Территория «Трех братьев» оставила на себе следы дикого бунта и разграбления. Всюду лежали солдаты охранной роты, ветер носил по плацу обрывки бумаги, чугунные ведра встречались во множестве – первым делом заключенные освобождались от них. Было ясно, что найти что-то полезное на территории невозможно, и непонятно, зачем мы тут, а с другой стороны разницы ведь нет.
Возле самых ворот рядом с растерзанным телом охранного солдата лежал труп человека, умершего жуткой и изобретательной смертью. Надзиратель второго блока, увлекавший заключенных резьбой по камню, – он лежал на спине, с открытым ртом и открытыми же глазами, в которые кто-то мстительно вбил по горсти земли, в широко же открытом окровавленном рту чиновника темнели каменные миниатюры животных и рыб.
Артем предположил, что надзирателя заставили глотать фигурки до тех пор, пока они не прорвали ему внутренности, он указал на живот чиновника, неестественно выпученный.
– Хотя, может, и нет, – сказал он. – Скорее всего, их вбивали ему в глотку. Правда, не знаю как. Но, думаю, они нашли способ.
Возле подстанции на скамейке как ни в чем не бывало сидел легендарный людоед Накамура; он с печалью кутался в пластиковые одеяла и не знал, что делать; на мой вопрос, почему он не сбежал вместе с остальными, Накамура ответил, что он полностью исправился и раскаялся в содеянном, годы, проведенные в тюрьме, его перевоспитали и поселили в душе покой, и он не собирается пускаться в бега как собака, он человек здравомыслящий.
Артем поднял багор, но потом опустил. Накамура улыбнулся.
Ну да.
Ты же знаешь, за воротами райского сада еще жив единорог.
Ты знаешь, за воротами райского сада тебя еще ждет единорог.
И гвозди блестят, до сих пор как новые, я видел это.
Они отлиты из звездной меди, они светятся в темноте.
Милая моя девочка, почему же ты еще веришь в звездную медь?
Тымь
Стоял солнечный и прозрачный день. Если верить книгам и записям, такие на Сахалине в былые времена приключались не часто, погода не радовала жителей. Однако в наши дни, во всяком случае, во время моего путешествия по Карафуто, погода держалась преимущественно хорошая. Пожалуй, чересчур хорошая, от этого меня каждую секунду преследовало странное чувство разлада между небом и миром, тем, что в этом мире происходило, чувство нереальности, точно я отправилась в путешествие на Марс. Как в той книге, где человек летит на Марс в глубоком стазисе, а когда выходит из него, выясняется, что корабль промазал и вернуться нельзя, и теперь только вперед, вперед. Жизнь продолжается, смысла никакого в этом нет, но она продолжается, звезды вокруг прекрасны, недостижимы. На Марсе голубое небо – так сообщали первые колонисты.
Дорога, ведущая на север, была пустынна; сопки покачивались перед нами в легком изумрудном тумане; в приоткрытые окна залетал прохладный, пахнущий свежим снегом воздух; по обочинам разливались цветы, берега ручьев, через которые пролетал наш автомобиль, покрывала свежая трава; небо дремало на сопках, и если бы не трупы, через каждые полкилометра попадавшиеся на пути, можно было представить себя в прошлом. В мире до поворота, где еще не случилась война, в котором тишина еще не отдавала мертвечиной.
Наше возвращение в Тымовский округ выдалось безрадостным и отчасти опасным, то и дело мелькали в придорожных кустах оборванные фигуры, и уже не получалось понять – это беглые каторжные или прижилые китайцы, или корейцы из подлых, впрочем, никаких действий в нашу сторону они не предпринимали. На всякий случай я держала рядом с собой карабин, подобранный на месте случившейся в поселении айну бойни, и пятьдесят патронов в карманах.
Артем говорил, что нам очень повезло – мы избежали участи полковника Хираи, его жены и товарищей; видимо, это случилось из-за того, что толпа бунтовщиков стремилась попасть в Тымовское и не собиралась терять времени на отвлекающие от этой задачи зверства. Артем хмурился, он не отрывался от руля, вел машину быстро, опасно, но на постоянной скорости, сосредоточенно.
Мы опаздывали. От Александровска до Тыми по дороге около шестидесяти километров, если по прямой – короче. Артем считал, что успеть в Тымовское до каторжников еще возможно, вряд ли они сумеют добраться до Тыми за два дня. Потому что они идут пешком, местность же между сопками труднопроходима, в ней легко увязнуть.
В Александровске имелись автомобили, но, скорее всего, чиновники администрации, видевшие разгром тюрьмы, удрали именно на них. Основная же масса заключенных, равно как и лиц прочего александровского населения, уходила к Тымовскому пешком и кое- как. В том, что они направляются в долину Тыми, Артем не сомневался.
– Они идут туда, – сказал он, прибавляя скорости. – Только из Тымовского есть дорога на юг, а они хотят прорваться на юг.
– Зачем? – спросила я. – На юге их встретят части самообороны. Это самоубийство.
Артем промолчал; я так поняла, он не очень верил в части самообороны и их боеспособность.
– Почему же тогда Синкай бежал на север? – спросила я.
– Он ненормальный, – ответил Артем. – Возможно, он планировал захватить судно на прибрежном северном посту, не знаю. Ты говорила, что он вроде умный.
Умный, да. И пожалуй, определенная логика в бегстве на север была: север Сахалина мало заселен – суровая природа, недостаток ресурсов, человек неприспособленный вряд ли там выживет. Помимо этого, на севере, примерно в полусотне километров от Александровска, расположена засечная черта, состоящая из километров колючей проволоки, минных полей, застав, рассыпанных плотным ожерельем поперек всего острова. Что происходит за этим кордоном – неясно, поскольку информация является секретной, но вполне могло случиться, что тот же Синкай, в свое время наверняка имевший определенный доступ к государственным тайнам, мог знать про север больше. Каторжники у него были отчаянные, так что идея напасть на пограничную заставу представлялась достаточно здравой.
Остальным бежать на север было незачем. Впрочем, поход на юг представлялся мне тоже сомнительным предприятием – юг перенаселен и голоден, принять беженцев он не в состоянии. В паническом стремлении к югу я видела лишь эффект стада – побежала администрация, и вслед за ней, скоро пресытившись насилием и вандализмом, устремились остальные.
Артем резко сбросил скорость, а затем ударил по тормозам – поперек дороги стоял большой колесный трактор оранжевого цвета, к трактору была прицеплена длинная волокуша. Видимо, часть жителей Александровска пыталась бежать на нем, но горючее кончилось почти сразу, трактор они бросили и, скорее всего, продолжили путь пешком. Дорогу он перегородил плотно – слева сопка, практически отвесный каменистый склон, поросший редким кустарником, справа обрыв в довольно глубокую канаву, объехать никак.
Артем выругался и стал нервно чесать голову.
Я не знала, что посоветовать. Наверное, следовало бросить машину и следовать примеру китайцев и каторжных – уходить пешком. Но тогда мы гарантированно опаздывали – волна из разгромленного Александровска докатилась бы до Тымовского непременно раньше нас, и уйти с администрацией не получилось бы.
Артем выругался еще, на сей раз с использованием неизвестной брани, скорее всего, китайского происхождения или корейского, возможно, это были слова Прикованных к багру. Наругавшись и успокоившись, он велел вылезти из машины и отойти в сторону. Я послушалась, отступила, держа наготове карабин, пистолеты же оставив в кобурах. Патронов осталось около сорока штук, это мало, я не взяла с собой запас, не ожидая, что их придется тратить так много и скоро. Пока же я решила в случае опасности пользоваться по возможности карабином.
Артем тем временем отцепил от трактора волокушу и стал толкать ее к канаве бампером нашей машины; думаю, волокуша весила никак не меньше двух тонн, сдвинуть ее не удалось даже внедорожнику – колеса закопались в грунт, запахло горелым сцеплением и горелой резиной покрышек. Артем изменил тактику, прицепил к волокуше трос и стал пытаться развернуть по-другому, дергая с небольшого разгона. Это было опасно, трос мог лопнуть и ударить по машине – это раз, а во-вторых, лопни трос, Артем рисковал не успеть затормозить и вылететь в канаву, впрочем, его это мало волновало, он подъезжал вплотную к волокуше, врубал скорость и рывком в три метра старался сдвинуть ржавые железные салазки. С третьей попытки ему это удалось – волокуша сдвинулась сантиметров на двадцать, что придало Артему уверенности, и он продолжил газовать и рвать.
В результате этих манипуляций Артем подтянул волокушу вплотную к обрыву, между ней и трактором открылся некоторый просвет, в который мог протиснуться наш автомобиль. Артем направил машину в этот просвет и застрял.
Я кинулась к нему на помощь, но он рявкнул, чтобы я не подходила, но я все равно сделала шаг. И упала. Земля плясала подо мной как живая, точно где-то в глубине планеты под толстым черепашьим панцирем литосферы проснулись и зашевелили плавниками ленивые киты, и их плавные движения потерялись в дрейфующих плитах и дошли до поверхности мощной мелкой тряской. Я вцепилась в землю, а она вырывалась из рук, выкручивала пальцы.
Край дороги осел, и волокуша стала проваливаться в открывшуюся яму. Я закричала. Артему стоило поторопиться – машина зацепилась дверцей за волокушу, и та тянула автомобиль в провал.
Артем не выскочил. Машина ревела, билась, передние колеса задрались и повисли в воздухе. Но он удержался. Машина освободилась, почти что вцепилась покрышками в землю. Трактор и часть дороги съехали в яму. С сопки скатилось несколько камней, все стихло, больше не трясло.
Артем высунулся из машины и помахал мне рукой.
Я поднялась с земли, закинула за плечо карабин, бережно ступая по камням, прошла мимо каменной стены сопки. Сопка сломалась и потрескалась, как старый зуб, в открывшиеся щели сочилась вода. Артем ждал, не гася двигатель.