Как раз в эту минуту с корабля грянул пушечный выстрел. Гулкое эхо подхватило его и разнесло по всему острову. А между тем до захода солнца оставалось ещё добрых два часа.
– Там идёт бой! – крикнул я. – За мною!
И кинулся бежать к стоянке корабля, забыв свои недавние страхи.
Рядом со мной легко и проворно бежал злополучный пленник.
– Левее, левее! – приговаривал он. – Держи левее, друг Джим! Ближе к деревьям! Вот в этом месте в первый раз я подстрелил козу. Теперь козы сюда не спускаются, они бегают только по горам, потому что боятся Бенджамина Ганна… А! А вот кладбище. Видишь холмики? Я приходил сюда и молился изредка, когда я думал, что, может быть, сейчас воскресенье. Это не то что часовня, но всё как-то торжественней. Правда, я был один, без капеллана, без Библии…
Он болтал на бегу, не дожидаясь ответа, да я и не мог отвечать.
После пушечного выстрела долгое время была тишина, а потом раздался залп из ружей.
И опять тишина. И потом впереди над лесом, в четверти мили от нас, взвился британский флаг.
Часть четвёртаяЧастокол
Глава XVIДальнейшие события изложены доктором. Как был покинут корабль
Обе шлюпки отчалили от «Испаньолы» около половины второго, или, выражаясь по-морскому, когда пробило три склянки. Капитан, сквайр и я сидели в каюте и совещались о том, что делать. Если бы дул хоть самый лёгкий ветер, мы напали бы врасплох на шестерых мятежников, оставшихся на корабле, снялись бы с якоря и ушли в море. Но ветра не было. А тут ещё явился Хантер и сообщил, что Джим Хокинс проскользнул в шлюпку и отчалил вместе с пиратами на берег.
Мы, конечно, ни минуты не думали, что Джим Хокинс изменник, но очень за него беспокоились. Матросы, с которыми он уехал, были так раздражены, что, признаться, мы не надеялись увидеть Джима снова. Мы поспешили на палубу. Смола пузырями выступила в пазах. В воздухе стояло такое зловоние, что меня чуть не стошнило. В этом отвратительном проливе так и пахло лихорадкой и дизентерией. Шестеро негодяев угрюмо сидели под парусом на баке. Шлюпки стояли на берегу возле устья какой-то речонки, и в каждой сидел матрос. Один из них весело насвистывал шуточную песенку «Лиллибуллеро».
Ждать становилось невыносимо, и мы решили, что я с Хантером поеду на разведку в ялике.
Шлюпки находились справа от корабля. А мы с Хантером направились прямо к тому месту, где на карте обозначен был частокол. Заметив нас, матросы, сторожившие шлюпки, засуетились. «Лиллибуллеро» смолкла. Мы видели, как они спорят друг с другом, очевидно решая, как поступить. Если бы они дали знать Сильверу, всё, вероятно, пошло бы по-другому. Но, очевидно, им было велено не покидать шлюпок ни при каких обстоятельствах. Они спокойно уселись обратно, и один из них снова засвистал «Лиллибуллеро».
Берег в этом месте слегка выступал вперёд, и я нарочно правил таким образом, чтобы этот мысок заслонил нас от наших врагов, прежде чем мы пристанем. Выскочив на берег, я побежал во весь дух, подложив под шляпу шёлковый платок, чтобы защитить голову от палящего солнца. В каждой руке у меня было по заряженному пистолету.
Не пробежал я и ста ярдов, как наткнулся на частокол.
Прозрачный ключ бил из земли почти на самой вершине большого холма. Тут же, вокруг ключа, был построен высокий бревенчатый сруб. В нём могло поместиться человек сорок. В стенах этой постройки были бойницы для ружей. Вокруг сруба находилось широкое расчищенное пространство, обнесённое частоколом в шесть футов вышиной, без всякой калитки, без единого отверстия. Сломать его было нелегко, а укрыться за ним от сидящих в срубе – невозможно. Люди, засевшие в срубе, могли бы расстреливать нападающих, как куропаток. Дать им хороших часовых да побольше провизии, и они продержатся, даже если их осадит целый полк.
Особенно обрадовал меня ручей. Правда, в каюте «Испаньолы» тоже неплохо: много оружия, много боевых припасов, много провизии, много превосходных вин, но об одном мы не позаботились – в ней не было воды. Я размышлял об этом, когда вдруг раздался ужасающий предсмертный вопль. Не впервые я сталкивался с насильственной смертью – я служил в войсках герцога Кемберлендского[45] и сам получил рану под Фонтенуа[46], – но от этого крика сердце моё сжалось. «Погиб Джим Хокинс», – решил я.
Много значит быть старым солдатом, но быть врачом значит больше. В нашем деле нельзя терять ни минуты. Я сразу же принял решение, поспешно вернулся на берег и прыгнул в ялик.
К счастью, Хантер оказался превосходным гребцом. Мы стремительно понеслись по проливу. Лодка причалила к борту, и я опять взобрался на корабль. Друзья мои были потрясены. Сквайр сидел белый как бумага и – добрый человек! – раздумывал о том, каким опасностям мы подвергаемся из-за него. Один из матросов, сидевших на баке, был тоже бледен и расстроен.
– Этот человек, – сказал капитан Смоллетт, кивнув в его сторону, – ещё не привык к разбою. Когда он услышал крик, доктор, он чуть не лишился чувств. Ещё немного – и он будет наш.
Я рассказал капитану свой план, и мы вместе обсудили его.
Старого Редрута мы поставили в коридоре между каютой и баком, дав ему не то три, не то четыре заряженных мушкета и матрац для защиты. Хантер подвёл шлюпку к корме, и мы с Джойсом принялись нагружать её порохом, мушкетами, сухарями, свининой. Затем опустили в неё бочонок с коньяком и мой драгоценный чемоданчик с лекарствами.
Тем временем сквайр и капитан вышли на палубу. Капитан вызвал второго боцмана – старшего на корабле.
– Мистер Хендс, – сказал он, – нас здесь двое, и у каждого пара пистолетов. Тот из вас, кто подаст какой-нибудь сигнал, будет убит на месте.
Разбойники растерялись. Затем, пошептавшись, кинулись к переднему сходному тамбуру, собираясь напасть на нас с тыла, но, наткнувшись в узком проходе на Редрута с мушкетами, сразу же бросились обратно. Чья-то голова высунулась из люка на палубу.
– Вниз, собака! – крикнул капитан.
Голова исчезла, и все шестеро горе-вояк куда-то забились и на время утихли.
Мы с Джойсом нагрузили ялик доверху, бросая всё как попало. Потом спустились в него сами через кормовой порт[47] и, гребя изо всех сил, понеслись к берегу.
Второй наш рейс сильно обеспокоил обоих часовых на берегу. «Лиллибуллеро» умолкла опять. И, прежде чем мы перестали их видеть, обогнув мысок, один из них оставил свою шлюпку и побежал в глубь острова. Я хотел было воспользоваться этим и уничтожить их шлюпки, но побоялся, что Сильвер со всей шайкой находится неподалёку и что мы потеряем всё, если захотим слишком многого.
Вскоре мы причалили к прежнему месту и начали перетаскивать груз в укрепление. Тяжело нагруженные, мы донесли наши припасы до форта и перебросили их через частокол. Охранять их поставили Джойса. Он оставался один, но зато мушкетов у него было не меньше полдюжины. А мы с Хантером вернулись к лодке и снова взвалили груз на спину. Таким образом, работая без передышки, мы постепенно перетащили весь груз. Джойс и Хантер остались в укреплении, а я, гребя изо всех сил, помчался назад к «Испаньоле».
Мы решили ещё раз нагрузить ялик. Это было рискованно, но не так уж безрассудно, как может показаться. Их, конечно, было больше, чем нас, но зато мы были лучше вооружены. Ни у кого из съехавших на берег не было мушкета, и, прежде чем они подошли бы к нам на расстояние пистолетного выстрела, мы успели бы застрелить по крайней мере шестерых.
Сквайр поджидал меня у кормового иллюминатора. Он сильно приободрился и повеселел. Схватив брошенный мною конец, он подтянул ялик, и мы снова лихорадочно стали его нагружать свининой, порохом, сухарями. Потом захватили по одному мушкету и по одному кортику для меня, сквайра, Редрута и капитана. Остальное оружие и порох мы выбросили за борт. В проливе было две с половиной сажени глубины, и мы видели, как блестит озарённая солнцем сталь на чистом песчаном дне.
Начался отлив, и шхуна повернулась вокруг якоря. Около шлюпок на берегу послышались перекликающиеся голоса. Хотя это и доказывало, что Джойс и Хантер, которые находились восточнее, ещё не замечены, мы всё же решили поторопиться.
Редрут покинул свой пост в проходе и прыгнул в ялик. Мы подвели его к другому борту, чтобы взять капитана Смоллетта.
– Ребята! – громко крикнул он. – Вы слышите меня?
С бака никто не ответил.
– Я обращаюсь к тебе, Абрахам Грей.
Молчание.
– Грей, – продолжал мистер Смоллетт, повысив голос, – я покидаю корабль и приказываю тебе следовать за твоим капитаном. Я знаю, что, в сущности, ты человек хороший, да и остальные не так уж плохи, как стараются казаться. У меня в руке часы. Даю тебе тридцать секунд на то, чтобы присоединиться ко мне.
Наступило молчание.
– Иди же, мой друг, – продолжал капитан, – не заставляй нас терять время даром. Каждая секунда промедления грозит смертью и мне, и этим джентльменам.
Началась глухая борьба, послышались звуки ударов, и на палубу выскочил Абрахам Грей. Щека его была порезана ножом. Он подбежал к капитану, как собака, которой свистнул хозяин.
– Я с вами, сэр, – сказал он.
Они оба спрыгнули в ялик, и мы отчалили.
Корабль был покинут. Но до частокола мы ещё не добрались.
Глава XVIIДоктор продолжает свой рассказ. Последний рейс в ялике
Этот последний – пятый – рейс окончился не так благополучно, как прежние. Во-первых, наша скорлупка была страшно перегружена. Пятеро взрослых мужчин, да притом трое из них – Трелони, Редрут и капитан – ростом выше шести футов, – это уже больше чем надо. Прибавьте порох, свинину, мешки с сухарями. Неудивительно, что планшир[48]