Отец и брат посмеивались и доброжелательно меня поддразнивали, пытаясь поднять настроение, а соседи предлагали домашние средства, чтобы мне стало полегче. Кан Ку Чжа сказала, что стоит есть больше кимчхи, а Кан Ку Сун посоветовала вообще избегать кимчхи. Одна уверяла, что лучше спать на левом боку, а другая — что на правом. Я пробовала все средства, кроме одного.
— Надо тебе опять выйти замуж, — заявила однажды Ку Сун. — Тебе нужен мужчина, чтобы помешивать варево в твоем горшке.
— Да кто захочет на мне жениться и помешивать горшок, в котором растет ребенок другого мужчины? — спросила я исключительно из вежливости. Замуж я в любом случае не собиралась.
— Можешь стать младшей женой…
— Никогда! — На Чеджудо и раньше не хватало мужчин, а теперь их стало еще меньше. Наверняка многим женщинам в моем положении — вдовам с детьми, особенно с предгорий, — для выживания требовался муж, но мне он был ни к чему. — Я же хэнё и способна сама позаботиться о себе и детях. Рано или поздно я снова смогу нырять.
Я не стала упоминать, что любила Чжун Бу. Он ведь не сломанное снаряжение для ныряния, чтобы его заменять. Нет, я не смогу стать чьей-нибудь младшей женой.
Вообще-то у меня была своя теория насчет того, почему я так раздулась. Мышцы, некогда такие сильные, растянулись сверх предела из-за пережитых потрясений, а беды никак не кончались. С начала года сожгли уже десятки деревень и убили много народу, в том числе и совершенно невинных людей. И теперь мне казалось, будто я несу всех погибших в своей утробе. Мы со свекровью сделали поминальные таблички для Ю Ри, Чжун Бу и Сун Су, каждый день били поклоны погибшим и приносили дары, но легче мне не становилось. Спина и ноги постоянно болели; ступни, лодыжки, лицо и пальцы распухли. По ночам мне было никак не устроиться на спальной подстилке, я еле могла встать с пола и сесть обратно. Мин Ли жаловалась, что я больше не беру ее на руки. Меня прошибал пот, скапливаясь в каждой складке тела. Слез я уже почти не проливала, но все еще думала о смерти. Можно было поздно ночью отправиться в море вдоль тропинки лунных теней и заплыть так далеко, чтобы не хватило сил вернуться. Выпить яд, броситься в колодец или разрезать запястья ножом. Мне так хотелось покоя.
В августе погода изменилась. В Восточно-Китайском море поднялся ветер и помчался беспрепятственно над водами, пока не долетел до Чеджудо. Мы сразу поняли, что надвигается тайфун. До Сэн уверяла, что мы в безопасности. Оба наших дома построил прадед ее мужа, и они выдержали все тайфуны, которые терзали наш остров. Но я все равно боялась, и мне хотелось вернуться в дом моей семьи. Тайфун, который пришел в этот раз, оказался не самым ужасным из тех, что нам довелось пережить, но мы стали настолько слабее и телом, и духом, что для нас это был очередной безжалостный удар. Мощные порывы буйного ветра непрерывно атаковали остров. Огромные волны налетали на берег и затопляли дома. Сильный дождь лил практически горизонтально. Лодки разбивало о берег. Мало у кого были посевы, но и у тех, кто сумел вырастить урожай, тайфун его затопил или смыл. Когда дождь перестал, море успокоилось и вышло солнце, я увидела, что До Сэн права. Многие дома не устояли — а что уж говорить про соломенные крыши, — одна стена бультока обвалилась, но оба наших дома не пострадали. Я помогала соседям собирать камни из обрушившихся стен и резать солому для крыш. Все члены кооператива сообща восстановили бульток, купальные загородки и каменную стену вокруг бассейна на мелководье, где мы ловили анчоусов.
В сентябре нас ждала еще одна беда: повстанцы вошли в Хадо и сожгли начальную школу. К счастью, это случилось ночью и детей внутри не было. В начале октября склоны холмов у подножия Бабушки Сольмундэ снова запылали — но не от очередного пожара в деревне, а от огненных красок осени. Это напомнило нам, что раздоры между людьми рано или поздно пройдут, а красота природы и круговорот времен года останутся. Люди в Хадо по-прежнему много работали, старались посадить что-то в полях на зиму и чинили сети и другое морское снаряжение в надежде, что хэнё когда-нибудь разрешат выйти в море. Дело тут было не в оптимизме: мы просто пытались выжить.
Потом я стала замечать, что До Сэн ведет себя необычно тихо. Никаких шуток, никаких попыток мною командовать, ничего. Я решила, что она отвыкла от маленьких детей и что их смех, плач и капризы заставляют ее с печалью вспоминать о потерянных сыне и дочери. Отец и брат приходили помогать с детьми, но теперь не водили малышей, как когда-то, под дерево на площади, а играли с ними во дворе. Мужчины хотели, чтобы семья оставалась вместе на случай, если придет Девятый полк. Когда брат, отец или До Сэн предлагали принести воды из колодца, я соглашалась. Разве может беременная с огромным животом, способная двигаться не быстрее выброшенного на берег кита, защитить себя, если военные или повстанцы захотят ее изнасиловать или убить? Впервые в жизни я позволила окружающим о себе заботиться. А потом наконец узнала, в чем причина такого внимания ко мне.
Как-то раз, на девятом месяце беременности, я осталась дома одна. Свекровь ушла в Сева на ярмарку пятого дня разведать, не удастся ли купить чего нужного. Отец и брат повели детей в наш старый дом, чтобы я вздремнула. Но когда все ушли и дом наполнила тишина, меня стали донимать воспоминания. Перед глазами то и дело вставали тревожные картины. Чтобы отвлечься, я подмела двор, потом решила выстирать одежду детей и высушить ее на солнце. Я связала вещи в узел, взяла ведро, стиральную доску и мыло и осторожно пошла по камням на мелководье среди скал, где деревенские женщины могли постирать и помыться вдали от посторонних глаз. Чем-то это место напоминало бульток. Я не знала, кого там встречу, но была не прочь послушать последние новости. На этот раз в воде сидела всего одна голая женщина. Она намыливала руку и что-то мурлыкала себе под нос. Я сразу узнала ее по изгибу позвоночника, и все мое тело напряглось, словно пытаясь защитить ребенка в утробе.
— Ми Чжа.
От звука моего голоса спина у нее окаменела. Потом она медленно склонила голову набок и посмотрела на меня искоса.
— Ты и правда стала такая большая, как все говорят.
Неужели ей больше нечего мне сказать?
— Что ты тут делаешь? — выдавила я.
— Мы с сыном теперь тут живем. — После паузы она добавила: — В доме тетки и дяди. Наш дом в Хамдоке и жилье свекра в Чеджу разрушило тайфуном. Муж уехал на материк. Он работает в правительстве. Я…
Внутренности опять свело спазмом, на этот раз такой силы, что я согнулась от боли. Уронив ведро и другие вещи, я оперлась о каменную стену.
— Что с тобой? — спросила Ми Чжа. — Тебе помочь?
Она начала подниматься. С груди и ног у нее текла-вода, по коже бежали мурашки. Ми Чжа потянулась за одеждой, а я развернулась и, пошатываясь, побрела прочь. Тут меня настиг новый спазм, и я согнулась пополам, не в силах идти. К счастью, я заметила До Сэн, которая стояла возле дома и оглядывала пляж. Увидев мое состояние, она бросила сумки и быстрее любого краба поспешила ко мне по камням. Приобняв за талию, она поскорее повела меня в дом. Ми Чжа за нами не пошла, но я плакала от гнева, печали и боли.
— Что она здесь делает? Почему она здесь?
— Говорят, дом ее мужа разрушен тайфуном, — ответила До Сэн, подтверждая слова самой Ми Чжа.
— Но она могла поехать в другую деревню.
— Хадо — ее дом, а ее мужа…
— …Отправили на материк, — со стоном закончила я за нее. — Почему вы мне не сказали, что Ми Чжа тут?
— Мы с твоим отцом и братом решили, что так будет лучше. Хотели тебя защитить.
— Но почему она именно здесь? Как ей позволили поселиться тут после того, что она сделала?
До Сэн мрачно поджала губы. Ей тоже было тяжело.
У меня началась очередная схватка. Я не сомневалась, что ребенок выйдет легко, — до сих пор у меня не было никаких проблем при родах. Но я ошиблась. С этим младенцем пришлось нелегко с того самого момента, как я узнала о беременности. Может, он не хотел выходить на свет? Или я сама не хотела его появления? Так или иначе, чтобы ребенок выбрался наружу, понадобилось трое суток. Все это время меня рвало, я плакала, кричала, вспоминала все свои потери. Я ощущала ненависть к Ми Чжа и любовь к ребенку. Приводя в этот мир новую жизнь, я словно заново потеряла Чжун Бу, сына и Ю Ри. Наконец До Сэн вытянула младенца наружу и подняла его, показывая мне. Девочка. Я назвала ее Чжун Ли.
До Сэн произнесла традиционную фразу: «Когда рождается девочка, у тебя праздник», но я совершенно измучилась, у меня болело все тело, и я не могла перестать плакать. Чжун Ли тоже устала от трехдневного пути в мир, ей даже не хватило сил взять грудь. Я щелкнула ногтем по ступне малышки. Она моргнула и снова закрыла глаза.
Ми Чжа несколько раз приходила в дом, приносила подарки для ребенка, упаковки чая, пакеты мандаринов — такое излишество. К счастью, До Сэн, мой отец и брат всегда находили поводы ее отослать: «Ён Сук спит», «Ён Сук кормит ребенка», «Ён Сук нет дома».
Иногда они говорили правду, иногда нет. Если я была дома, голос бывшей подруги пробирался ко мне сквозь трещины в стенах: «Скажите Ён Сук, что я по ней соскучилась», «Скажите ей, что я мечтаю подержать на руках ее девочку», «Скажите ей, я рада, что из такой трагедии родилось нечто хорошее», «Скажите ей, что я всегда буду ее подругой».
Иногда я выглядывала наружу и смотрела, как она уходит. После возвращения в Хадо Ми Чжа стала прихрамывать — в тот день в купальне я этого не заметила. Сельчане гадали, откуда взялась хромота, и сетовали, что Ми Чжа утратила свою чудесную походку, но мне было все равно. Я сказала себе: что бы с ней ни случилось, она наверняка это заслужила. Обычно мне удавалось избегать встреч с ней. Ми Чжа ходила к колодцу рано утром; я следила за новорожденной, так что за водой вместе с До Сэн ходила Мин Ли. Как и все девочки ее возраста, Мин Ли бегала по деревне, выполняя мои поручения, и уже начала присматривать за младшими. «Так ты научишься быть женой и матерью, но одновременно и независимой женщиной, — сказала я ей. — Тебе потребуются уверенность и уважение к себе, чтобы в будущем стать хозяйкой в своем доме». Кроме того, посылая Мин Ли с поручениями, я могла не бояться встреч с Ми Чжа.