной собственности. Но нет, пока везде темно. Мы прижимаемся к стене, как заправские преступники.
– Это так инфантильно! – шепчу я. – Детский сад!
– Вот именно. Будет весело.
У каждой из нас в руках мешок. В пакете Кейт туалетная бумага, а в моем – плакат, который мы сделали из старой простыни. На цыпочках пробираясь по бетонированной дорожке, мы закрываем себе рты, чтобы наше хихиканье не разбудило Кертиса. Кейт подходит к огромному грецкому ореху и подбрасывает один рулон, предварительно слегка размотав его. Рулон цепляется за ветку, бумага начинает струиться вниз. Кейт ловит конец, и мы обе любуемся каскадом.
– Ух ты! – шепчу я, беря второй рулон. – Ты, я вижу, уже не в первый раз это делаешь?
– Это как секс, дорогая сестренка, – гордо отвечает она. – Стоит один раз попробовать – уже не разучишься.
– Будем надеяться, что так и есть, – бормочу я и пытаюсь повторить номер.
С третьей попытки забросив рулон на ветку, я радуюсь этому достижению не меньше, чем своей первой миллионной продаже. Делаю новый бросок. Потом мы переходим от орехового дерева к тополю, от тополя – к кленам, а от кленов – к елкам, которые растут у ворот. К пяти утра пристань Пенфилда уже выглядит так, будто над ней пролетел бомбардировщик с туалетной бумагой. Вдруг в верхних окнах загорается свет.
– Вот дерьмо! – ворчит Кейт.
– О господи! Он встал!
Сестра, смеясь, утаскивает меня за елки. Мы стоим обнявшись. У меня бешено колотится сердце.
– Что, если Кертис нас поймает? – спрашиваю я шепотом. – Он сможет заявить в полицию? Нас арестуют?
– Конечно. В газетах напишут: «Сестрам Францель предъявлено обвинение по статье „Разматывание туалетной бумаги“».
Я вздрагиваю при звуке чего-то отдаленно знакомого, как любимая, но забытая песня. Это мой собственный смех.
– А дальше так, – продолжаю я. – «К счастью для подсудимых, обвинителям пришлось утереться».
– Точнее, подтереться, – говорит Кейт, стискивая меня в объятиях.
Я еле сдерживаюсь, чтобы не расхохотаться. Сестра тоже зажимает себе рот.
– Ох, сейчас описаюсь! – стонет она, перепрыгивая с ноги на ногу.
Я сгибаюсь в три погибели. Кейт хлопает меня по спине и падает на землю, держась за живот. Я наваливаюсь сверху. Мы обе хохочем до визга и до слез. «Так вот что это такое, – думаю я, – отпускать свою боль и свои страхи».
Прежде чем уйти, я достаю из сумки плакат, который должен довершить позор моего обидчика. Кейт берется за один конец, я за другой, и мы крепим полутораспальную простыню при помощи веревки и клейкой ленты. Мы решили повесить плакат надписью наружу, чтобы его видели все, кто утром пройдет мимо, то есть большая часть населения острова.
Перья облаков на востоке уже окрасились в розовый и оранжевый цвет. Я делаю шаг назад, чтобы полюбоваться своей работой:
– Кейт, а это не слишком жестоко?
– Для парня, который хотел переспать с тобой на спор? Ничуть!
Потрепыхавшись немного на ветру, полотно распластывается по ограде. Я перечитываю надпись, сделанную черным обувным кремом: «Один кобель потерял свои мячики. И это не Глупыш».
Глава 31. Энни
Вчерашняя игра была что надо, правда? – спрашивает Энни, входя на кухню, и чувствует прилив крови к лицу: еще вчера она совершенно ничего не понимала в баскетболе, и Том наверняка ее раскусил.
Когда он обмолвился о том, что с детства болеет за «Вашингтон уизардс», она решила вместе с ним посмотреть игру этого клуба в Интернете. По ее плану они должны были сидеть бок о бок на диване, глядя на тринадцатидюймовый экран ноутбука, но у него зазвонил телефон. Сначала он заворчал, но, когда увидел, от кого звонок, просиял. Ушел к себе и в гостиную больше не вернулся.
– Я, вообще-то, весь матч пропустил. Но прочел о нем статью. Да, похоже, болельщикам пришлось погрызть ногти.
Чем же Том так увлекся, что пожертвовал первой игрой сезона? Или кем? Второй вариант еще хуже первого…
Отведя Олив в школу, Энни не прочесывает городские улицы, а возвращается в квартиру с окрепшей надеждой на то, что именно сегодня ей удастся найти сестру. Когда она просовывает ключ в замочную скважину, с другой стороны площадки открывается дверь и на пороге появляется Рори с тарелкой, накрытой полотенцем:
– Доброе утро!
В белых джинсах и белой футболке в синюю полоску он выглядит по-дурацки.
– Привет, Рори! Еще раз спасибо за идею. Вчера мы с моим компьютером целый день составляли список парижских женских консультаций. Сейчас начну их обзванивать.
– Супер! Я тебе помогу. Кстати, вот угощение.
Сняв полотенце, он показывает Энни воздушные круассаны, которые так сдобно пахнут, что у нее текут слюнки. И все-таки она колеблется. Том и Рори – приятели, но можно ли пригласить парня в дом в отсутствие хозяев?
– А тебе не нужно работать над каким-нибудь рецептом? Или готовиться к конкурсу?
– Занятия у меня после обеда. – Он приподнимает тарелку, соблазняя Энни. – Внутри шоколад.
– С этого и нужно было начинать!
Энни выхватывает у него тарелку и открывает дверь. Уже в холле она оборачивается:
– Ах, ты, наверное, тоже хотел зайти?
Рори улыбается:
– Ты очень гостеприимна.
Посмеявшись над его ироническим замечанием, Энни похлопывает себя по животу:
– Выпечка – моя слабость.
С капучино и тарелкой круассанов они усаживаются на пол в гостиной. Рори говорит, что теперь здесь располагается «Trouver siège Kristen», то есть штаб-квартира агентства «Найти Кристен».
– Моя сестра выбрала бы врача-женщину, – говорит Энни, указывая на список парижских гинекологов. – С высоким рейтингом, не слишком пожилую, говорящую по-английски. Таких всего сорок шесть.
– Ты отличный детектив, – кивает Рори. – Приступим?
Под его внимательным взглядом Энни набирает первый номер. Ее сердце начинает биться чаще, когда в трубке слышится женский голос:
– Bonjour. Le cabinet du docteur Geneviève Fouquet[16].
Энни объясняет, что ищет свою сестру, американку Кристен Блэр, и хочет узнать, не наблюдается ли она у доктора Фуке.
– Извините, – отвечает женщина на безупречном английском. – Я не имею права разглашать подобную информацию.
Энни сжимает трубку:
– Ну пожалуйста… s’il vous plaît! Это исключительный случай, мне очень нужно знать!
– Сожалею, мадемуазель, – отвечает женщина и нажимает отбой.
Энни в отчаянии смотрит на Рори:
– Они не хотят со мной говорить!
Рори поднимает палец:
– Учись.
Набрав на своем телефоне второй номер из списка, он включает громкую связь и, вместо того чтобы задавать вопросы, просто сообщает секретарше о том, что якобы его жена записана к доктору. Она просит перенести визит. Кристен Блэр. «Блэр» пишется через «э». Дата рождения? Он вопросительно смотрит на Энни. Она улыбается и записывает цифры на бумажке. Да, он уверен: в прошлый раз она назначила время нового осмотра. Такой пациентки нет? Вероятно, он что-то перепутал. Merci beaucoup. Нажав на кнопку разъединения, Рори самодовольно улыбается:
– Voilà!
Энни издает возглас одобрения и поднимает пятерню. Они с Рори соприкасаются ладонями. Теперь ее очередь: отряхнув с пальцев крошки, она набирает третий номер и представляется как Кристен Блэр – забывчивая пациентка, которая просит напомнить ей время следующего визита. Назвав дату рождения, она очень удивляется тому, что ее нет в базе, и просит прощения за путаницу.
– Рори, ты гений, – говорит Энни, находя в списке следующий телефон. – И хитрец. Мне это нравится.
– А быть хитрым хорошо?
– Да! В нашем случае прекрасно!
За час они вычеркивают сорок пять из сорока шести англоговорящих женщин-гинекологов. После каждого звонка Энни все больше падает духом.