Оставшись один, Жан не мог заснуть. Мучительные мысли осаждали его, и он хорошо понимал, что, несмотря на свои обещания, бесчестный бандит сам был иногда не волен поступать, как хотел. Отчаяние овладело им, отчаяние тем более ужасное, что на одну минуту перед молодым человеком мелькнула искра надежды. Увы! Эта искра погасла, и окружающий мрак стал еще гуще, еще непригляднее. Ах! Зачем они покинули «Сен-Жак», отказались от верного убежища, которое доставляло им разбитое судно!
Вдруг возле Жана послышалось какое-то монотонное и беспрерывное шуршание, похожее на царапанье и легкий треск, какие производят в дереве точащие его насекомые.
Жан вздрогнул и насторожил слух. Шорох увеличивался и заметно приближался. Теперь он был слышен у него за спиной, почти на уровне его головы в земляной задней стене хижины. Пленник заметил, когда его привели сюда, что эта мазанка была прислонена к холму и матица крыши упиралась в склон возвышенности. Неопределенная тревога овладела умом юноши. Сейчас он был готов к смерти, почти желал ее, а теперь боялся. Как ни готовится человек к этому страшному моменту, однако его приближение приводит в невольный трепет. Жизнь настойчиво требует своих прав, в особенности если она находится в полном расцвете, если здоровье и молодость делают мир более привлекательным, а будущее более радостным, если, наконец, как было в настоящем случае с Жаном Риво, жизнь человека тесно связана с другими существами, которые, так сказать, продолжают и пополняют ее. Затем смерть принимает различный вид, смотря по тому, как она обставлена. Славная для воина в разгаре битвы, в ореоле победы, она представляется мрачной и безотрадной для приговоренного преступника, который ожидает ее в своей темнице; избавительница для удрученного болезнями старика, она ужасна для того, кто еще крепок, бодр и может рассчитывать на счастье в будущем. Наконец, даже принимаемые ею формы придают ей утешительный или отталкивающий вид. Можно согласиться умереть от меча, даже от огня, но невольно отступаешь перед безвестной гибелью, например, от укуса ядовитой змеи.
Необъяснимый шорох, который Жан слышал так близко от своего уха, казался ему необыкновенно тревожным. Его воображение рисовало или какое-нибудь отвратительное пресмыкающееся, или гладкое насекомое, ползущее по земле, или пролезающее сквозь земляную стену, чтобы напасть на него врасплох в настоящем беспомощном положении.
Вскоре, однако, всякие недоумения рассеялись. Существо, старавшееся добраться до Жана, не могло быть ни насекомым, ни змеей. Оно царапало землю, как собака, разрывающая нору лисицы или барсука. И вдруг, прежде чем Жан успел перебрать в уме все эти предположения, земляная стена раздалась. Из образовавшегося отверстия сначала высунулась кисть руки, затем и вся рука, плечо и наконец – голова, которую узник немедленно узнал. Она принадлежала маленькому индейцу Сари.
Невыразимая радость овладела молодым человеком. Если Сари был тут, значит друзья не покинули его, потому что ребенок, очевидно, исполнял только план, придуманный Жанной, Серафимом и его женой. Молодой Риво ожидал теперь объяснений.
Он не ошибся. В нескольких торопливых словах на собственном наречии, составленном из смешения «lingua general» и французского языка, маленький индеец сообщил ему, что надо делать.
Жан должен был приготовиться действовать самостоятельно. Через минуту его сестра, сопровождаемая своими тремя ягуарами, нападет на становище. Со своей стороны узник, разрезав веревки, должен поскорее бежать, чтобы соединиться с нею, пока Ильпа с сыном овладеют одной из лодок. В подтверждение своих слов ребенок подал своему господину каталанский нож, который тот подарил ему на «Сен-Жаке». Затем, с прежними предосторожностями, мальчик скрылся в отверстии, которое послужило ему для переговоров с пленным.
Нельзя было терять ни секунды. Прежде всего Жан разрезал ножом веревку, связывавшую его левую руку. Ему было несколько труднее освободить свои ноги, а в особенности пошевелить ими, потому что они затекли, оставаясь без движения несколько часов кряду.
Впрочем, принужденный действовать с величайшею осторожностью, он избегал всякого шума, который мог бы встревожить караульного.
И вот, ползя и держа в зубах нож, Жан приблизился к двери, у которой спал пьяный бандит. Это был один из тех метисов замба, которые составляли второй контингент шайки сеньора Иоахима Магалиао.
Заключенному пришлось не долго ожидать в этой позе. Шум быстрых шагов возвестил ему, что нападение начиналось. При свете луны он увидел, как Жанна бросилась вперед с карабином в руке. Тогда, поднявшись на ноги, Жан толкнул дверь и выскочил из хижины.
Разбойник, спавший на пороге, вскочил с проклятием. Но ему не было суждено вполне очнуться от тяжелого сна. Каталанский нож вонзился по самую рукоятку между шеей и плечом метиса. В ту же минуту двое других бандитов прибежали, спотыкаясь и размахивая ружьями. Они даже не успели заметить, какая участь готовилась им. Кроткая и храбрая Жанна, не глядя в их сторону, прямо наудачу, дала выстрел и размозжила череп первому, тогда как Бархат с Золотой Шубкой, вскочив на другого, загрызли его в одну минуту.
Тут с берега реки донесся зов:
– Сюда! – кричал Сари. – Сюда!
Сеньору Магалиао действительно пришла блестящая мысль подвести барку к самому берегу. Когда, разбуженный шумом, он прибежал в свою очередь на арену борьбы, то увидел только удалявшийся, натянутый ветром парус, белевший подобно одежде призрака под ярким светом луны.
– Спасибо тебе, милая Жанна! Ты спасла меня, – проговорил Жан, сжимая в объятиях сестру.
XV. Остров пустынника
Парус быстро уносил лодку. Жан и Жанна, поглощенные радостью своего освобождения, забыли и думать о неприятеле, как вдруг Ильпа, державшая руль, воскликнула:
– Они преследуют нас!
Жан повернул голову. Индианка не ошиблась: разбойники старались догнать их. На реке, подобной серебристой скатерти, ясно обозначались три черные точки.
Презрительная улыбка появилась на губах молодого человека. Очевидно, усилия противников были напрасны: барка, слегка накренившись, молодецки шла против течения, оставляя за собой пенистую борозду.
Вдали, позади нее, сильно налегая на весла и разместившись по трое в каждой лодке, товарищи сеньора Иоахима боролись против отлива, увлекавшего их назад.
Между тем, серьезнее взглянув на вещи, Жан перешел от веселой беззаботности к внезапному вниманию и принялся наблюдать за маневром бандитов, который сильно удивлял его.
– Жанна, – сказал он, – мы еще не разделались с этими злодеями.
– Чего ты боишься? – возразила она. – Неужели ты думаешь, что их весла могут соперничать с нашим парусом?
– Я сам не могу определить, чего я боюсь. Только этот проклятый Иоахим еще сыграет с нами какую-нибудь штуку, на которые он такой мастер.
– Объяснись хорошенько, – настаивала девушка.
Ильпа и Сари, уже встревоженные заранее, насторожили слух.
– Видишь ли, – начал Жан, – Магалиао, вероятно, что-нибудь затеял. Он не так глуп, чтобы надеяться догнать нас. Если он пустился за нами следом, то, вероятно, ожидает, что нам встретится какая-нибудь задержка, которой мы и не подозреваем в настоящее время.
Слова Жана были так основательны, что не оставили никаких сомнений у его сестры. Та старалась собраться с мыслями, придумать какое-нибудь средство отвратить опасность, близость которой только угадывалась, благодаря настойчивости бандитов, желавших во что бы то ни стало следовать за своими жертвами. Но что же можно было делать другое, как не удаляться, насколько возможно, от того места, где притаилось что-то грозное, подстерегавшее пловцов, чтобы погубить их?
Беглецы прилагали все старания разгадать, что было на уме у неприятеля. Раздумывая об этом, Жанна внимательно осматривала правый берег реки. Вдруг она вздрогнула. С живостью, дотронувшись до руки своего брата, девушка указала ему пальцем на горизонт. На дальнем берегу, за темной листвой деревьев, то появлялся, то пропадал огонек.
– Этот берег обитаем, – воскликнул Жан. – Причалим туда. Прием, который ожидает нас там, не может быть хуже участи, какую готовит нам Магалиао.
Барка тотчас повернула, направляясь к светящейся точке. Лодки бандитов – простые пироги, немногим лучше пирог дикарей, – также изменили направление, как будто они только и ожидали перемены курса беглецов. Под очень острым углом неприятельская флотилия стала пересекать реку, но, очевидно, стараясь сильно опередить барку.
Какова могла быть цель этого маневра?
Объяснение не заставило себя долго ждать: бедные дети уже значительно приблизились к берегу, как вдруг заметили, что они плывут по менее спокойной воде. Волны сильнее ударялись в корпус барки, идя ей наперерез. Тут пловцы поняли истину. Они были подхвачены необыкновенно сильным течением, из которого надо было как можно скорее выбраться, иначе оно угрожало унести их далеко назад от того пункта, где они приставали раньше. И это течение, судя по всему, должно было привести их к еще невидимой кашуэре.
Когда они снова стали искать глазами огонек, послуживший им спасительным маяком, то заметили, что он остался далеко позади. Тут они, к своему ужасу, поняли, что несутся быстро вниз по течению.
Мало-помалу барка теряла свой ход, и Жан увидел, что парус, их единственная надежда в этом отчаянном положении за неимением весел, – беспомощно повис на бесполезной мачте. Судно виляло, кружилось, как будто растерявшись, поворачиваясь к врагам то кормой, то носом, а волны бежали, торопливые, зловещие, увлекая его безостановочно вниз по реке.
Жан обеими руками схватил руль. Он понимал, что пироги бандитов через минуту будут возле них. Надо было проворней достичь берега, чтобы избежать нападения.
Магалиао на этот раз рассчитал верно, с дьявольской проницательностью. Мулату отлично были известны капризные течения, бороздящие Амазонскую реку. Он предвидел, что молодые люди, не зная о напоре волн, который попеременно образуется то у одного, то у другого берега, смотря по тому, начинается ли прилив или отлив, будут стараться причалить к правой стороне; это давало ему возможность напасть на них, если по какой-нибудь причине парус откажется служить им, так как пловцы не могли идти на веслах.