– Милостивый государь, – отвечал Жан, – я глубоко тронут и вместе с тем сконфужен вашим благосклонным приемом; мы ничем не заслужили такой милости с вашей стороны и желали бы засвидетельствовать вам свою благодарность, хотя вы только что запретили нам говорить о том.
Человек с длинной темно-каштановой бородой улыбнулся.
– Оставим это, дитя мое. Я был счастлив сделать для вас, что мог; следовательно, получил уже свою награду. Кроме того, мы можем еще возвратиться к этому разговору, по крайней мере касательно всего, что возбуждает здесь ваше удивление.
Он обменялся на этот раз дружеским рукопожатием с молодым Риво и предложил руку Жанне, чтобы вести ее в столовую.
– Мне кажется, милостивый государь, – произнесла с милой улыбкой девушка, – что нам суждено переходить здесь от одного приятного удивления к другому, и я уверена, что вы обладаете секретом показывать каждый час что-нибудь новое вашим гостям, когда судьба посылает их в ваш дом. Наверно, они чувствуют себя под влиянием каких-то волшебных чар, пока остаются у вас.
Незнакомец улыбнулся, видимо польщенный деликатным комплиментом.
– Да, – сказал он, – сознаюсь без особенного хвастовства, что остров Пустынника, как прозвали здесь мое маленькое царство, содержится прилично и пристыдило бы не одного крупного помещика в Босе или Нормандии.
Он сказал это с благородной гордостью, и его глаза сверкнули удовольствием.
– Но не в том дело. Повторяю, мы еще успеем осмотреть вместе мой остров. В настоящее же время самое важное приготовиться к обороне против нападения преследующих вас бандитов. Впрочем, кажется, я их знаю, и этот славный индеец, который явился предупредить меня, доставит нам самые верные сведения о силах и намерениях наших противников.
Он дал звонок. Один из слуг индейцев явился на зов, и незнакомец тотчас приказал ему привести Серафима с Ильпой, после чего стал расспрашивать рукуйена в присутствии своих гостей.
Рассказ Серафима был настолько же лаконичен, насколько и поразителен.
Когда он оставил Жанну на попечение своей жены и сына, индейцы предварительно обсудили между собой простой, но практичный план, в который Ильпа взялась посвятить молодую француженку, тогда как ее муж немедленно взялся за его исполнение.
Обойдя кругом позиции, занятой Магалиао и его шайкой, он достиг кратчайшим путем реки и не колеблясь бросился в воду. Поддерживаемый непреклонной волей, индеец переплыл рукав Амазонки в самой узкой его части, достигавшей, однако, не менее семисот метров ширины.
К счастью, Серафим хорошо знал эти места. Ему было известно, что остров Пустынника служил жилищем белому, храбрость, сила, честность и ученость которого славились по всему побережью Мараньона.
Об этом-то добром человеке и вспомнил дикарь в критическую минуту, нисколько не сомневаясь, что тот приложит всю свою энергию к делу спасения соотечественников.
Действительно, только владелец острова мог взяться за то, что казалось невозможным для всех остальных. И так, пока индеец совершал этот подвиг отваги, несмотря на изнурение от своих ран, Жанна, согласно плану, начертанному Ильпой, напала на становище регатоэс, чтобы спасти брата.
Все удалось превосходно. Даже появление велоскафа произошло как раз вовремя. Значит, Жан с сестрой могли благодарить Провидение, которое так явно покровительствовало им. Но какой благодарностью были они обязаны также и людям, великодушно способствовавшим воле Провидения!
Благодетельный мизантроп, оказавший им такое благородное гостеприимство, ударил, смеясь, по плечу молодого человека и сказал, указывая на Серафима, скромно стоявшего против них:
– Дитя мое! Этому честному индейцу вы обязаны тем, что помощь подоспела вовремя. Вот кого вы должны благодарить.
– Знаю, – отвечал Жан, – но это не заставляет меня забыть долг благодарности по отношению к вам.
Еще раз этот оригинал решительно запретил молодым людям распространяться о своей признательности. Затем, пока Серафиму принесли большую чашку молока, пустынник снова начал расспрашивать индейца о некоторых подробностях.
Когда тот кончил, он обратился к Жану со своим добрым смехом:
– Я вижу, – сказал хозяин, – что не ошибся и что все мои предположения были верны. Этот славный малый сообщил мне, что атаман шайки, жертвой которой чуть не сделался он сам, если бы вы не спасли его, есть не кто иной, как знаменитый сеньор Магалиао. Его злодейства известны по всему округу Амазонки, и у меня самого есть с ним счеты, которые я сведу сегодня же, если, как опасается Серафим, этот чересчур хвастливый бандит захочет осуществить задуманный им план нападения.
– Что же вы собираетесь сделать? – спросил Жан.
Вопрос юноши снова вызвал улыбку на губах пустынника.
– Вы спрашиваете слишком многое в данную минуту. Это секрет, в который я вас посвящу сегодня вечером, когда вы сделаетесь очевидцами иллюминации, какой не устроить самым лучшим пиротехникам Рио или Пары.
На этом кончился пока разговор молодых французов с их таинственным избавителем. У него, как видно, было много хлопот. Вскоре ему подвели к подножию веранды красивую лошадь, на которой он помчался по полям, вероятно, для хозяйственного осмотра своих владений.
– Развлекайтесь хорошенько в ожидании меня, – крикнул хозяин своим гостям, вскочив в седло, – а если хотите полюбоваться красивым зрелищем, поднимитесь на мирадор. Вы увидите оттуда всю равнину Амазонки. На эту картину стоит посмотреть, в особенности сегодня, при начале половодья.
Жан с сестрой поспешили последовать совету владельца и остались довольны.
Обширный вид, развернувшийся у них перед глазами, в самом деле поражал несомненным величием. Остров у их ног представлял поверхность от восьмисот до тысячи гектаров. Он занимал одну сторону громадной реки. Дальше, то есть более к югу и западу, водная гладь разливалась на протяжении от двух до трех квадратных лье, опоясанная со всех сторон высокими лесистыми берегами. И в этой изумрудной оправе мутные воды Мараньона при ярких лучах утреннего солнца походили на гигантский поток расплавленного золота.
Вооруженные лорнетами и биноклями, молодые люди могли окинуть внимательным взглядом бухты реки, покинутые ими ночью. В одной из них они различили три лодки своих неприятелей; брат с сестрой могли даже заметить, что те бродили туда и сюда по берегу, как люди в больших хлопотах, но не знающие, за что взяться. Воображение Жанны было сильно возбуждено драматическими происшествиями, которые она переживала в течение целого месяца, и девушка старалась угадать по этой беспорядочной суматохе злые умыслы бандитов.
Молодые люди были до такой степени поглощены тревожной мыслью, что не обратили никакого внимания на первую волну половодья, предсказанного их хозяином. Когда же вечером он спросил, что они думают об этом феномене, брат с сестрой смутились и ответили, что позабыли его совет.
С приближением ночи пустынник поднялся на свой наблюдательный пост в подзорной башне и спустился оттуда угрюмый, как будто под влиянием затаенного гнева.
– Я говорил вам, – сказал он Жану, – что сегодня вечером вы будете очевидцами интереснейшего ночного праздника на воде. Приготовления к нему почти окончены, а теперь я сделаю все, что осталось, с помощью этого славного Серафима, который оказывается решительно драгоценным человеком.
Говоря таким образом, он спустился к реке в сопровождении индейца и молодых Риво. Приближаясь к берегу, они могли заметить первые признаки половодья.
Течение ужасающей быстроты разделило надвое русло реки. Кашуэра, такая страшная еще накануне, уже изменила свой вид с утра. В этот час масса воды мчалась с силой настоящей лавины. Водная хлябь кипела, как в котле, покрывая водопад белой пеной, брызгавшей во все стороны, и скалы как будто обрушивались под этой тяжестью в несколько тысяч тонн.
Перед таким грандиозным зрелищем Жанна почувствовала благоговейный трепет. Она спросила пустынника:
– Что сделалось бы с судном, попавшим в такой водоворот?
Владелец острова пожал плечами, как будто в виде уклончивого ответа.
– Несчастных, попавших в эту бездну, мог бы спасти один Господь.
Пока они обменивались такими словами, мерный, ритмический плеск – плеск весел, ударявших по воде, прервал их разговор. Какая-нибудь лодка – в том не было сомнения – отделилась от противоположного берега и неосторожно направлялась к кипящим водам, к верховью водопада.
– Смотрите! – произнес незнакомец. – Никто не избегнет своей судьбы. Эти мошенники сами стремятся навстречу собственной гибели. Несмотря на свою неприязнь к ним, я, вероятно, пощадил бы их, если бы они не дошли в своей наглости до того, чтоб напасть на меня в моем собственном доме. Тем хуже для них! Я пользуюсь только законным правом обороны.
И он удалился от берега. Жан с сестрой последовали за ним, не замечая, что бесстрастный Серафим уселся тут же на высокий камень, держа наготове карабин.
То, что произошло вслед за тем, было ужасно.
Индеец дал хрупкой лодочке попасть в средину течения водопада. В эту минуту ее так сильно относило в ту сторону, что двое гребцов и рулевой едва могли держать судно наперерез волне. Им приходилось беспрестанно лавировать, поворачиваясь то штирбортом, то бакбортом[1], а их корма открывалась, как только лодка становилась в профиль. Но вот она исчезла при внезапно спустившейся на землю темноте. Настала ночь без всякого перехода.
Тут рукуйен впервые обнаружил чувство, похожее на гнев. Действительно, его добыча ускользнула. Однако ненадолго! Во мраке снова послышался мерный плеск весел; этот шум приближался, значит, и лодка тоже приближалась.
Вдруг яркое сияние залило реку. Сноп белых лучей ударил в необозримое водное пространство, еще не освещенное луной. И в этом ослепительном блеске снова показалась лодка с тремя сидевшими в ней пловцами.
Хохот зверской радости вырвался из груди индейца. Он думал, что его мщение не удалось, а теперь оно опять давалось ему в руки и было еще ужаснее. Как раз в эту минуту судно повернулось боком. У него совсем не было руля, и рулевой правил с помощью жалкого весла о двух концах, причем, вдобавок, его сильно ослепляло нестерпимое для глаз сияние электрического очага.