на корме лизала вода. Нас то и дело слегка заливало. Не успели мы отойти на сотню ярдов, как мои штаны и фалды камзола промокли насквозь.
Капитан заставил нас разместить груз по-другому, и ялик выпрямился.
И всё же мы боялись дышать, чтобы не перевернуть его.
Во-вторых, благодаря отливу создалось сильное течение, направлявшееся к западу, а потом заворачивавшее к югу, в открытое море, через пролив, в который утром вошла наша шхуна. Перегруженный наш ялик могла перевернуть даже легчайшая рябь. Но хуже всего было то, что течение относило нас в сторону и не давало пристать к берегу за мысом, где я приставал раньше. Если бы мы не справились с течением, мы достигли бы берега как раз возле двух шлюпок, где каждую минуту могли появиться пираты.
– Я не в силах править на частокол, сэр, – сказал я капитану. Я сидел за рулём, а капитан и Редрут, не успевшие ещё устать, гребли. – Течение относит нас. Нельзя ли приналечь на вёсла?
– Если мы приналяжем, нас зальёт, – сказал капитан. – Вы уж постарайтесь, сэр, держите прямо против течения. Постарайтесь, пока не ляжем на нужный курс…
Нас относило к западу до тех пор, пока я не направил нос прямо к востоку, под прямым углом к тому пути, по которому мы должны были двигаться.
– Этак мы никогда не доберёмся до берега, – сказал я.
– Если при всяком другом курсе нас сносит, сэр, мы должны держаться этого курса, – ответил капитан. – Нам нужно идти вверх по течению. Если нас снесёт, сэр, – продолжал он, – в подветренную сторону от частокола, неизвестно, где мы сможем высадиться, да и разбойничьи шлюпки могут напасть на нас. А если мы будем держаться этого курса, течение скоро ослабеет и мы спокойно сможем маневрировать у берега.
– Течение уже слабее, сэр, – сказал матрос Грей, сидевший на носу. – Можно чуть-чуть повернуть к берегу.
– Спасибо, любезнейший, – поблагодарил я его, как будто между нами никогда не было никаких недоразумений.
Мы все по молчаливому согласию обращались с ним так, как будто он с самого начала был заодно с нами.
И вдруг капитан произнёс изменившимся голосом:
– Пушка!
– Я уже думал об этом, – сказал я, полагая, что он говорит о возможности бомбардировать наш форт из пушки. – Им никогда не удастся переправить пушку на берег. А если удастся, она застрянет в лесу.
– Нет, вы оглянитесь назад, – сказал капитан.
Второпях мы совсем забыли про девятифунтовую пушку. Пятеро негодяев возились возле пушки, стаскивая с неё «куртку», как называли они просмолённый парусиновый чехол, которым она была накрыта. Я вспомнил, что мы оставили на корабле порох и ядра и что разбойникам ничего не стоит достать их – нужно только разок ударить топором.
– Израэль был у Флинта канониром, – хрипло произнёс Грей.
Я направил ялик прямо к берегу. Мы теперь без труда справлялись с течением, хотя шли всё ещё медленно. Ялик отлично повиновался рулю. Но, как назло, теперь он был повёрнут к «Испаньоле» бортом и представлял превосходную мишень.
Я мог не только видеть, но и слышать, как краснорожий негодяй Израэль Хендс с грохотом катил по палубе ядро.
– Кто у нас лучший стрелок? – спросил капитан.
– Мистер Трелони, без сомнения, – ответил я.
– Мистер Трелони, застрелите одного из разбойников. Если можно, Хендса, – сказал капитан.
Трелони был холоден, как сталь. Он осмотрел запал своего мушкета.
– Осторожней, сэр, – крикнул капитан, – не переверните ялик! А вы все будьте наготове и во время выстрела постарайтесь сохранить равновесие.
Сквайр поднял ружьё, гребцы перестали грести, мы передвинулись к другому борту, чтобы удерживать равновесие, и всё обошлось благополучно: ялик не зачерпнул ни капли.
Пираты тем временем повернули пушку на вертлюге, и Хендс, стоявший с прибойником у жерла, был отличной целью. Однако нам не повезло. В то время как Трелони стрелял, Хендс нагнулся, и пуля, просвистев над ним, попала в одного из матросов.
Раненый закричал, и крик его подхватили не только те, кто был вместе с ним на корабле, – множество голосов ответило ему с берега. Взглянув туда, я увидел пиратов, бегущих из леса к шлюпкам.
– Они сейчас отчалят, сэр, – сказал я.
– Прибавь ходу! – закричал капитан. – Теперь уж не важно, затопим мы ялик или нет. Если нам не удастся добраться до берега, всё погибло.
– Отчаливает только одна шлюпка, сэр, – заметил я. – Команда другой шлюпки, вероятно, побежала по берегу, чтобы перерезать нам дорогу.
– Им придётся здорово побегать, – возразил капитан. – А моряки не отличаются проворством на суше. Не их я боюсь, а пушки. Дьяволы! С такого расстояния и ребёнок не промахнётся. Предупредите нас, сквайр, когда увидите зажжённый фитиль, и мы попробуем увернуться.
Несмотря на тяжёлый груз, ялик наш двигался теперь довольно быстро и почти не черпал воду. Нам оставалось каких-нибудь тридцать – сорок раз взмахнуть вёслами, и мы добрались бы до песчаной отмели возле деревьев, которую обнажил отлив. Шлюпки пиратов уже не нужно было бояться: мысок скрыл её из виду.
Отлив, который недавно мешал нам плыть, теперь мешал нашим врагам догонять нас. Нам угрожала только пушка.
– Хорошо бы остановиться и подстрелить ещё одного из них, – сказал капитан.
Но было ясно, что пушка выстрелит во что бы то ни стало. Разбойники даже не глядели на своего раненого товарища, хотя он был жив, и мы видели, как он пытался отползти в сторону.
– Готово! – крикнул сквайр.
– Стоп! – как эхо отозвался капитан.
Он и Редрут так сильно стали табанить[49] вёслами, что корма погрузилась в воду. Грянул пушечный выстрел – тот самый, который услышал Джим: выстрел сквайра до него не донёсся. Мы не заметили, куда полетело ядро. Я полагаю, что оно просвистело над нашими головами и что ветер, поднятый им, был причиной нашего несчастья.
Как бы то ни было, но наш ялик зачерпнул кормой воду и начал медленно погружаться. Глубина была небольшая, всего фута три. Мы с капитаном благополучно встали на дно друг против друга. Остальные трое окунулись с головой и вынырнули, фыркая и отдуваясь.
В сущности, мы отделались дёшево – жизни никто не лишился, и все благополучно добрались до берега. Но запасы наши остались на дне, и, что хуже всего, из пяти ружей не подмокли только два: мой мушкет я, погружаясь в воду, инстинктивно поднял над головой, а мушкет капитана, человека опытного, висел у него за спиной замком кверху, он тоже остался сухим. Три остальных нырнули вместе с яликом.
В довершение всех бед в лесу, уже совсем неподалёку, слышны были голоса. Нас могли отрезать от частокола. Кроме того, мы сомневались, удержатся ли Хантер и Джойс, если на них нападёт полдюжины пиратов. Хантер – человек твёрдый, а за Джойса мы опасались; он услужливый и вежливый слуга, он отлично чистит щёткой платье, но в военной обстановке человек не слишком полезный.
Встревоженные, мы добрались до берега вброд, бросив на произвол судьбы наш бедный ялик, в котором находилась почти половина всего нашего пороха и всей нашей провизии.
Глава XVIIIДоктор продолжает свой рассказ. Конец первого дня сражения
Мы во весь дух бежали через лес, отделявший нас от частокола, и с каждым мгновением всё ближе и ближе раздавались голоса пиратов. Скоро мы услышали топот их ног и треск сучьев. Они пробирались сквозь чащу.
Я понял, что нам предстоит нешуточная схватка, и осмотрел своё ружьё.
– Капитан, – сказал я, – Трелони бьёт без промаха, но ружьё его вышло из строя. Уступите ему своё.
Они поменялись ружьями, и Трелони, по-прежнему молчаливый и хладнокровный, на мгновение остановился, чтобы проверить заряд. Тут только я заметил, что Грей безоружен, и отдал ему свой кортик. Сущее удовольствие было видеть, как он поплевал на руки, нахмурил брови и со свистом рассёк кортиком воздух. По всему видно было, что наш новый союзник будет драться до последней капли крови.
Пробежав ещё шагов сорок, мы выбрались на опушку леса и оказались перед частоколом. Мы подошли как раз к середине его южной стороны. А в это самое время семеро разбойников с боцманом Джобом Эндерсоном во главе, громко крича, выскочили из лесу у юго-западного угла частокола.
Они остановились в замешательстве. Мы со сквайром выстрелили, не дав им опомниться. Хантер и Джойс, сидевшие в укреплении, выстрелили тоже. Четыре выстрела прозвучали, быть может, нестройно, но они сделали своё дело: один из врагов упал, остальные поспешно скрылись за деревьями.
Снова зарядив ружья, мы прокрались вдоль частокола посмотреть на упавшего врага.
Он был убит наповал, пуля попала прямо в сердце.
Успех обрадовал нас. Но вдруг в кустах щёлкнул пистолет. У меня над ухом просвистела пуля, и бедняга Том Редрут пошатнулся и во весь рост грохнулся на землю. Мы со сквайром выстрелили в кусты. Но стрелять пришлось наудачу, и, вероятно, заряды наши пропали даром. Перезарядив ружья, мы кинулись к бедному Тому.
Капитан и Грей уже осматривали его. Я глянул только краем глаза и сразу увидел, что дело безнадёжно.
Вероятно, наши ответные выстрелы вновь заставили пиратов отступить, так как нам удалось без всякой помехи перетащить несчастного егеря через частокол и внести его, истекающего кровью, под крышу блокгауза, в сруб.
Бедный старый товарищ! Он ничему не удивлялся, ни на что не жаловался, ничего не боялся и даже ни на что не ворчал с самого начала наших злоключений до этого дня, когда мы положили его в сруб умирать. Он, как троянец, геройски охранял свой пост на корабле. Все приказания он исполнял молчаливо, покорно и добросовестно. Он был старше нас всех лет на двадцать. И вот этот угрюмый старый верный слуга умирал на наших глазах.
Сквайр бросился перед ним на колени, целовал ему руки и плакал, как малый ребёнок.
– Я умираю, доктор? – спросил тот.
– Да, друг мой, – сказал я.
– Жаль, что не удалось мне перед смертью разок послать им пулю.