— Верно, — кивнул Том, собирая со стола рассыпанные мною печенюхи и отправляя их в рот.
— А нервная дамочка на скутере задавит неосторожного котуна и будет угрызаться. Тут-то ее Чистильщики цап-царап — и уволокут?
— Вот именно. — Том заговорил тише — очевидно, нескромные уши удалились. — Поэтому наш капитан столь трепетно относится к своим пассажирам и каждого проверяет на предмет виноватости.
— Кстати, он понял, что ты ему что-то наврал.
На морде лисовина промелькнуло беспокойство. Я тоже обеспокоился. Ерунда получается с этими Чистильщиками и чувством вины.
— Лайна, моя радость, не хочешь ли переодеться? — спросил Том. — Я бы приложил на место свою шкурку, пока не испортилась.
— Тогда отвернись, — ответила моя любимая.
Том сделал последний глоток вина и поднялся.
— Подожду снаружи. И надо побыстрей спускаться — мамочка минуты считает. Не учудите ничего; второй раз не отбрехаетесь.
Он вышел. Лайна стиснула руки и жалобно проговорила:
— Не получилось. Джим, я вправду так хотела…
— Не последний день живем, — попытался я ее утешить. Затем достал кредитку с неполными двумя тысячами стелларов: — Возьми свои деньги.
У Лайны округлились глаза:
— Какие деньги?
— Скопленные на свадьбу.
— Что? Кем скопленные?
Она изумилась так натурально, что я готов был ей поверить. И поверил бы, не будь обязан Тому жизнью и нашей с Лайной спасенной репутацией. Я положил кредитку на стол и посмотрел Лайне в глаза. Не выдержав, она опустила ресницы.
— Это он, да? Он разболтал? Проныра. Всюду шастает, везде суется. Где только папа его подобрал? Пригрел на свою голову.
Мне стало обидно за Тома и стыдно за Лайну.
— Отдай шкурку и быстро одевайся.
Она подергала узелок на шее.
— Сам развязывай.
Я развязал полоску меха и понес ее Тому. Наш лисовин ждал за дверью, притулившись к инкрустированной сиреневым перламутром стене. Вид у него был удрученный.
— Повернись ко мне, прилажу шкурку, — сказал я.
Он убрал от лица волосы. Бледная полоска собственной кожи была в капельках крови.
— Вот благодарность, — горько произнес Том, когда я управился. — Стараешься сделать как лучше, а оказываешься болтуном и пронырой.
— Не подслушивай под дверью — и не узнаешь людской благодарности, — отозвался я, скрывая неловкость. Уж Лайна-то могла быть посдержанней на язык. Что ж она — совсем как миссис Трелони?
— Я прослушиваю всех, кого считаю нужным, — огорошил меня лисовин. — Как бы я иначе узнал, что кого-то нужно спасать от скандала?
— Какого черта? — только и смог вымолвить я.
Он подслушивал, как мы с Лайной целовались! Я чуть не съездил по его лисовиньей морде, но вспомнил, чем ему обязан, и сдержался.
— Больше не буду, — сказал Том. — Дай руки.
Я подчинился. Он крепко сжал мои ладони в своих, отпустил их и пояснил:
— «Прослушка» отключена.
Ничегошеньки я на руках не видел и не чувствовал. Невольно потер их. Гадость какая.
— Не злись, — попросил Том.
Я промолчал.
— Джим, извини.
— Отстань.
Он отодвинулся, прижался спиной к стене. Человеческие глаза на черно-рыжей морде смотрели виновато и просили прощения. Ох, не люблю я, когда так смотрят.
— Ты не спрашивал, отчего я решил с тобой дружить, — тихо сказал Том. — Ты здесь чужой, как и я. Мне сто лет не нужен ихний дворец, винище и жратва… и тебе тоже. И я подумал: двум чужакам лучше держаться вместе. Я не прав? Ты не согласен… друг мой Джим? — Белые усы затрепетали.
— Согласен, — буркнул я, пожалев его. — Отпускаю тебе твои грехи, друг лисовин.
Появилась Лайна — в симпатичной маечке, брючках до колен и спортивных тапках, точно собралась на прогулку по берегу моря. Дурацкий ошейник сверкал на голове и служил короной.
— Пошли, — фыркнула она недовольно, — рыцари.
Когда мы спустились в зал, веселье было в разгаре; гости пили вино и танцевали. Лайна решительно протолкалась к капитану Смоллету, который не пил и не танцевал, а о чем-то беседовал со странным, как будто не от мира сего, человеком. Мне вспомнились слова Билли Бонса о том, что все RF-навигаторы — сумасшедшие.
— Два вопроса, — сказал капитан, увидев рядом с собой нашу троицу.
— Что? — переспросила моя любимая.
— Разрешаю задать два вопроса, а затем все свободны.
Лайне это не понравилось: с ней никогда так не обращались. Она выпрямилась во весь свой скромный рост и даже привстала на цыпочки. Тем не менее, заговорила очень учтиво:
— Господин капитан, вы не возражаете, если я тоже отправлюсь в экспедицию?
— Возражаю.
— Почему? — спросила она, от неожиданности не успев ни обидеться, ни рассердиться.
— Женщина на борту RF-корабля приносит несчастье, — спокойно объяснил капитан.
— Вы в это верите? — Лайна опомнилась; вопрос прозвучал с холодной надменностью.
Он был третий по счету, и мистер Смоллет сделал вид, будто не слышал. Ответил его странноватый собеседник:
— Юная леди, вам сказали правду.
Синие, будто светящиеся глаза капитана скользнули по нам с Лайной, отметая как нечто несущественное, и остановились на Томе.
— Задержись-ка, Том-лисовин.
Я потянул возмущенную Лайну прочь:
— Идем. Поговоришь с мистером Трелони. Ведь это он нанял корабль и капитана.
Положа руку на сердце, я подозревал, что сквайр уже ничего не решает, а распоряжается экспедицией этот не похожий на обычных людей капитан.
Через несколько шагов я оглянулся. Том стоял перед мистером Смоллетом, напряженно выпрямившись. Мистер Смоллет что-то говорил; судя по лицу и движениям руки, говорил доброжелательно. Однако Том вдруг отшатнулся, словно огреб пощечину, затем дернулся к капитану, но замер, остановленный повелительным жестом.
— Свободен, — различил я сквозь шум и музыку непреклонный голос.
Наш лисовин повернулся и побрел через зал, как слепой, натыкаясь на танцующих. Потом зашагал быстрее — и внезапно кинулся бежать к выходу.
— Что-то случилось. Извини, — бросил я Лайне и помчался следом. — Том, постой!
Когда я одолел тридцать метров до двери, Том мелькнул уже далеко, в конце анфилады комнат. Припустив со всех ног, я снова увидел его на парадной лестнице с кланявшимися наядами; он сбежал по певучим ступеням и стремительно зашагал по аллее к воротам парка.
— Эй! Что стряслось?
Он не оглянулся, не сбавил шаг. Ссыпавшись с лестницы, я нагнал его и придержал, поймав за локоть.
— Том! Что такое?
По рыжей, с черными подпалинами, морде катились слезы; шерсть на щеках намокла и слиплась сосульками. Я растерялся.
— Перестань. Ну что ты, как маленький?
— Маленький, — прошептал он, опуская голову. — Двадцать один год. Капитан запретил мне лететь…
— Но мне девятнадцать. Отчего тебе-то не позволил?
Он не отвечал и плакал, а я стоял рядом, ничего не понимая и не зная, чем помочь.
— Том, ну, будет тебе. Объясни толком.
— Капитан помешался на чувстве вины, — справившись с собой, начал он. — А ему наболтали, будто бы я — ее любовник. — Тома передернуло. — Ношу разные маски, потому что она — извращенка и ей так нравится. Капитан спросил у сквайра, кто я такой и чем занимаюсь. А сквайр испугался. Забормотал какую-то чушь. Капитан и решил, что да, правду про меня слышал. И мне: ты, мол, хороший парень, и я тебя не возьму, потому что будешь чувствовать себя виноватым и привлечешь Чистильщиков.
— А возраст при чем?
— При том. Все прочие сами за себя отвечают, а за нас с тобой — капитан корабля. Я только рот открыл сказать, что вранье… А он и слушать не стал. Решение капитана — и точка. Надо же выдумать: «ее любовник»! И из-за этого мне оставаться… — Клацнули небольшие, но острые клыки, задрожали усы, и по мокрой шерсти снова потекли слезы.
— Перестань себя жалеть, — велел я. — Надо мозгами шевелить.
Том несколько раз глубоко вздохнул.
— Извини, я расклеился. — Он провел ладонями по щекам и печально добавил: — Ты не думай, что я уж совсем размазня.
— Что будем делать? Сквайр правду не скажет?
— Побоится.
Он снова двинулся по аллее прочь от дворца. Я пошел рядом.
— Будь оно проклято! Все равно тут не останусь, — проговорил Том через несколько шагов. — Лучше сдохнуть, чем здесь… из милости…
Остановившись, он вынул свой кинжал и принялся полосовать маску. Быстро сделал несколько разрезов и стал отдирать мех.
— Не надо, — сказал я. Внутри что-то болезненно рвалось, как будто это с моего лица сдирали кожу. — Том, перестань.
Он не слушал. Полоски меха падали на аллею и казались обрезками шкуры настоящего лисовина. Наливались красным точки на собственной коже Тома, и кровоточили порезы, сделанные решительной, слишком поспешной рукой.
— Ну? Теперь видишь? — Наземь упала самая длинная полоска — та, которой Том закреплял платье Лайны.
Ничего особенного я не видел — кроме бледного, окровавленного лица совершенно несчастного человека.
— Видишь? — настойчиво повторил он.
Я присмотрелся. Тонкие аристократические черты отдаленно напомнили мне капитана Смоллета. С какой стати Том прячется под маской? Странный парень. Уйдет ведь навсегда. И что дальше?
— Ты считаешь сквайра бездушным бревном? — спросил я. — По-твоему, если ты сейчас сбежишь, за ним не явятся Чистильщики?
— Ох… — Том уставился на меня в полном отчаянии.
Ну, хотя бы я его остановил.
Выудив из кармана фонарик, я трижды отсигналил SOS в окно зала, где веселились гости. RF там или не RF, а простые вещи капитан Смоллет понимать должен.
Через пару минут по лестнице спустился один из космолетчиков — я узнал по короткой стрижке — и подошел к нам. Ему было лет сорок; в темных волосах — отдельные пряди цвета остывшего пепла. Брови тоже неровно поседели и казались покрытыми изморозью. Карие, с каким-то особенным солнечным отсветом, глаза были внимательные и добрые. Он глянул на сплошную рану, в которую превратилось лицо Тома, и ткнул белую кнопку у себя на воротнике: