— Скорее уж наоборот, — глубокомысленно отозвалась круглощекая.
Мы с Ми Чжа никогда не обсуждали войну, чтобы не касаться прошлого ее семьи. Нам даже не приходило в голову, почему во Владивостоке мы чувствовали себя в безопасности, но натренированная интуиция хэнё подсказывала: тут достаточно спокойно и не придется гадать о том, что ждет за каждым углом. Мы много слышали от мужей о международных конференциях, военных стратегиях и планах, которые строили на нашу страну в кабинетах важных лиц на другом конце мира. И все равно мы знали куда меньше, чем эти девушки.
У нас с Ми Чжа был любимый пансион во Владивостоке, но на этот раз мы все — двадцать ныряльщиц вместе с Ин Ха — остановились в общежитии. Комната была длинная и узкая, с одним мутным окном в дальнем конце, перепачканным сажей и портовой грязью. Часть девушек устроилась на трехъярусных койках, а мы с Ми Чжа предпочли разложить спальные подстилки на полу, чтобы лежать рядом.
На следующее утро мы оделись, собрали снаряжение и отправились в порт. Лодка нас ждала не очень большая — все ныряльщицы не смогли бы улечься спать на борту или собраться внутри, если погода вдруг испортится, — но капитан был корейцем и выглядел надежно. Выйдя из безопасного порта, лодка начала подпрыгивать на волнах, и мой желудок, казалось, взлетал и опускался вместе с ней. Мотор у лодки был мощный, но безбрежное море все равно оказалось сильнее. Вверх-вниз… вверх-вниз… Вскоре меня стало подташнивать, а Ми Чжа совсем побледнела. Но мы не жаловались — лишь развернулись навстречу ветру, чтобы соленые брызги летели в лицо.
Когда капитан выключил двигатель и лодка остановилась, качаясь на белых барашках волн, мы сняли повседневную одежду. Ми Чжа затянула на мне костюм, а я проверила завязки на ее куртке. Мы надели пояса со снаряжением, закрепили очки с маленькими линзами, бросили за борт теваки и прыгнули в воду ногами вперед. Погрузившись в бодрящий холод, я забила ногами, чтобы удержаться на плаву. Но море было слишком неспокойным, и волна накрывала с головой. Я сделала вдох, другой, третий и пошла прямо вниз. Меня окутала тишина. Сердце стучало в ушах, напоминая, что надо быть осторожной, не терять бдительности, помнить, где я нахожусь, а обо всем остальном забыть. Не буду жадничать. Торопиться некуда. Для начала просто осмотрюсь. Я насчитала одну, две, три раковины морских улиток, которые легко соберу в следующее погружение. Сегодня я много заработаю! Я как раз собиралась всплыть, когда увидела щупальце, присоска за присоской выползающее из скалистой норы. Запомнив место, я быстро всплыла, выпуская сумбисори — а-а-а-ах! Я сняла с тевака сеть, сделала несколько вдохов и снова нырнула. Добравшись до нужной расщелины, я увидела не одного, а целых двух осьминогов, которые сплелись вместе. Я сильно ударила по голове сначала одного, потом другого, чтобы оглушить их. Дальше, — не давая тварям времени прийти в себя, я затолкала их в сеть и быстро всплыла. Удача со второго же погружения!
Ми Чжа первой обнаружила, что беременна. Я опасалась, что она будет плакать и беспокоиться. Так оно и вышло.
— А вдруг у меня родится сын, похожий на отца?
— Он в любом случае будет безупречен, потому что его матерью станешь ты.
— А если я умру?
— Я тебе не позволю, — пообещала я.
Но, несмотря на любые мои заверения, Ми Чжа нервничала, и настроение у нее было подавленное.
А через неделю… Счастье — вот что я испытала, хотя в тот момент стояла перегнувшись через борт судна и меня вовсю рвало. Я тоже ждала ребенка. Но радость пришла не только ко мне и Ми Чжа. Большинство ныряльщиц были замужем год или меньше, и подумать только, сразу восемь из них оказались беременны. В окружении такого счастья и у Ми Чжа полегчало на душе, а вот Ин Ха, конечно, не очень-то обрадовалась.
Дети всегда сулят надежду и счастье, но, конечно, все будущие мамы хотели сыновей. Несколько ныряльщиц еще до отъезда втайне знали, что беременны, так что их младенцы должны были появиться на свет месяцев через пять. Мы же с Ми Чжа посчитали, что у нас роды наступят в середине июня. Но сначала придется пережить первые тяжелые недели утренней тошноты. Едва мы выходили в море, одну из хэнё начинало тошнить, и остальные тоже не могли удержаться. Капитана не беспокоило, что содержимое наших желудков выплескивается прямо в море — лишь бы не на палубу, и даже Ин Ха перестала злиться: в конце концов, женщины, ожидающие потомства, будут еще больше стараться приносить хороший улов.
Почти каждый день мы ели похлебку из морских ушек со всеми внутренностями — питательнее еды просто не найти, да и младенцам полезно привыкнуть к этому вкусу. Вскоре у нас начали расти животы, и мы ослабили завязки по бокам костюмов. Все надеялись, что дети родятся прямо на подводных полях, выскользнув в море, а первый вдох сделают на судне.
Беременность меняет не только тело женщины, но и ее разум. Наши с Ми Чжа прежние развлечения во Владивостоке теперь казались глупостью. Мы больше не бегали туда-сюда, делая оттиски, ведь воспоминания о городе мы уже сохранили. Теперь у нас внутри росли младенцы. К наступлению зимних холодов утренняя тошнота у Ми Чжа совсем прошла. У меня она держалась подольше, но тут спасала холодная вода. Стоило нырнуть в ледяные глубины, как ребенок сразу успокаивался: погружение будто усыпляло или замораживало его. Шли месяцы, животы у нас росли, а вода по-новому помогала нам, массируя больные места и принимая на себя вес ребенка. Я ощущала себя невероятно сильной, и Ми Чжа тоже.
Вскоре появились первые младенцы. На берегу матерям не с кем было их оставить, так что детей клали в колыбельки, а потом веревкой крепили эти колыбельки к палубе. Когда мы погружались, капитан, по обычаю, отплывал, но не слишком далеко. Младенцев успокаивало покачивание судна, и они почти все время спали. Но вскоре после каждого погружения мы научились различать не только особый сумбисори каждой ныряльщицы, но и плач каждого из детей. Обед проходил весело и шумно. Молодые матери кормили младенцев и одновременно набивали себе рот просом и кимчхи. Остальные хвастались уловом и болтали. Потом хэнё ныряли снова.
В середине июня у Ми Чжа прямо в море начались схватки. Она продолжала работать до последнего, а потом мы с Ин Ха поднялись с ней на палубу, и моя подруга родила. Она столько паниковала, а в итоге ребенок прямо-таки выплыл из нее. Мальчик! Она назвала его Ё Чхан. В будущем он сможет проводить для нее ритуалы почитания предков, и Ми Чжа, уйдя в загробный мир, не потеряет связи с близкими на земле. Когда мы вернулись в общежитие, Ми Чжа сделала подношения богиням Хальман Самсын и Хальман Чжусын — одна защищает младенцев, другая может их убить своим Цветком Уничтожения, — а я приготовила подруге горшок супа с гречневой лапшой, которая, как известно, очищает кровь женщины после родов. У нас не было возможности позвать шаманку Ким, чтобы благословить специальную защитную одежду, которую младенец носит в первые трое суток своей жизни, но опасные дни быстро миновали, и Ми Чжа перестала беспокоиться.
Я бы предпочла, чтобы схватки у меня тоже начались в океане и ребенок родился «в поле», но через восемь дней после рождения Ё Чхана у меня посреди ночи отошли воды. Я разрешилась от бремени еще легче, чем Ми Чжа. На свет появилась девочка. Мне давно хотелось назвать дочку Мин, а к этому я добавила Ли в качестве родового имени, общего для Мин Ли и всех ее будущих сестер. Я по-прежнему мечтала о сыне, но дочь — это тоже большое благословение. Она станет трудиться вместе с родителями и поможет заработать деньги на обучение наших будущих сыновей. Ми Чжа тоже сварила мне специальный суп для молодых матерей, мы сделали подношения и подождали три дня, после чего убедились, что Мин Ли выживет. В честь самого важного момента в нашей жизни мы с подругой обвели углем отпечатки ступней младенцев на странице из книги отца Ми Чжа.
Через несколько дней мы с подругой и нашими малышами вернулись на судно. Дети лежали бок о бок в своих колыбельках, скрепленных с колыбельками детей других хэнё. Возвращаясь на борт погреться, матери развязывали верх ныряльного костюма, доставали грудь и подносили младенца к соску. Мне с детства внушали, что хорошая женщина значит хорошая мать. Я училась роли матери у собственной матушки, а позже — ухаживая за братьями и сестрой. Для Ми Чжа забота о детях не была столь же естественной, но она сразу и глубоко привязалась к сыну. Кормя Ё Чхана, она шептала ему ласковые слова, называя его очжини — существо с нежным сердцем. «Ешь как следует, очжини, — ворковала моя подруга. — Спи сладко. Не плачь. Мама с тобой».
Когда в конце июля наш контракт закончился, нашим малышам было соответственно шесть и пять недель. Мы с Ми Чжа сели на паром до Чеджудо, а по возвращении домой ощутили и страх, и надежду. Я всю жизнь видела вокруг японских солдат, но теперь их на пристани было гораздо больше. Сотни или даже тысячи военных сходили с кораблей, болтались по порту, маршировали туда-сюда. Это было так удивительно, что Ми Чжа не сумела сдержать любопытства и спросила у парочки портовых грузчиков:
— Почему их столько?
— Ход войны изменился, — ответил один из рабочих.
— Японцы могут проиграть! — воскликнул второй и быстро опустил глаза, чтобы не привлекать к себе внимания.
— Проиграть? — эхом повторила Ми Чжа.
Мы все надеялись на такой исход, но оккупанты были настолько сильны, что в их поражение верилось с трудом.
— Вы знаете, что такое последняя линия обороны? — спросил первый рабочий. — По словам колонистов, чтобы добраться до Японии, союзникам придется пройти через Чеджудо. Именно тут состоятся самые серьезные наземные и морские бои! Мы слышали, под землей уже разместили больше семидесяти пяти тысяч японских солдат…
— А наверху еще больше! — подхватил второй грузчик. — Говорят, еще двести пятьдесят тысяч человек…