к напоминал обычную консервную банку квадратного сечения и чуть приплюснутую сверху, то внутри он представлял архитектурное сооружение независимых и смелых пропорций.
Камеры, в котором содержались заключенные, располагались в хаотическом порядке; этажей как таковых не было; выяснилось, что здание имеет необычный скелетный каркас, собранный из старых чугунных рельсов, между которыми пролегали железные лестницы и натягивалось множество цепей. Сами камеры имели разные формы: треугольные, квадратные, походящие на соты нестандартных размеров, они были изготовлены из ржавых железных проклепанных листов. Полковник Нисида объяснил, что эти листы сняты с выбросившегося на берег нефтеналивного танкера, равно как и все оборудование тюрьмы, от труб до светильников. Фактически она представляет собой разобранный и по-другому смонтированный корабль, однако собирал его обратно человек с весьма и весьма необычным взглядом на мир – это стало понятно, едва мы оказались внутри комплекса. Ерш закрыл глаза и для надежности натянул на лицо рукав свитера, переделанный мной в шапку.
Нет, здесь не было никаких пыточных инструментов, разложенных в раскаленных тазах, не было несчастных, подвешенных на крюках к стенам, здесь вообще мало что напоминало об узилище, больше всего… Не знаю, если честно, я не смогла припомнить, на что походил «Легкий воздух». Пожалуй, на сон. Не на кошмар, нет, на мучительный сон с открытыми глазами, когда мозг оказывается надежно заперт между сновидением и явью, и не можешь пошевелить ни рукой, ни ногой, и в этом состоянии являются видения мучительных построек, разрушающих геометрию мира. Эта тюрьма была как раз из таких построек, возможно, подобные сны видел и Пиранези.
Мне не захотелось закрыть глаза и спрятаться куда-нибудь подальше, но голова закружилась сразу, так что меня даже подхватил под руку полковник Нисида, причем я отметила, что сделал это он не без гордости за произведенный его тюрьмой эффект, а эффект, надо признать, в самом деле получился мощнейший. Комбинация лестниц, пролетов, многоугольных конструкций, свисающих непонятно из каких высей, камер, представляющих собой многоугольные организации, света, появляющегося из самых неожиданных мест, цепей и еще цепей – все это произвело головокружительное впечатление; показалось, что пространство сломалось и стерлось, что вызвало некий перекос в мозге и легкий приступ тошноты.
Полковник Нисида предусмотрительно угостил меня и Ерша особыми мятными леденцами; конфеты неожиданно помогли, я почувствовала, что тошнота отступила, и мы смогли неспешно продолжить осмотр, разумеется, с соблюдением элементарных мер предосторожности – стараясь не выпускать из рук лееров, натянутых вдоль переходов, и не смотреть вверх, чтобы не вызвать головокружения. Полковник рассказывал, что «Легкий воздух» спроектировал и построил архитектор Нобу Тикамацу во время отбывания им пожизненного каторжного срока, его имя мне должно быть известно.
Имя Тикамацу действительно было мне известно, и хотя расцвет его творческой деятельности пришелся на то время, когда я еще не появилась на свет, многочисленные легенды, байки и анекдоты я знала, более того, я застала один из последних особняков архитектора – он стоял неподалеку от нашего дома.
Рассказывали, что, еще будучи студентом, Тикамацу сошел с ума при попытке построить коттедж в виде бутылки Клейна, однако поначалу никто не заметил его нездоровья, заметили позже, когда Нобу, как одному из ярких представителей новой школы, поручили построить квартал особняков, предназначенных для офицеров инженерного корпуса. Впоследствии за этим районом прочно закрепилось название «Мясная гора», и название это оказалось вполне оправдано – в одну из ноябрьских ночей в квартале произошла массовая резня. Во сне было умерщвлено, преимущественно обезглавлено, порядка двадцати офицеров и членов их семей, причем убийц так и не удалось обнаружить.
Страшная правда «Мясной горы» открылась позже, во время суда. Обнаружилось, что необычной конструкцией своих вилл Тикамацу маскировал хитроумную систему потайных ходов, по которым можно перемещаться в стенах и перекрытиях; архитектурный гений Нобу позволил сделать эти переходы абсолютно незаметными, что позволяло ему тихо подкрадываться к своим жертвам и отрубать им головы.
Другие здания, построенные Тикамацу, не имели ни двойных стен, ни потайных панелей, ни фальшивых полов, но эти, казалось бы, самые безобидные строения неизменно приобретали дурную славу; люди, которые в них жили, регулярно сходили с ума, сводили счеты с жизнью, убивали окружающих; те, кто выживал и оставался в относительном рассудке, сообщали странные, пугающие вещи. В домах, созданных Тикамацу, практически постоянно ощущалось острое присутствие зла, необъяснимое, но постоянное и гнетущее, некоторые слышали чужое дыхание, другим чудился плач, третьи видели глаза и тени. Исчезали жильцы, причем некоторые исчезали окончательно, так, что не удавалось найти никаких их следов, даже при последующем разборе этих домов до основания.
Однако самым известным творением Тикамацу стали печально известные дома с бродячими «красными комнатами», легенды о которых плотно вошли в современный фольклор. Сегодня каждый школьник знает о том, как вести себя при встрече с Туалетной Хироко и что делать, если у тебя в доме ни с того ни с сего появилась «красная комната». Чем в действительности была вызвана к жизни легенда о «красных комнатах», доподлинно неизвестно, однако вспышка «алого безумия», имевшая место в одном из престижных районов в пригороде Токио, до сих пор вспоминается его жителями с ужасом. Комиссия, созданная для расследования инцидента, выяснила, что Тикамацу при строительстве вилл использовал целый комплекс методов, угнетавших сознание и порождавших чудовищные галлюцинации. Им применялись приемы анаморфической организации пространства, реализованные с изощренной техникой и фантазией, особые отражатели вкупе с системами антенн и камертонов насыщали здания низкочастотными звуками и вибрациями, а краски и деревянные паркеты испускали неуловимые запахи, разрушающие рассудок. В результате человек начинал видеть некий фантом, который определялся им самим как «красная» или «кровавая» комната, после этого наступала смерть или серьезное помутнение рассудка.
Комиссия начала расследование деятельности Тикамацу и скоро выявила, что практически все его работы в той или иной степени приносили своим обитателям смерть, причем, судя по всем признакам, случайностью это не являлось. Впоследствии, несмотря на протесты Императорской академии архитектуры, было принято решение снести дома работы мастера. Как я говорила, последний особняк располагался недалеко от нас, и мы, еще маленькие, наблюдали, как его сжигали. Пламя охватило стены, стекла полопались, и дом завыл, точно с него сдирали шкуру, – разумеется, это был всего лишь эффект возникшей тяги, но от мыслей, что горело живое существо, я не могла отделаться еще долго.
На суде Нобу Тикамацу признали условно вменяемым, ему назначали наказание в виде пожизненной каторги, пятнадцать лет он отбыл в Углегорске, десять в Александровске; в проектировке и строительстве «Легкого воздуха» он участвовал уже глубоким полуслепым стариком, однако, несмотря на это, болезненность его дарования проявилась здесь в полной мере. Именно поэтому полковник Нисида с гордостью отметил, что «Легкий воздух» является самой серьезной тюрьмой Сахалина, раскрывающей перед заключенным сияющую бездну возмездия.
Для примера полковник предложил осмотреть одну из ближайших камер. В ней содержался некий Гэндзабуро Отважная Рыба, я про него ничего не слышала, но Нисида пояснил, что заключенный сжег полицейский участок и призывал отказаться от ядерного оружия; сначала пацифиста пытались лечить, но после нападения на полицейских приговорили к каторге. Гэндзабуро отсидел четыре года из семилетнего срока и в настоящее время пребывал в блаженном состоянии в углу камеры.
Сама камера представляла собой небольшое помещение неопределимой формы, мне показалось, что все-таки восьмиугольник. Стало неуютно, Ерш схватил меня крепче за руку – с потолка камеры практически до ее пола свисал выпуклый пузырь, точно потолок был мягкий и сверху на него натекла вода. Только пузырь железный и при приближении неровный, точно его наполняла крупная, размером с кулак, икра; пузырь этот занимал значительный объем камеры, один взгляд на него поверг меня в непонятную, ничем не спровоцированную печаль, я почувствовала себя накрученной на этот икрянистый пузырь, его присутствие ощущалось даже с закрытыми глазами.
Узник Гэндзабуро поднялся со своей койки, представлявшей собой прикованный к стене суковатый обрубок бревна, и довольно вяло отрапортовал, что самочувствие у него нормальное, настроение бодрое, жалоб нет. Голова у Отважной Рыбы оказалась свешена набок, как у дохлой курицы; я поняла, отчего это произошло – я попыталась обойти вокруг этого выпученного пузыря, и моя голова немедленно приняла противоестественное положение. На другой от пузыря стороне нашлось окно, во всяком случае, это в какой-то степени являлось окном; это было странное устройство, состоящее из труб, стальных прутьев, треугольников; чтобы заглянуть в него, мне понадобилось подпрыгнуть.
Я увидела ягуара.
Полковник Нисида сказал, что подобные конструкции есть и в других камерах, но в целом оформление каждой индивидуально, что-то продумал еще сам Ному, что-то разрабатывали сторонние дизайнеры, а часть и сам полковник в свободное от работы время, в данном случае дизайн камеры продумал именно он. А еще комендант Нисида пояснил, что окна камер, в отличие от остальных тюрем Сахалина, выходят не наружу, а внутрь помещения, отверстия во внешних стенах, которые многие принимают за окна, имеют декоративное назначение или служат для вентиляции. Это создает дополнительный эффект, отстраненность заключенных от остального мира является полной, фактически они пребывают внутри морока, созданного Нобу Тикамацу, причем среди заключенных существует убеждение, что тело самого архитектора замуровано в металл одной из камер, хотя это, разумеется, не так – в соответствии с Уставом каторжных тюрем труп Тикамацу был кремирован.