Может, только я одна чувствовала, насколько матушку задело случившееся. Восхищение во мне смешивалось с потрясением. Я надеялась, что когда-нибудь смогу доказать ей, что люблю ее не меньше, чем она меня.
Шаманка развернулась к До Сэн.
— А ты что хочешь сказать Ю Ри?
Та резко воскликнула:
— Как ты можешь винить других за то, чему виной твоя же жадность? Мне за тебя стыдно! Оставь корысть там, где ты сейчас находишься, и немедленно возвращайся домой! Не проси о помощи других! — Потом она продолжила уже мягче: — Девочка моя, возвращайся. Мать и брат по тебе скучают. Вернись домой, и мы окружим тебя любовью.
Шаманка Ким пропела еще несколько заклинаний. Ее помощницы забили в литавры и барабаны. Ритуал закончился.
На следующее утро Ю Ри очнулась. Но она была совсем не такая, как прежде. Улыбаться она могла, а говорить — нет. Она ходила, но при этом прихрамывала, и руки у нее иногда подергивались. Ее родители и семья жениха согласились, что о браке больше не может быть речи. Мы с Ми Чжа так и хранили мой секрет, благодаря чему стали еще ближе. Шли недели, и после работы в поле или под водой мы навещали Ю Ри. Мы с Ми Чжа болтали и смеялись, чтобы Ю Ри могла по-прежнему чувствовать себя беззаботной девушкой. Иногда к нам присоединялся Чжун Бу и читал вслух свои школьные сочинения или пытался дразнить нас, как когда-то дразнил свою сестру. Через день мы с Ми Чжа помогали До Сэн купать Ю Ри, а когда потеплело, стали водить ее на берег. Все вместе мы устраивались на мелководье, чтобы о Ю Ри плескались мелкие волны. Мы рассказывали ей истории, гладили по лицу, показывая, что мы тут, с ней, и она в благодарность дарила нам чудесную улыбку.
Каждый раз, когда я приходила, До Сэн кланялась и благодарила меня.
— Если бы не ты, моя дочь умерла бы, — говорила она, угощая меня гречишным чаем или соленой корюшкой, но в глазах ее читались мрачные мысли. Может, она и не знала, какую роль я сыграла в несчастье с Ю Ри, но она определенно подозревала, что кое о чем я не сказала ни ей, ни своей матери.
КАК НАЧИНАЕТСЯ ЛЮБОВЬ?
(ранее)
Когда мы с Ми Чжа познакомились, то во всем были противоположны. Я напоминала скалы нашего острова: грубые, неровные, но надежные и понятные. Подруга скорее походила на тучи — ускользающие, тающие, которые невозможно ни поймать, ни до конца понять. Мы обе стали хэнё, но я все равно оставалась земной натурой — действовала практично и прежде всего заботилась о семье. Ми Чжа волновалась как море, всегда изменчивая, а то и бурная. У меня были близкие отношения с матушкой, я мечтала пойти по ее стопам и работать в море. Ми Чжа матери не помнила, но очень скучала по отцу. У меня были братья и сестра, которые меня любили и уважали, а у Ми Чжа остались только дядя и тетка, которые ее не любили. Я много работала — таскала воду, носила на спине маленького брата, работала в поле и собирала сухой навоз для очага, — но Ми Чжа работала еще больше: и на дядю с теткой, и у нас в полях, и на кооператив. Я не умела читать и не могла написать свое имя, а Ми Чжа могла и даже помнила несколько японских иероглифов. А еще, пусть я казалась окружающим спокойной и надежной, в глубине души меня часто мучили страхи, а вот эфемерно-изменчивая Ми Чжа внутри была крепкой, как бамбук, и могла вынести любую тяжесть, любое давление. На Чеджудо есть поговорка: «Если ты счастлив в три года, этого счастья тебе хватит до восьмидесяти лет». Я в это верила. А вот Ми Чжа часто говорила: «Я родилась в день без солнца и без луны. Известно ли было моим родителям, какая тяжкая жизнь меня ждет?» Такие разные, мы все же стали очень близки друг другу.
Как начинается любовь? Когда впервые видишь лицо мужа в день помолвки, еще не знаешь, как со временем изменятся чувства к нему. Когда младенец выходит из чрева, очень может быть, что ты испытываешь вовсе не любовь. Любовь нужно подкармливать, нужно ухаживать за ней точно так же, как мы, хэнё, ухаживаем за своими подводными полями. Если говорить о договорных браках, большинство женщин быстро влюбляется в своих мужей. Однако у некоторых уходят на это годы, а у кого-то, несмотря на десятилетия брака, жизнь по-прежнему полна одиночества и грусти, потому что близости с человеком, с которым делишь постель, так и не возникло. Что до детей, тут каждая женщина знает, какие с ними связаны страхи и печали. Радость — это удивительная роскошь, к которой всегда примешивается осторожность, ведь за каждым углом поджидает трагедия. А вот дружба — совсем другое дело. Никто не выбирает нам друзей, мы сходимся по собственному выбору. Нас не связывает церемония или обязательство родить сына, мы сами устанавливаем связь через пережитые вместе моменты. Искорка, которая вспыхивает в нашу первую встречу. Общий смех и общие слезы. Секреты, которые ценишь, хранишь и защищаешь. Изумление, когда настолько непохожий на тебя человек в состоянии понять твое сердце как никто другой.
Я прекрасно помню, как впервые увидела Ми Чжа. Мне как раз недавно исполнилось семь, и я вела счастливую, хоть и очень простую жизнь. Мы были бедны, как и наши соседи, но у нас оставались подводные поля в океане и обычные — на земле. Еще у нас был огород возле кухни: там мать выращивала белый редис, огурцы, периллу,[3] чеснок, лук и перец. Казалось бы, огромный океан сулил бесконечные богатства, но полагаться на него как на источник пропитания было сложно. Естественных гаваней на острове не имелось. Море вокруг редко бывало спокойным. Правители Кореи давно запретили нашим мужчинам серьезно заниматься рыбной ловлей, а теперь, под властью японцев, рыбакам вообще разрешалось выходить в море только на одноместных плотах с одним парусом (конечно, можно было работать у японцев — на больших рыбацких судах или на консервных заводах). Опасные приливы, высокие волны и сильные ветры погубили многих мужчин с Чеджудо. Когда-то, много лет назад, именно мужчины острова были ныряльщиками, но корейские власти облагали их таким высоким налогом, что в конце концов нырять за добычей стали женщины — с них налогов брали меньше. Оказалось, что женщины хорошо подходят для работы под водой. Терпеливые, как моя мать, они умели переносить страдания. Благодаря слою подкожного жира они лучше переносили холод. Но все-таки матушке — и любой другой женщине — сложно было прокормить большую семью только икрой морских ежей, раковинами турбинид, морскими улитками и морскими ушками. И потом, урожай предназначался не нам. Моллюсков мы собирали для богатых — во всяком случае, богаче нас — жителей материковой Кореи, Японии, Китая и СССР. А это означало, что большую часть года наша семья питалась тем, что выросло в полях: просом, капустой и сладким картофелем. Деньги, которые мать зарабатывала под водой, шли на одежду, починку дома и прочие траты, требующие наличных.
Общественный и семейный долг женщины состоял в том, чтобы родить сына и продлить тем самым род мужа. Но больше всего семьи в прибрежных деревнях Чеджудо ждали рождения дочерей, потому что дочь всегда приносит в дом деньги. В этом смысле нашей семье не так уж повезло. В доме было только четыре женщины — бабушка, мать, я и сестренка, которой тогда исполнилось всего одиннадцать месяцев, так что пока она ничем помочь семье не могла. Но когда-нибудь она должна была подрасти и начать вместе со мной зарабатывать деньги, и тогда родители смогут выплатить долги, скопить к старости на дом получше, а то и отправить братьев в школу.
Тем летним днем восемь лет назад, когда я познакомилась с Ми Чжа, отец, как обычно, остался дома, чтобы присмотреть за младшими, а мы с матерью пошли в поле на прополку. Матушка тогда напоминала кривобокую дыню: живот выпирал, потому что она носила в себе моего будущего третьего брата, а спина согнулась под весом корзины с инструментами и удобрениями. Я несла корзину с питьевой водой и обедом. Мы шли по олле. Внутри деревни каменные олле, шедшие вдоль домов, имели достаточно высокие стены, чтобы соседи не могли заглянуть внутрь. За пределами деревни стены олле доходили только до пояса. Поля тоже были окружены каменными стенами — не столько затем, чтобы определить границы владений каждой семьи, сколько для защиты урожая от ветра, который дул непрерывно и вполне мог сломать растения с длинными стеблями. Но чему бы ни служили олле, наши предки построили их из настолько больших вулканических камней, что для установки каждого потребовались бы как минимум два человека.
Мы уже дошли до нашего участка, но тут мать остановилась настолько резко, что я на нее налетела. Я уже испугалась, что мы попались на глаза японским солдатам, но тут матушка закричала:
— Эй, что ты там делаешь?!
Я привстала на цыпочки, заглянула через каменную стену и увидела, что на наших грядках сладкого картофеля сидит маленькая девочка и копается в земле. Чеджудо славится тремя изобилиями — ветра, камней и женщин, но еще часто говорят, что трех вещей здесь нет: нищих, воров и запертых ворот. А тут перед нами оказалась воровка! Мне даже с олле видно было, как она поспешно соображает, куда кинуться. Через проход в стене не сбежать: тогда она попадет прямиком к нам на олле. Девочка вскочила на ноги и бросилась к дальнему краю поля. Мать подтолкнула меня и крикнула:
— Лови ее!
Я бросила корзину и пустилась бежать по олле вдоль края поля. Свернув влево на соседнее поле, промчалась по нему, перелезла через дальнюю каменную стену и спрыгнула с другой стороны. Добравшись до следующей стены, я влезла наверх. Оттуда мне было хорошо видно, как мчится девочка, будто напуганная крыса. Она еще не успела меня заметить, так что я прыгнула на нее сверху и повалила на землю. Она отбивалась изо всех сил, но я была гораздо крепче. Я схватила воровку за запястья и тут наконец смогла как следует ее рассмотреть. Она явно была не из нашей деревни: у нас таких бледных детей не водилось. Можно подумать, ее всю жизнь на улицу не выпускали. А может, она голодный призрак? Бывают же такие духи, что бродят по земле и создают проблемы для живых. При любых других обстоятельствах я бы испугалась, но сейчас слишком перевозбудилась от погони и того, что поймала нарушительницу. Сердце у меня в груди отчаянно колотилось.