В то утро нам предстояла трудная работа. Несмотря на волнение, ветра совершенно не было, и, чтобы войти в узкий пролив между берегом и Островом Скелета, надо было спустить шлюпки и три или четыре мили буксировать шхуну на веслах. Я присоединился к команде одной из шлюпок, хоть никто меня туда и не звал.
Солнце палило нещадно, матросы все время ругались, проклиная свою долю. Шлюпкой командовал Эндерсон, но вместо того, чтобы призвать своих людей к порядку, он сквернословил вместе с ними.
– Ну да ладно, парни, – наконец выкрикнул он, витиевато выругавшись, – скоро всему этому придет конец!
Я счел эти слова скверным признаком. Раньше матросы беспрекословно исполняли свой долг. По-видимому, один лишь вид Острова Сокровищ поколебал дисциплину на судне.
Долговязый Джон все это время находился рядом с рулевым, помогая ему вести судно. Оказывается, он знал этот пролив как свои пять пальцев, и его нисколько не смущало то, что замеры показывали совсем другие глубины, чем те, что стояли на карте.
– Это все работа прилива, – твердил он. – Здешние приливы орудуют в этом проливе, словно лопата угольщика.
Наконец мы остановились точно в том самом месте, где на карте был изображен якорь. Треть мили отделяла нас от большого острова и треть мили – от Острова Скелета. На дне был чистый песок. Грохот спускаемого якоря вспугнул стаи птиц на берегу, и они с пронзительными криками закружились над лесом. Через минуту птицы снова скрылись в кронах деревьев, и все затихло.
Якорная стоянка была со всех сторон закрыта от ветров берегами, поросшими густым лесом. Лес начинался чуть ли не у самой полосы прибоя, а далее, словно амфитеатр, уступами поднимались холмы. Две крошечных речушки, или, вернее, два заболоченных ручейка впадали в залив, казавшийся издали тихим прудом. Растительность вокруг речушек имела какой-то нездоровый, ядовитый оттенок. С борта «Эспаньолы» невозможно было разглядеть никаких построек на берегу, и если б не карта, можно было бы решить, что мы – первые, кто ступил на эту землю с тех пор, как она поднялась из океанских глубин.
Ничто не нарушало мертвую тишину, кроме приглушенного шума волн, разбивавшихся о скалы на расстоянии полумили от нас. В воздухе стоял странный запах – болота, лиственной прели и гнилого дерева. Я видел, как доктор принюхивается, словно ему подсунули за завтраком тухлое яйцо.
– Не знаю, здесь ли клад, – проворчал он, – но за лихорадку я ручаюсь.
Поведение команды, внушившее мне тревогу уже на шлюпке, стало совсем угрожающим, когда мы вернулись на судно. Люди слонялись по палубе без дела и о чем-то сговаривались. Любое приказание встречалось с неудовольствием и исполнялось с неохотой. Даже самые надежные матросы заразились этим настроением. Угроза бунта сгущалась над нами, как грозовая туча.
Но не одни мы одни заметили эту опасность. Долговязый Джон изо всех сил стремился поддерживать порядок. Он обходил моряков одного за другим, действуя то уговорами, то ставя в пример себя. Он буквально из кожи вон лез, расточая улыбки и похвалы направо и налево. Если звучала команда капитана, Сильвер первым бросался исполнять ее, прыгая на своей деревяшке и весело крича: «Есть, сэр, так точно, сэр!». Когда же возникала пауза, он одну за другой во весь голос распевал песни, словно они могли скрыть зреющее недовольство. И скажу по чести – из всех грозных признаков этого тревожного дня самым зловещим казалось нам поведение Долговязого Джона.
Мы собрались в каюте на совет.
– Сэр, – сказал капитан, обращаясь к сквайру. – Если я рискну отдать еще какое-нибудь распоряжение, они набросятся на нас. Вы сами видите, что происходит. Мне грубят на каждом шагу. Если я отвечу на грубость, нас разорвут в клочья. Если не отвечу – Сильвер заподозрит неладное, и нашу игру можно считать проигранной. Есть только один человек, на которого мы можем надеяться.
– Кто же это? – спросил сквайр.
– Сильвер, сэр, – ответил капитан. – Он встревожен не меньше, чем мы, и хочет пресечь преждевременный бунт. Если предоставить ему такую возможность, он уладит дело. Предлагаю разрешить команде сегодня после обеда отправиться на берег. Если они поедут всем скопом – мы захватим корабль. Если никто не согласится поехать – забаррикадируемся на юте и будем защищаться. Если же поедет только часть команды, то могу поручиться, что Сильвер доставит их обратно на борт смирными, как овечки.
План был принят. Самым надежным – Хантеру, Джойсу и Редруту – вручили заряженные пистолеты и посвятили их в наши планы. Вопреки нашим ожиданиям, они не слишком удивились и отнеслись к нашему сообщению вполне сдержанно. Затем капитан поднялся на палубу и обратился к команде с краткой речью:
– Друзья! Сегодня был нелегкий день, и все порядком устали. Поэтому небольшая прогулка по суше, я думаю, никому не повредит. Шлюпки уже спущены. Садитесь и отправляйтесь на берег, у кого есть желание. За полчаса до захода солнца я велю подать сигнал выстрелом из пушки.
Похоже, что это дурачье вообразило, что наткнутся на клад, едва ступят на берег. Они мигом повеселели и разразились таким «ура», что в утесах проснулось эхо, а перепуганные птицы вновь начали кружить над лесом.
После этого капитан спустился вниз, предоставив Сильверу распоряжаться на палубе. Останься он на палубе – и он больше не смог бы притворяться, что ничего не понимает. А дела обстояли так: команда бунтовщиков подчинялась теперь только Сильверу и его одного признавала капитаном. А мирные матросы – вскоре обнаружилось, что были на судне и такие, – оказались сущими глупцами. До поры до времени они шли за вожаками, но чересчур далеко заходить им не хотелось. Одно дело – побузить и уклониться от работы, и совсем другое – вооруженный бунт, захват судна и убийство ни в чем не повинных людей. Вполне достаточно, чтобы трижды повесить кого угодно.
После долгих споров команда разделилась так: шестеро остались на «Эспаньоле», а остальные тринадцать, в том числе и Джон Сильвер, начали грузиться в шлюпки.
Вот тут-то я вдруг и решился на отчаянный, совершенно безумный поступок, который впоследствии содействовал нашему спасению. Уже стало ясно, что захватить судно без боя нам не удастся, поскольку Сильвер оставил на нем шестерых сообщников. А раз так – моя помощь здесь не потребуется. Поэтому я решил тоже отправиться на берег. Не колеблясь ни секунды, я перемахнул через борт и спустился в одну из шлюпок, которая тотчас отчалила.
Никто не обратил на меня внимания, и только передний гребец сказал:
– Это ты, Джим? Держи голову пониже.
Однако Сильвер, сидевший в другой шлюпке, внезапно обернулся и окликнул меня, словно желая убедиться, я ли это. Вот тогда-то я пожалел о своем опрометчивом поступке.
Моряки навалились на весла, словно соревнуясь друг с другом. Наша шлюпка оказалась легче, и гребцы в ней подобрались хоть куда, поэтому мы основательно опередили вторую шлюпку. Как только нос нашей шлюпки врезался в песок, я ухватился за свисавшую над водой ветку и, спрыгнув на берег, кинулся в чащу. Сильвер со своими людьми отстал от нас ярдов на сто.
– Джим, погоди, Джим! – кричал он мне вслед.
Не обращая внимания на его зов, я несся напролом сквозь чащу до тех пор, пока окончательно не выбился из сил.
Глава 14Первое убийство
Оттого, что мне удалось ускользнуть от Долговязого Джона, меня охватила радость. Настроение мое поднялось, и я начал с любопытством осматриваться. Я находился в совершенно незнакомой местности. Миновав болотистую низину, поросшую ивами, тростником и еще какими-то незнакомыми деревьями, я оказался на открытой песчаной равнине, протянувшейся на целую милю. Здесь росли редкие сосны и какие-то скрюченные деревья, похожие на дуб, но с серебристой листвой. Вдали виднелся один из холмов с блестевшей на солнце скалистой вершиной.
Впервые в жизни я испытал радость исследователя неведомых стран. Остров был необитаем: прибывшие со мной люди остались далеко позади, и здесь я мог встретить только диких зверей или птиц. Я осторожно пробирался между деревьями. Под ноги мне попадались странные цветы, а порой и змеи. Одна из них подняла голову из расщелины и зашипела, но мне и в голову не пришло, что это была ядовитая гремучая змея, укус которой смертелен. Наконец я оказался в роще низкорослых вечнозеленых дубов с причудливо изогнутыми узловатыми ветвями и густой кроной. Роща спускалась с песчаного откоса к широкому, поросшему тростником болоту, через которое протекала одна из впадавших в залив речушек. Над болотом курились зеленоватые испарения, в знойной мгле впереди дрожали очертания Подзорной Трубы.
Внезапно в тростниках послышался шум. С перепуганным кряканьем взлетела дикая утка, за ней другая, и вот уже целая стая пернатых поднялась над болотом и закружила в воздухе. Я тотчас сообразил, что кто-то из нашей команды бредет через болото – и не ошибся. Вскоре послышались отдаленные голоса, которые, приближаясь, становились громче и отчетливей.
Я отчаянно испугался и спрятался в густых зарослях вечнозеленого дуба, затаившись, как мышь под веником.
Сначала до меня донесся один голос, который я не узнал, затем другой, принадлежавший Джону Сильверу. Джон говорил, не умолкая, а его спутник лишь изредка его прерывал. Разговор шел серьезный и на повышенных тонах, но слов разобрать я так и не смог.
Наконец собеседники умолкли и, по-видимому, присели перевести дух, так как шум их шагов стих, а птицы, успокоившись, снова начали опускаться на болото.
Неожиданно мне пришла в голову мысль, что я веду себя совершенно неправильно. Уж если я отважился на такое безумство, как поездка на остров в компании пиратов, то я должен по крайней мере подслушать, о чем они совещаются. Долг велит мне подобраться к ним как можно ближе, укрываясь в зарослях и не выдавая себя.
Я сумел довольно точно определить местоположение невидимых собеседников, а затем опустился на четвереньки и начал ползком приближаться к ним, время от времени приподнимая голову и вглядываясь в просветы листвы. Наконец на лужайке у края болота, в тени деревьев я увидел Джона Сильвера и еще одного моряка по имени Том. Стоя лицом к лицу, они о чем-то оживленно беседовали. В запале Сильвер швырнул на землю свою шляпу и чуть ли не с мольбой обращался к собеседнику.