Лайна коснулась ладошкой стены, и окно уехало вбок, открыв вход в спальню.
— Заходи, — пригласила моя любимая. — Нас еще долго не хватятся.
С заколотившимся сердцем, я вошел. Комната была сине-зеленой и солнечной, как летнее теплое море. Как глаза Лайны, которые наконец-то глянули на меня из-за темных волос — Лайна развела пряди в стороны.
— Джим, я очень перед тобой виновата.
Я собрался ответить, что знаю про те злосчастные деньги и не жду извинений, но она, торопясь, продолжала:
— Наговорила гадостей, ни за что тебя обидела… и так скверно сказала о твоем отце. Джим, прости, пожалуйста. Я сгоряча…
Я привлек Лайну к себе. Она покачнулась на каблуках и ухватилась за рукава моей куртки. Волосы тут же снова закрыли ей лицо.
— Ах, боже мой… — она переминалась, пытаясь скинуть туфли. — Джим, помоги.
Усадив ее на постель под балдахином, я опустился на колени. Лайна приподняла подол, и я принялся распускать тугую шнуровку ее туфель. Каторга, а не обувь.
Лайна подалась ко мне и зашептала, касаясь губами моего лба; восхитительное ощущение:
— Ты слышал, что сказал капитан? RF-перелет — довольно опасная штука. Тот, кто чувствует за собой какую-нибудь вину, лететь не может. За ним явятся какие-то Чистильщики… это я не поняла, он не объяснил… По-моему, капитан их очень боится.
Я управился с одной туфлей и освободил маленькую ножку Лайны; ее ступня целиком умещалась у меня на ладони.
— За мной нет никакой вины. — Я принялся за вторую туфлю.
— А за мной есть. Джим, я не хочу чувствовать себя виноватой.
— Я простил тебя. Не мучайся.
Отставив в сторону туфли, я поцеловал обтянутые тонкими чулками коленки. Лучше бы чулок не было — у Лайны такая нежная, бархатистая кожа.
— Ты не понимаешь. — Ласковые пальцы погладили меня по шее и забрались под воротник. — Чистильщики являются, если человек сам себя не простил… Ты мой хороший… Я гадкая дрянь и знаю об этом. И Чистильщики тоже узнают и придут. А я хочу лететь с вами — с тобой, с папой. — Лайна потихоньку расстегивала мою куртку.
Я заставил себя оторваться от любимых коленок и поднял голову. Скрытое волосами, как будто слепое, лицо Лайны показалось чужим и даже опасным. Кто знает, что там, за этой темной завесой?
— Тебе родители не позволят. — Я отвел пряди от ее лица, но их пришлось удерживать обеими руками.
— Папа согласится, — убежденно заявила моя любимая. — А маме я так скажу: или я завтра выхожу замуж, или отправляюсь в путешествие. Пусть выбирает.
— За кого ты завтра выходишь? — встревожился я.
— Да за тебя же, — Лайна поцеловала меня в переносицу.
— То есть ты за меня не выходишь, если отправляешься в экспедицию. Я попрошу капитана, чтоб он тебя не брал.
— Вот глупый, — с легкой досадой ответила она. — Вернемся — тогда и о свадьбе подумаем.
— Я люблю тебя, — сказал я, вглядываясь в яркую глубину ее глаз. — Сегодня и завтра, и всегда.
— Я тебя тоже, — шепнула моя любимая, наклоняясь ниже.
Ее волосы лезли в рот и мешали целоваться. Потеряв терпение, я отыскал застежку на дурацком ошейнике, который скреплял их под подбородком. Лайна испуганно пискнула: кудри-то я освободил, но и платье поползло с плеч.
— Ой! Держи его!
— Ну уж нет, — я поймал ее руки и не позволил удержать беглое платье.
Лайна вырывалась, пища и смеясь; ткань ползла все ниже, а я дул изо всех сил, сдувая Лайнины волосы с груди.
— Джим, перестань! Как не стыдно? — восклицала она, и это была замечательная игра, от которой я начинал терять голову.
Мы с Лайной еще ни разу не были близки, и я никак не ожидал, что это случится сегодня. Кэролайн Трелони — не распущенная городская девчонка. Как можно — вот так, вдруг? Оказалось — можно.
Платье свалилось и легло складками вокруг тоненькой талии, а Лайна прижала мою голову к своей горячей, прыгающей от волнения груди. Я целовал ее как сумасшедший, едва удерживая на краешке сознания мысль, что не влипнуть бы ей в неприятности, что я должен ее поберечь, что…
— Ну-ка, дети! Быстро одеваться, мыть руки — и за стол, — раздался вдруг знакомый голос.
Лайна взвизгнула, я оглянулся, не отпуская ее, прикрывая ее обнаженную грудь.
— Том! — закричала моя любимая, хватаясь за платье. — Как ты смеешь?
Наш лисовин закрыл за собой потайную дверь в дальнем углу спальни; она тут же слилась с вьющимися по стене коло-коло. Синие цветы отозвались легким звоном, когда Том стремительно прошел мимо них и открыл в стене приборную панель.
— Одевайтесь, — повторил он, повернувшись к нам с Лайной спиной. — Сюда бегут встревоженные мама с папой.
Лайна охнула. Я кинулся надевать на нее туфли. Ненавижу дамские шнурки. Моя любимая боролась с платьем, волосами и ошейником. Не понимая, как все это организовано, я был не в силах ей помочь.
Тем временем Том отодвинул от стены маленький столик, подкатил к нему два кресла и низкое сиденьице на кривых ножках, а на столик выставил только что сделанный и моментально прибывший заказ: красное вино, три бокала, печенюхи и вазу с фруктами.
— К столу, — велел он шепотом, к чему-то прислушиваясь.
— Помогите, — жалобно попросила Лайна — ей никак не удавалось закрепить на плечах свое платье: оно упрямо ползло вниз, будто заколдованное.
— Ч-черт! — прошипел Том, озираясь и шаря у себя в карманах. — Джим, веревка есть? Нет? Помоги ей сесть к столу, подержи эту тряпку.
Я отвел Лайну к креслу у столика, обеими руками прихватив норовистое платье. Тяжелая скользкая ткань готова была утечь сквозь пальцы.
— Мне Тереза помогала, — беспомощно сказала моя любимая. — У нее так ловко получилось…
Не найдя в карманах веревки, Том метнулся к коло-коло на стене, подергал их жесткие стебли. Цветки зазвенели.
— Не пойдет… Джим, наливай вино.
Разлив вино по бокалам, я вынул из вазы самый румяный перс, положил его перед Лайной и рассыпал по столу несколько печенюх: якобы мы давно уже угощаемся.
Том покрутил головой, что-то выискивая.
— Где зеркало?
— Вон там, — всхлипнула не на шутку испуганная Лайна, — в простенке.
Лично я в простенке видел только морской пейзаж, но Том понимал в деле лучше моего. Он куда-то ткнул пальцем, и пейзаж превратился в обычное зеркало. Наш лисовин вынул знакомый мне кинжал, откинул назад свои светлые волосы, примерился и аккуратно провел лезвием вдоль края черно-рыжей маски — от нижней челюсти к виску, по верху лба и снова вниз. Подцепил надрезанный кусок и оторвал от лица длинную полоску меха. Вернулся с ней к оторопевшей Лайне, стянул верхний край проклятого платья вокруг ее шеи и прочно завязал отрезом маски. Затем плюхнулся на сиденьице с кривыми ножками, схватил бокал и глотнул дорогущее красное вино с планеты Джорджия Третья, точно воду.
— Ну так вот, — заговорил Том, подливая себе из бутылки, — RF-звездолет перемещается в пространстве способом, который подарили человечеству Чистильщики. Это был, так сказать, сепаратный договор между представителями их расы и рабочей группой Рональда Фроста. В сущности, это их подарок самому Фросту. RF-корабль способен летать обычным порядком только на небольшие расстояния. Скажем, с той же Франсуазы сюда или с Энглеланда к специальной RF-станции. А от станции он уже на RF-тяге несется в чертову даль и за несколько стандартных дней забирается на край света, в тридесятую галактику…
Он еще рассказывал, а дверь спальни открылась, и в комнату ворвалась миссис Трелони в своем платье из лоскутьев, с покосившейся заколкой на груди. Выбившиеся волосы уже не прикрывали грудь, как нужно.
Хозяйка поместья застыла у порога, будто наткнулась на стену, а следом за ней в комнату шагнул сквайр Трелони. Вид у него был растерянный.
— Что случилось? — хором спросили Том и Лайна.
Я поставил на столик недопитый бокал, старательно изображая удивление.
— Вы… — взгляд миссис Трелони обежал комнату, неразобранную и даже не смятую постель, зацепился за сверкающий ошейник, который Лайна непринужденно водрузила на горку фруктов в вазе. — Вы чем занимаетесь?
— Пьем за успех экспедиции, — ответил Том.
— В… в… в девичьей спальне? Это верх неприличия!
— Верх неприличия — врываться без стука, — холодно отозвалась Лайна. — А если б мы занимались чем-нибудь другим — без Тома, вдвоем с Джимом?
«Я бы тебя задушила», — сказал ответный взгляд ее матери.
— Эмилия, оставь их в покое, — вмешался сквайр Трелони. — Я говорил тебе, что Лайна — разумная девушка, а Джим — порядочный молодой человек.
— А Том? — спросил наш лисовин.
— Том выше всяких похвал, — улыбнулся сквайр. Вообще-то он нечасто улыбался.
Миссис Трелони состроила презрительную гримасу.
— Шелопут и проныра — вот кто этот самый Том. Молодые люди! Вы еще долго намерены тут рассиживаться?
— Эмилия, пойдем, — проявив характер, сквайр увел супругу из комнаты.
Мы с Лайной переглянулись. Пронесло.
Наш лисовин подлил в бокалы вина и продолжил лекцию, словно за дверью подслушивали:
— Чистильщики подарили Фросту технологию — хотя все заслуги в разработке RF он приписал себе — и разрешили нашим кораблям передвигаться по их, Чистильщиковым, коммуникациям. — Том примолк на несколько секунд, послушал что-то, недоступное нам с Лайной. — Неизвестно, чем Фрост их одарил в ответ, но у Чистильщиков есть непременное условие: их жизненное пространство нельзя загрязнять. — Он повысил голос, чтобы за дверью его лучше слышали: — Чистильщики убеждены, что всякий человек отдает себе отчет, хорошо он поступает или дурно, сделал гадость или нет. Хотя Тереза сдала тебя мамочке, — пробормотал Том, обращаясь к Лайне, — и воображает, будто это не подлость, а благой поступок… Таких виноватых в чем-то людей они забирают с борта RF-корабля и увозят неведомо куда.
— Но подожди, — я заинтересовался, — тут же ошибка. Негодяй убьет жену и будет счастлив, заявляя, что избавил мир от злобной стервы. Никакого чувства вины — и никаких Чистильщиков?