аменная плита для очага со старой, ржавой железной решёткой в форме корзины.
Все деревья по склонам холма, окружённого частоколом, были срублены на постройку. Судя по пням, здесь погибла превосходная роща. Верхний слой почвы на вырубке был смыт и снесён дождями, обнажившими чистый песок. Только там, где ручей вытекал из котла, виднелись и мох, и папоротник, и низкорослый кустарник. Сразу за частоколом начинался густой и высокий лес. Это, как говорили, мешало обороне. Со стороны суши лес состоял из сосен, а ближе к морю – из тех же сосен и вечнозелёных дубов.
Холодный вечерний бриз, о котором я уже говорил, дул во все щели грубой постройки, посыпая пол непрестанным дождём мелкого песка. Песок засорял нам глаза, песок хрустел у нас на зубах, песок попадал к нам в еду, песок плясал в роднике на дне котла, как крупа в кипящей каше. Дымовой трубой нам служило квадратное отверстие в крыше. Прежде чем найти дорогу к выходу, дым расползался по всему дому, заставляя нас кашлять и плакать.
Грей, наш новый товарищ, сидел с перевязанным лицом – разбойники порезали ему щеку. А старый Том Редрут, всё ещё не похороненный, окоченевший, лежал у стены, покрытый британским флагом.
Если бы нам позволили сидеть сложа руки, мы скоро упали бы духом. Но капитан Смоллетт умел найти дело для всех. Он созвал нас всех вместе и разделил на две вахты. В одну вошли доктор, Грей и я, в другую – сквайр, Хантер и Джойс. За день мы очень устали, но тем не менее капитан двоих послал в лес за дровами, а двоим велел копать могилу для Редрута. Доктор стал поваром, меня поставили часовым у дверей, а сам капитан расхаживал от одного к другому, всех подбадривая и всем помогая.
Время от времени доктор подходил к двери подышать воздухом и дать отдохнуть покрасневшим от дыма глазам и перекидывался со мной двумя-тремя словами.
– Этот Смоллетт, – сказал он мне как-то, – гораздо лучше меня. Если уж я сам признал, это кое-что да значит, Джим.
В другой раз он сначала помолчал, потом повернул голову и внимательно посмотрел мне в лицо.
– На этого Бена Ганна можно положиться? – спросил он.
– Не знаю, сэр, – ответил я. – Я не совсем уверен, что голова у него в порядке.
– Если не совсем уверен, значит, в порядке, – сказал доктор. – Когда человек три года грыз ногти на необитаемом острове, Джим, он не может выглядеть таким же нормальным, как ты или я. Так уж устроены люди. Ты говоришь, он мечтает о сыре?
– Да, сэр, – ответил я.
– Ладно, Джим, – сказал он. – Посмотри, как полезно быть лакомкой. Ты, наверно, видел мою табакерку, но ни разу не видел, чтобы я нюхал из неё табак. У меня в табакерке лежит не табак, а кусочек пармезана – итальянского сыра. Очень питательная штука! Этот сыр мы отдадим Бену Ганну!
Перед ужином мы зарыли старого Тома в песок, потом постояли немного у могилы с непокрытыми головами на ветру.
Дров из лесу натаскали целую груду, но капитан был всё же недоволен.
– Завтра я заставлю вас работать как следует, – сказал он, качая головой.
Поужинав копчёной свининой и выпив по стакану горячего грога, капитан, сквайр и доктор удалились в уголок на совещание.
Но, по-видимому, ничего хорошего не приходило им в голову. Провизии у нас было так мало, что мы должны были неизбежно умереть с голоду задолго до прибытия помощи или сдаться на милость пиратов. Оставалось одно: убить как можно больше этих разбойников, убивать их до тех пор, пока они не спустят свой чёрный флаг или пока не уйдут на «Испаньоле» в открытое море. Из девятнадцати их уже осталось пятнадцать, причём двое ранены, а один, подстреленный у пушки, если не умер, то, во всяком случае, ранен тяжело. Каждый раз, вступая с ними в перестрелку, нужно тщательно беречь наших людей и помнить, что у нас есть два надёжных союзника: ром и климат.
Ром уже взялся за дело: полмили отделяло нас от пиратов, и тем не менее до поздней ночи слышали мы песни и крики. А доктор клялся своим париком, что скоро за дело возьмётся и климат: лагерь пиратов возле болота, лекарств у них нет никаких, и через неделю половина из них будет валяться в лихорадке.
– Итак, – говорил доктор, – если им не удастся укокошить нас сразу, они будут рады бросить остров и вернуться на шхуну. У них есть корабль, и они всегда могут заняться своим старым ремеслом – морским разбоем.
– Это первый корабль, который мне приходится терять, – сказал капитан Смоллетт.
Я смертельно устал. Долго ворочался я перед тем, как заснуть, но потом спал как убитый.
Все уже давно встали, позавтракали и натаскали дров, когда я проснулся, разбуженный шумом и криками.
– Белый флаг! – сказал кто-то.
И тотчас же раздался удивлённый возглас:
– Сильвер собственной персоной!
Я вскочил, протёр глаза и кинулся к бойнице в стене.
Глава XXСильвер-парламентёр
Действительно, к частоколу подошли два человека. Один из них размахивал белой тряпкой, а другой – не кто иной, как сам Сильвер, – невозмутимо стоял рядом.
Было ещё очень рано. Я не запомню такого холодного утра. Холод пронизывал меня до костей. Небо было ясное, безоблачное, верхушки деревьев розовели в лучах восходящего солнца, но внизу, где стоял Сильвер со своим спутником, всё ещё была густая тень. У их ног клубился белый туман – ночные испарения болота. Ночной холод и туман – вот беда этого острова. Сырое, малярийное, нездоровое место.
– Все по местам! – сказал капитан. – Держу пари, что они затевают какую-то хитрость. – Затем он крикнул разбойникам: – Кто идёт? Стой, или будем стрелять!
– Белый флаг! – крикнул Сильвер.
Капитан вышел на крыльцо и стал под прикрытием, чтобы предательская пуля не угрожала ему. Обернувшись к нам, он приказал:
– Отряд доктора – на вахту к бойницам! Доктор Ливси, прошу вас, займите северную стену, Джим – восточную, Грей – западную. Подвахтенным – заряжать мушкеты. Живее! И будьте внимательны! – Потом снова обратился к разбойникам: – Чего вы хотите от нас с вашим белым флагом? – крикнул он.
На этот раз ответил не Сильвер, а другой пират.
– Капитан Сильвер, сэр, хочет подняться к вам на борт, заключить с вами договор! – прокричал он.
– Капитан Сильвер? Я такого не знаю. Кто это? – спросил капитан. Мы слышали, как он добавил вполголоса: – Вот как! Уже капитан! Быстрое повышение в чине!
Долговязый Джон ответил сам:
– Это я, сэр. Эти бедняги выбрали меня капитаном после вашего дезертирства, сэр. – Слово «дезертирство» он произнёс с особым ударением. – Мы готовы вам подчиниться опять, но, конечно, на известных условиях, честь по чести. А пока дайте мне слово, капитан Смоллетт, что вы отпустите меня отсюда живым и не начнёте стрельбу, прежде чем я не отойду от частокола.
– У меня нет никакой охоты разговаривать с вами, любезный, – сказал капитан Смоллетт. – Но если вы хотите говорить со мной, ступайте сюда. Однако если вы замышляете предательство, то потом пеняйте на себя.
– Этого достаточно, капитан! – весело воскликнул Долговязый Джон. – Одного вашего слова достаточно. Я настоящего джентльмена сразу признаю, будьте уверены.
Мы видели, как человек с белым флагом старался удержать Сильвера. В этом не было ничего удивительного, потому что капитан разговаривал не слишком любезно. Но Сильвер только засмеялся в ответ и хлопнул его по плечу, точно даже самая мысль об опасности представлялась ему нелепостью. Он подошёл к частоколу, сначала перебросил через него свой костыль, а затем перелез и сам с необычайной быстротой и ловкостью.
Должен признаться, я так был занят всем происходящим, что забыл обязанности часового. Я покинул свой пост у восточной бойницы и стоял позади капитана, который сидел на пороге, положив локти на колени, поддерживая голову руками, и смотрел в старый железный котёл, где бурлила вода и плясали песчинки. Спокойно насвистывал он себе под нос «За мною, юноши и девы».
Сильверу было мучительно трудно взбираться по склону холма. На крутизне, среди сыпучего песка и широких пней, он со своим костылём был беспомощен, как корабль на мели. Но он мужественно и молчаливо преодолел весь путь, остановился перед капитаном и отдал ему честь с величайшей галантностью. На нём был его лучший наряд: длинный, до колен, синий кафтан с множеством медных пуговиц и сдвинутая на затылок шляпа, обшитая красивым галуном.
– Вот и вы, любезный, – сказал капитан, подняв голову. – Садитесь.
– Пустите меня в дом, капитан, – жалобно попросил Долговязый Джон. – В такое холодное утро, сэр, неохота сидеть на песке.
– Если бы вы, Сильвер, – сказал капитан, – предпочли остаться честным человеком, вы сидели бы теперь в своём камбузе. Сами виноваты. Либо вы мой корабельный кок – и тогда я с вами обращаюсь по-хорошему, либо вы капитан Сильвер, бунтовщик и пират, – и тогда не ждите от меня ничего, кроме виселицы.
– Ладно, ладно, капитан, – сказал Сильвер, садясь на песок. – Только потом вам придётся подать мне руку, чтобы я мог подняться… Неплохо вы тут устроились!.. А, это Джим! Доброе утро, Джим!.. Доктор, моё почтение! Да вы тут все в сборе, словно счастливое семейство, если разрешите так выразиться…
– К делу, любезный, – перебил капитан. – Говорите, зачем вы пришли.
– Правильно, капитан Смоллетт, – ответил кок. – Дело прежде всего. Должен признаться, вы ловкую штуку выкинули сегодня ночью. Кто-то из вас умеет обращаться с ганшпугом. Кое-кто из моих людей был прямо потрясён этим делом, да что там кое-кто – все. Я и сам, признаться, потрясён. Может быть, только из-за этого я и пришёл сюда договариваться. Но, клянусь громом, капитан, второй раз эта история вам не удастся! Мы всюду выставим часовых и уменьшим выдачу рома. Вы, верно, думаете, что мы все были пьяны мертвецки? Поверьте мне, я нисколько не был пьян, я только устал как собака. Если бы я проснулся на секунду раньше, вы бы от меня не ушли. Он ещё был жив, когда я добежал до него.
– Дальше, – хладнокровно произнёс капитан Смоллетт.