Он пытается понять, какая будет погода, небо ясное, но на западе гряда облаков. Поднимается ветер; он зябко шевелит плечами, этот солнечный субботний день мог бы сложиться совсем иначе. Однако никогда еще такого не было, чтобы он не покосил лужайку.
МАРИЯ
Она всегда любила запах рассады помидоров. Многим он не нравится, напоминает, как пахнет кошачья моча, но Мария всегда связывала его с чем-то чистым и зеленым, с солнцем в бабушкином саду, базиликом, который она выращивала в горшках, чтобы отгонять мух, с горохом, клубникой, салатом. С деревьями, которые ломились от авокадо, яблок, лимонов и миндаля, со всем, что они тогда выращивали, мамин сад запомнился ей ароматным пиром. Золотистое солнце, жужжащие мухи и сама мама в резиновых сапогах и старом платье тычет вилами в землю и торжествующе приговаривает: mira las patatitas, смотри, какая картошечка, сегодня вечером устроим пир!
Но сейчас она не в южном городе. Ветхая теплица требует ремонта, стеклянная крыша, правда, установлена недавно, но стены покрылись мхом и водорослями. Воздух пропитан удушливым запахом серы, который почти перебивает резкий запах помидорной зелени, вонь от тысячи тухлых яиц, благословенный запах горячей воды от геотермальных источников.
— У вас есть хоть какой-то опыт работы?
Хозяин внимательно разглядывает томатный куст, словно вопрос предназначен ему, срезает несколько побегов и только затем поворачивается к Марии. Типичный исландец, думает она, коренастый, уже немного раздался в талии, маленькие голубые глаза. У них дома такие, как он, всегда выделялись из толпы на пляже красной шеей и выцветшими космами.
— Да, с работой в огороде я знакома с детства. И здесь, в Исландии, тоже овощи выращивала, капусту, картошку и все такое. Но не в теплице.
Хозяин смотрит на нее с недоверием.
— Вы ведь испанка? — Он шмыгает носом и плюет на пол. — Мы, вообще-то, решили брать на работу только исландцев, тогда сможем получить грант по программе поддержки национального производителя.
— У меня исландское гражданство, — отвечает она. — Я живу в стране уже пятнадцать лет, мои дети родились здесь.
— Слышно, что вы иностранка. И видно. А кем, говорите, работали, скрипачкой? — Он мотает головой. — Скрипкой теперь много не заработаешь. Понаехали к нам толпы музыкантов, художников, астрологов, я их всех философами называю. Но сейчас им не до славы. Голодные бедолаги, как и все другие, переселяются с семьями на восток. С их-то тонкими руками. И работать совсем не умеют. Никогда ничем полезным не занимались. — Он смотрит на Марию. — Не то что исландцы.
— Я умею работать, всю жизнь работаю. С детства. И когда сюда приехала, бралась за любую работу, в ресторанах, домах престарелых, пока не получила место в оркестре.
В ее голосе появились просящие нотки, которые она терпеть не может.
— Все так говорят.
Он не злой человек, только раздувается от осознания собственной значимости. Да и трудно не раздуваться, когда вдруг оказываешься среди самых важных людей страны. Хозяин, производитель продуктов питания, один из столпов общества, как называет их премьер-министр, один из тех, кто может спасти эту нацию от нужды и несчастий.
Он только занимался своим делом и старался прожить на то, что давало тепличное хозяйство, попутно принимая туристов, а теперь, когда сказка кончилась, бледные помидоры и тощие огурцы вдруг стали невероятно ценными. Словно все эти годы он сидел на золоте, сам того не ведая. И потянулся человеческий поток, всех этих хорошо одетых людей, которые раньше ходили в «Харпу» и университет и считали себя лучше других; теперь же они здесь и хотят работу, все что угодно, хотят работать за еду. Разумеется, он им сочувствует, и его, конечно, беспокоит сложившаяся ситуация. Но сам он, похоже, вытащил счастливый билет или взлетел на вершину, пока другие находились в свободном падении, и от этого у него сорвало крышу.
А еще перед ним стоит эта маленькая темноглазая женщина в синем пуховике, и он думает взять ее на работу. И ведь не азиатка. Не то чтобы он был расистом, просто эти люди очень непохожи на нас, другая культура и все такое. Она, конечно, не исландка, но он ее хорошо понимает. И под ногтями у нее грязь, он заметил. Земля.
— Вы сказали, у вас есть дети? И что вы будете с ними делать?
— Возьму с собой. Отдам их в местную школу, они смогут помогать после уроков и в выходные.
— Детям здесь не место.
— Я воспитываю их одна, у них никого больше нет.
— Ничем не могу помочь. У меня не детский сад.
— Пожалуйста.
Глаза у нее — заглянуть и пропасть.
— Очень сожалею. Но у меня не благотворительное общество.
Потупив взгляд, она собирается уходить.
— Разве что…
Она оборачивается, в глазах вспыхивает искорка надежды.
— Наверное, мы могли бы договориться. Если сойдемся, я ничего не имею против того, чтобы дети здесь жили.
Надежда в глазах сменяется гневом.
— Я не могу на это пойти, — говорит она резко. — До свидания.
Когда она едет на своем скрипучем велосипеде, по щекам текут горькие слезы; чертовы теплицы, это было последнее место, где она попытала удачу. Лето светлое и ароматное, но осень угрожающе нависает, а за ней притаилась зима, серая и холодная, воет от голода. Она должна найти работу.
ГОЛОДНЫЙ ДОМ
Я тысячу раз убивал спасателя в мечтах и во сне, он всегда большой и мохнатый, как медведь, с рыжими волосами и красноватым лицом, прячет презрительную ухмылку под поцарапанными черными «авиаторами», одет в драную куртку, пережившую немало опасных приключений и жестоких стычек. Обычно я стреляю прямо в лоб, хотя иногда попадаю сначала в бедро или в живот, стою, склонившись над ним, и смотрю, как он корчится и молит о пощаде, затем навожу прицел между глаз и спускаю курок.
В других снах побеждает спасатель, я в страхе пытаюсь убежать, но он мчит на снегоходе и оказывается быстрее, слышу его жестокий смех и выстрел из ружья, чувствую жгучую боль в плече. У этих снов есть варианты. Иногда до того, как грянет выстрел, меня раздевают догола и унижают, иногда я возвращаюсь в столицу, жду, когда меня вместе со всеми загонят на корабль, вижу, как они расхаживают с поднятыми ружьями и ножами, таскают женщин за волосы, ставят к стенке детей.
Спускаясь по лестнице, проклинаю себя за то, что не перевязал рану, ее дергает, когда я наступаю на ногу, кровавый гной брызжет при каждом шаге. Теперь они точно придут, чертовы падальщики, слетятся на запах заражения. Лучше бы я не кипятил воду, не разжигал огонь. Черные точки перед глазами, сухой язык сморщился во рту, всему свой черед.
У дверей я прислушиваюсь, затем очень медленно открываю, жду у косяка, затаив дыхание. Скалы закрывают дом с юга и востока, в этом и большое достоинство, и недостаток: он не защищен от западного ветра, когда тот с воем проносится над горами; и сурового северного, который накрывает холодом со скал дом и фьорд; в то же время Голодный дом скрыт от глаз тех, кто приходит единственным наземным путем. И вот сегодня он затаил дыхание в тишине.
Плетусь к скале, стараюсь двигаться бесшумно, но обессилевшая нога волочится по земле; быстрей, не хватало только, чтобы они пришли именно сейчас. Сажусь, прислонившись к скальной стене, и крепко сжимаю веки, скрежещу зубами, боль накатывает волнами, я хочу умереть стоя, они могут пристрелить меня, но не раньше, чем я выстрелю в них. Встаю и навожу ружье, отступаю за скалу, приготовившись стрелять, и вижу их. Вижу, черт возьми, как они выходят из ущелья по ту сторону фьорда, пробираются через сугробы. Их несколько, пятеро или шестеро, первый в красной куртке, еще не подошли на расстояние выстрела.
У меня нет с собой бинокля, но есть время спрятаться. Могу пойти в ложбину.
Критикует продавцов
Продовольственные магазины не могут обеспечить надежное снабжение
РЕЙКЬЯВИК, 25 июля. — Премьер-министр критикует продовольственные магазины и оптовые продуктовые базы за неспособность наладить бесперебойное снабжение населения продуктами питания. Она подчеркивает, что в этом вопросе жители городов и поселков городского типа сильно зависят от торговли.
«Хозяева магазинов, однако, проявляют преступную халатность, — заявляет Элин Олафсдоттир. — Пустые полки в магазинах шаговой доступности вызывают беспокойство и сеют панику, провоцируют людей делать запасы, опустошая магазины в других районах».
Она указывает, что правительство готово к сотрудничеству с представителями оптовой и розничной торговли, чтобы найти решение проблемы и оптимизировать товарооборот.
Топливный кризис
«Мы знаем, что дефицит топлива вносит свои коррективы, — говорит премьер-министр. — Да, крупные моторные суда пришвартованы, но меры, предпринятые правительством с целью экономии топлива, позволили маломерным судам выходить в море и по большей части обеспечивать внутренний спрос. Около шестисот судов по всей стране с начала лета уже выловили более семи тысяч тонн рыбы».
Премьер-министр опровергает сообщения о грозящей нехватке продовольствия. Это политические интриги правительственной оппозиции и безответственных СМИ. Они усугубляют ситуацию, поскольку многие попались на пропагандистскую уловку и начали запасаться продуктами и другими товарами первой необходимости. В некоторых местах даже произошли беспорядки.
«Нам всем нужно объединиться для достижения общей цели, — подытожила Элин. — Каждый должен проявить ответственность и выдержку и продумать, что именно он может сделать для продовольственной безопасности всей страны».
ХЬЯЛЬТИ
— Важно помнить, для чего мы здесь, — говорит Хьяльти, оглядывая свое старое рабочее место. Он даже рад прийти сюда снова, в эту маленькую пыльную комнатку, повидать некоторых прежних коллег. Они внимают ему как завороженные, наш человек в Министерстве.
— Мы должны помогать нашему народу развиваться, а не тянуть его назад, критикуя все, что делается для поступательного развития.