Ветер донес листовку и до нас, я подняла и прочитала. В ней сообщалось, что в связи со сложившейся обстановкой на территории префектуры Карафуто объявляется военное положение. Любое сопротивление властям будет расцениваться как бунт и караться смертью. Всем каторжным, оказавшимся на свободе, предлагалось сдаться в комендатуры. Всем условно свободным японского происхождения обязательно зарегистрироваться. Остальным условно свободным безоговорочно подчиняться. Также ввиду сложившегося положения префектура временно разрешает употребление в пищу рыбы и морепродуктов, добываемых из загрязненных водоемов, включая реки и море. Краткосрочное употребление зараженных продуктов не нанесет серьезного вреда здоровью, однако в профилактических целях надлежит употреблять антидот из красных контейнеров. Сохраняйте спокойствие.
Мы отдыхали больше часа. Пили воду. Мимо нас шагали китайцы. Их стало поменьше, так что, отдохнув, мы отправились дальше по дороге к югу. Реку перешли по мосту, я набрала в карманы листовок и красных капсул.
Дорога к Южному была однообразна и утомительна. Через трупы приходилось перешагивать. Останавливались каждые полчаса. Артема тошнило. Я о чем-то рассказывала, кажется, об Итурупе и патэрене Павле. Артем молчал, но потом начал отвечать. Говорил, что не верит.
Ерш молчал.
Мы шли.
Шли.
Китайцы нас давно обогнали, и дорога опустела. Потом нашли грузовик. Валялся свежеопрокинутый в широкой придорожной канаве; он немного дымился, водителя поблизости не лежало, зато из фургона просыпались большие консервные банки. Китайцев вокруг не было, странно, но консервные банки оставались в неприкосновенности, я подняла одну. Артем открыл ее с помощью ножа; лично я надеялась, что в банке найдется что съедобное, поскольку банки сильно напоминали банки для комбижира или банки от томатной пасты. Но в банках продуктов питания не обнаружилось, в них содержался технический вазелин синеватого оттенка. Артем предположил, что это сэкономленный вазелин. При некоторой сноровке и инженерных навыках несложно заменить вазелин смесью мазута с каким-нибудь загустителем, сам же вазелин можно переправить в Японию, где продать.
– Там своего вазелина хватает, – сказала я. – Зачем воровать вазелин? Это глупо.
У Артема имелся свой взгляд на этот вопрос, в пример он привел своего соратника Человека, который по мере приближения старости сделался склонен к немотивированным поступкам, в частности, к собирательству бесполезных вещей и кражам; по словам Артема, Чек стал воровать у китайцев всевозможное старье, не имевшее никакой ценности и зачастую выброшенное без надобности, старье это он складировал в доме и вокруг него. А в краже вазелина ничего удивительного нет, вазелин может использоваться… Артем не смог придумать, для чего мог быть использован технический вазелин. Но вазелином неожиданно заинтересовался Ерш, он погрузил свои беспалые руки в этот вазелин и вдруг засмеялся. Это был первый звук, который мы услышали от Ерша, смех, он держал руки в банке с вазелином и смеялся. Совсем по-человечески, по-детски, я не удержалась и начала тоже смеяться, и Артем тоже.
Потом еще немного прошли.
К вечеру мы сумели одолеть около двадцати километров, полпути от Долинска до Южного, может, чуть больше. Начало темнеть, я чувствовала себя еще вполне себе бодро, однако и Артем, и Ерш явно выдохлись. У Артема поднялась температура, на лбу выступил пот, а зубы начали плясать, хотя он и старался держаться. Ерш падал.
Мы ушли с дороги и взобрались на сопку, не на самый верх, а где-то до середины, Артем стал разводить огонь, и у него долго не получалось. Я достала из кармана макинтоша огниво, Артем чиркал им, высекая настоящие фейерверки, однако огонь не занимался, думаю, оттого, что у Артема дрожали руки или настроение у него было другое. Но он, конечно, справился – огонь побежал по собранным сучьям, костер вспыхнул, и я придвинулась ближе, не от холода, а оттого, что огонь показался мне каким-то родным, своим, что ли.
Ерш уснул, не дождавшись огня, он так и не отпустил банку с вазелином и перед сном засунул в банку руки, так ему казалось лучше, так ему было хорошо.
Артем усмехнулся. Его колотила дрожь. Я прижалась к нему, через несколько минут Артем замер. Еще через несколько минут он уснул. Я достала брезент и растянула его на двух кривых ветках, так чтобы Ерш и Артем уместились между костром и брезентовым экраном.
Спать не хотелось, я сидела возле огня. День выдался суетливым и шумным. Неожиданно проснулся Ерш. Проснулся и сел рядом со мной.
Над нами висели созвездия, море пряталось за сопками, но его все равно было слышно; море раскачивало воздух, он светился и закручивался в поднимающиеся в небо вихри, Ерш наблюдая за ними, тихонько и восторженно мычал. А потом я услышала странные, не подходящие к этой обстановке звуки – песенку про утят. Я оглянулась, готовясь увидеть Масаду, сумасшедшего интенданта, знавшего будущее. Однако его здесь не было, это Ерш достал из кармана куртки заводной проигрыватель и стал неловко вертеть ручку динамо-машинки и снова смеяться.
Южный
Тот, кто разрабатывал систему каторжных учреждений на острове, определенно был выдающимся человеком. Я повторяла это про себя и зареклась по возвращении обязательно узнать, кто этим занимался. Думаю, этот человек был наделен определенным художественным вкусом. Как иначе можно объяснить тот факт, что тюрьмы Сахалина находятся в таких неожиданных местах? Только очень странный человек мог выбрать для каторжной тюрьмы такое живописное место, в котором так неистово чувствуется дыхание Деусу; если бы я верила в него, я бы назвала это место именно так – «Дыхание Господа». Хотя для тюремной цитадели это название, наверное, чрезмерно высокопарное и не отвечает ежедневным каторжным реалиям, впрочем, как знать.
Каторжная тюрьма «Легкий воздух» расположена на сопке, возвышающейся над Южно-Сахалинском, который все местные именуют не иначе как Южный. На сегодняшний день в городе не осталось высоких зданий, так что тюрьму можно наблюдать практически из любого места; куда бы ты ни отправился, ты всегда неким непостижимым образом чувствуешь направление в ее сторону. Тюрьма как стрелка компаса в твоей голове, всегда ведет на север.
Мы вошли в Южный утром. Переночевали в сопках, забравшись поближе к звездам на самый верх; китайцы, которых вокруг расположилось множество, вели себя смирно и дальше середины сопки не поднимались, предпочитая держаться у подножия. Они жгли костры, и мир вокруг нас был наполнен неяркими огоньками, и под ногами, и над головой.
Застава на дороге со стороны Южного присутствовала. Ее держала рота бойцов самообороны, на капонирах караулили пулеметчики, и на вышке тоже виднелся пулемет. Нас пропустили без проволочек, предписания префектуры вполне хватило.
Большого количества желающих попасть в город не наблюдалось, все китайцы, сумевшие добраться сюда со стороны Поронайска, держались поодаль. Все те толпы, что мы наблюдали последние дни, разлились по округе и ждали.
Артем объяснил это тем, что Южный известен своими неприветливыми жителями, крайне недружелюбно относящимися к тем, кто приходит со стороны, администрация города всячески эти настроения поддерживает, периодически организовывая добровольческие рейды по окрестностям, побивая непрошеных гостей бамбуковыми палками и ломая их шалаши. Нам, впрочем, опасаться было нечего; по утверждениям Артема, к условно свободным, а уж тем более к свободным в Южном относились с подобающим почтением. А Ерш… Ерш – коллекционный экспонат.
Удивительно, но нам без особого труда удалось найти ночлег; в городе имелось несколько гостиниц для чиновников и военных, все они пустовали. Я выбрала гостиницу «Легкий воздух», расположенную на сопке недалеко от одноименной тюрьмы, где по предъявлению предписания префектуры нам отвели два номера с видом на город. В гостинице не имелось горячей воды, но работал буфет, в котором нас накормили жареными бататами и напоили неплохим ячменным кофе.
Это было крайне необычное ощущение – после отступления от Александровска снова оказаться в цивилизации; мы словно проснулись в сердце тайфуна, в дне затишья, окруженном бурей. Передышка. Штиль. Покой. Место, где бумага от префектуры еще имела вес.
После обеда разошлись по комнатам. Я к себе, Артем с Ершом к себе. Я обдумывала дальнейшие планы. До сих пор в своем путешествии по Сахалину я придерживалась определенного маршрута и не собиралась его менять. Южный, с его известной тюрьмой, был одной из вех этого маршрута. Дальше я собиралась направиться к Анивскому заливу, посетить военную базу в Корсакове, вернуться обратно в Южный и уже оттуда через Ловецкий перевал добраться до Невельска. Конечным пунктом моего сахалинского путешествия я планировала сделать, разумеется, мыс Крильон. Как и Корсаков, Крильон являлся закрытым военным объектом; имея на руках предписание префектуры, я могла проникнуть на них без труда, однако…
Должна признаться, что случившееся с нами в Александровске и впоследствии, по пути к Южному, несколько смутило меня. Если же говорить точнее, озадачило. Нет, я имела вполне определенную эмоциональную реакцию, но старалась не поддаваться ей, реакция эта могла исказить картину реальности, именно поэтому я старалась контролировать ее, вот…
Вот только Артем.
Артем, он…
Он ведь вполне мог оставить Сахалин; он как Прикованный к багру, фактически свободный подданный Империи, мог покинуть остров и поселиться на любой территории. Его этот Человек, кажется, тоже. Ерш… Ерша можно оформить как экспонат. Объект прикладной футурологии, эти дураки в иммиграционной службе все равно ничего не понимают в футурологии, думаю, я смогла бы его вывезти. То есть сахалинская поездка, несмотря на ужасы и невзгоды, которые нам пришлось пережить, безусловно, удалась. Поездка удалась, от Южного до Корсакова недалеко, а там мы могли бы погрузиться на военный корабль и эвакуироваться.
Вполне реально.