— Мой отец управляет консервной фабрикой в здешнем порту, — продолжил Сан Мун. Значит, его отец коллаборационист: все консервные фабрики принадлежали японцам. Тут я могла бы сразу потерять к нему интерес. Или нет. В конце концов, моя ближайшая подруга — дочь коллаборациониста, почему бы мне не выйти замуж за сына коллаборациониста? И потом, Сан Мун был такой обаятельный и так заразительно улыбался, что совершенно меня очаровал.
Я задала еще несколько вопросов, и с каждым ответом становилось яснее, что он не похож ни на одного из моих знакомых. Все это время Ми Чжа смотрела вдаль на дорогу, не участвуя в разговоре. Отсутствие интереса с ее стороны придало мне уверенности.
— Я с детства наблюдал за жизнью порта, — объяснил Сан Мун. — Думаю, рано или поздно я займу место отца, но пока я работаю на городское правительство Чеджу: контролирую склады продовольствия и другие запасы. — Вот еще одно подтверждение его статуса: не простой коллаборационист, а высокопоставленный. Работа на «городское правительство Чеджу» означала, что его наняла японская армия. — И да, у меня есть амбиции, признаюсь, — добавил он. — Может, пока у меня должность и незначительная, но надо же с чего-то начать.
Тут подъехал еще один грузовик. Водитель высунулся из окна и крикнул, что едет на восток по прибрежной дороге и проедет через множество прибрежных деревень, включая Хадо, до конечного пункта в Сонсане, где желающие смогут сесть еще на один паром — до маленького острова Удо у самого берега. Примерно дюжина женщин выбрались из толпы и начали закидывать свои мешки на грузовик.
— Пошли, — буркнула Ми Чжа, — это как раз для нас. — Она сразу взялась за дело и молча принялась закидывать наши вещи в кузов. Мы с Сан Муном тоже помогали, но при этом не переставали болтать.
— В какой части Хадо вы живете? — спросил он.
— В Гуль Дон, — ответила я, стараясь сохранять скромность, хотя сдерживаться было трудно. Вряд ли он стал бы узнавать, где я живу, если бы не интересовался мной. Потом, поскольку Ми Чжа стояла рядом, а я не хотела тянуть одеяло на себя, добавила: — А моя подруга неподалеку, в Сут Дон. — В подтверждение Ми Чжа закрыла глаза и поднесла к сердцу сжатый кулак. Если она хотела выглядеть изящно, то у нее получилось. Меня опять охватил приступ ревности.
Я поблагодарила Сан Муна за помощь. Ми Чжа залезла в грузовик и протянула руку, чтобы помочь забраться мне. Водитель включил двигатель, грузовик тронулся, и мы поехали. Я помахала Сан Муну, но Ми Чжа на него уже не смотрела — она присоединилась к остальным хэнё, которые уселись в круг на дне кузова. Ми Чжа достала сверток с фруктами, я вытащила из корзинки рисовые колобки. Остальные добавили сушеную каракатицу, баночки с домашним маринованным турнепсом и кимчхи, связку зеленого лука. Одна женщина пустила по кругу керамический кувшин с питьевой водой, другая открыла сосуд с ферментированным рисовым вином. Ми Чжа глотнула вина и поморщилась. Потом выпила я, и внутренности обожгло вкусом моей родины.
Если бы дела обстояли как обычно, мы с Ми Чжа подробно обсудили бы каждую деталь знакомства с Сан Муном — точно как с Владом, Алексеем или любыми другими парнями, которые попадались нам в любом другом порту. Но в этот раз все было по-другому. Когда я сказала, что нам повезло и Сан Мун появился в очень удачный момент, подруга нервно ответила:
— Я бы тебя не бросила одну на пристани.
— А он про меня спрашивал?
— Он ничего о тебе не говорил, — отозвалась Ми Чжа отрывисто, — и давай больше не будем о нем.
После этого она не ответила ни на один мой вопрос, так что я включилась в болтовню других ныряльщиц. От еды, рисового вина и ощущения близости дома настроение у всех было хорошее.
Каждый километр ухабистой дороги открывал перед нами знакомые и родные виды. Мы проехали через Самъян, Чочхон, Хамдок, Пукчхон и Сева. В каждой деревне грузовик останавливался, и одна-две женщины выходили. Низкие каменные стены олле вились по склонам холмов и окружали поля, превращая местность в разноцветное лоскутное одеяло. По небу летели стаи ворон. В море мы видели группы хэнё, теваки которых покачивались на волнах. А в центре острова, всегда на виду, высилась Бабушка Сольмундэ. Но как ни радовали меня чудесные виды родины, я не могла перестать фантазировать. Может быть, шаманка Ким проведет мой свадебный ритуал. Может, я надену свадебный наряд матери или Сан Мун подарит мне дорогую ткань, чтобы я сшила свой. Или ему захочется, чтобы я была в кимоно, и торжество тоже проведут по японскому обычаю, как требовали колонисты. Да, наверное, так и будет. Никаких шаманов, и свадьба в кимоно. Может, мой отец заплатит за банкеты в Хадо и в Чеджу, хотя я не представляла, откуда он возьмет деньги.
— Почти приехали, — сказала Ми Чжа и начала собирать мешки.
Грузовик остановился. В полях сейчас мало кто работал, но все оглянулись на шум двигателя. Мы соскочили на землю. Нас встретили громкие островные голоса соседей.
— Ми Чжа!
— Ён Сук!
Одна из матерей послала ребенка сбегать ко мне домой и сказать, что я приехала. Женщины с грузовика скидывали нам вещи. Мы уже наполовину закончили, как вдруг я услышала радостные вопли. По олле к нам бежали третий брат и сестренка. Они обняли меня за талию, уткнувшись лицом мне в плечи. Потом сестренка отодвинулась, подпрыгивая на месте от возбуждения. Ей уже исполнилось шестнадцать, и она работала ныряльщицей в кооперативе До Сэн. Теперь нам будет полегче, если правду говорит местная пословица: «Когда в семье две дочери возраста хэнё, несложно одолжить денег и несложно выплатить долг». Я была счастлива видеть сестру. Но встречать меня пришли не все. Я вгляделась в олле, высматривая остальных родственников.
— А где отец? Где первый и второй братья?
Но не успели брат с сестрой ответить, как водитель грузовика закричал через окошко кабины:
— Давайте быстрее! Я не могу тут весь день торчать!
С помощью моих брата и сестры мы с Ми Чжа поймали остаток вещей, которые нам бросали с грузовика. Третий брат набрал мешков, сколько смог, и понес их по олле к дому, и тут появились родственники Ми Чжа, тетя Ли Ок и дядя Хим Чхан. Ми Чжа низко поклонилась им, но они едва это заметили, так как их больше интересовали подарки.
— Ён Сук привезла больше тебя, — раздраженно заметила тетка Ми Чжа. — И она худее тебя — неужели ты проела весь заработок?
Я попыталась вмешаться:
— У меня тут вещи разных размеров, поэтому на вид поклажи больше…
Но Ли Ок не обратила на меня внимания.
— А белый рис ты купила? — спросила она Ми Чжа.
— Конечно, нет! — возразила я, снова стараясь защитить подругу. — Ми Чжа очень практичная…
— Да, тетушка Ли Ок, я купила белый рис.
Это меня поразило. Похоже, Ми Чжа купила белый рис, пока я куда-то отходила. Она столько работала и отдавала родным столько сил. Зачем тратиться ради них на такую непрактичную вещь, как белый рис? Но сейчас я не могла ее об этом спросить, да и некогда мне было болтать: вернулся третий брат помочь нам с сестренкой с остальными вещами. Через несколько минут я уже направилась вслед за братом и сестрой, оставив Ми Чжа с родными.
Эхо моих шагов по олле и ритмичный плеск волн о берег успокаивали меня и наполняли радостью оттого, что я дома. Но как только мы вошли в калитку, я поняла: что-то не так. Дворик между главным домом и маленьким домиком бабушки выглядел неопрятно. Подъемные панели передней стены бабушкиного дома опирались на бамбуковые шесты. Бабушка медленно, с трудом поднялась с пола и вышла во двор мне навстречу. Даже когда я была маленькой, она казалась мне очень старой, но за последние девять месяцев потеряла изрядную часть прежней жизненной силы. Я недоумевающе оглянулась на брата с сестрой и почувствовала тревогу. Мне стало ясно, что их бурные приветствия несколько минут назад вызваны не столько радостью, сколько облегчением, особенно со стороны сестры. Пока меня не было, ответственность за семью лежала на ней.
Я снова спросила:
— А где отец? И братья?
— Братьев забрали японцы, — ответила сестра. — Их призвали в армию.
— Но они же просто мальчишки! — Или нет? Первому брату было девятнадцать, а второму семнадцать. В японской армии попадались солдаты и помоложе. — А когда их забрали? — спросила я. Если совсем недавно, вдруг получится вызволить братьев.
— Их забрали сразу же после твоего отъезда, — отозвался третий брат.
Девять месяцев назад, получается.
— Может, удастся выменять их на еду и другие вещи, которые я привезла, — сказала я, пытаясь придумать какой-то выход.
Родные ответили мне печальными взглядами. Меня охватило отчаяние.
— А от них были какие-то вести? — спросила я, пытаясь найти хоть малейшую надежду, но семья все также тоскливо смотрела на меня. — Они тут, на Чеджудо? — Это значило бы, что братьев просто подрядили на тяжелую работу.
— Мы ничего не слышали, — сказала бабушка.
Моя семья опять стала меньше, а я ничего не знала. Радость от возвращения на Чеджудо — встреча с Сан Муном, предвкушение близости дома, встреча с родными — растаяла, и внутри меня нарастала черная печаль. Но я осталась старшей в семье. Я хэнё, добытчица и опора. Через силу улыбнувшись, я попыталась поднять брату и сестре настроение.
— Они обязательно вернутся, вот увидите, — заявила я. — А пока давайте продадим часть риса, который я привезла. На эти деньги можно хоть ненадолго послать третьего брата в школу.
Сестра покачала головой:
— Это опасно. Ему только-только четырнадцать исполнилось. Японцы заберут его на постройку баррикад или пошлют воевать. Я велела ему днем сидеть в доме и прятаться.
Меня порадовала рассудительность сестры — полезное качество для хэнё. А вот с таким количеством бед трудно было смириться. Но больше всего меня расстроили даже не новости про братьев, а поведение отца: он вернулся домой пьяный сильно за полночь.