Луна плыла всё выше и выше. Все лесные полянки были залиты её светом. Но прямо перед собой между деревьями я заметил какое-то сияние, совсем непохожее на лунное. Оно было горячее, красное, а по временам как будто становилось темнее. Очевидно, это тлели уголья потухающего костра.
Что же там такое, чёрт возьми?
Наконец я добрался до опушки. Западный край частокола был озарён луной. Весь остальной частокол и самый дом находились во мраке, кое-где прорезанном длинными серебристыми полосами. А за домом догорал громадный костёр. Его багряные отсветы ярко выделялись среди нежных и бледных отсветов луны. Нигде ни души. Ни звука. Только ветер шумит в ветвях.
Я остановился, удивлённый и, пожалуй, немного испуганный. Мы никогда не разводили больших костров. По приказанию капитана мы всегда берегли топливо. И я стал опасаться, не случилось ли чего-нибудь с моими друзьями, пока меня не было здесь.
Я пробрался к восточному краю укрепления, всё время держась в тени, и перелез через частокол в том месте, где темнота была гуще всего.
Чтобы не поднимать тревоги, я опустился на четвереньки и беззвучно пополз к углу дома. И вдруг облегчённо вздохнул. Я терпеть не могу храпа; меня мучат люди, которые храпят во сне. Но на этот раз громкий и мирный храп моих друзей показался мне музыкой. Он успокоил меня, как успокаивает на море восхитительный ночной крик вахтенного: «Всё в порядке!»
Одно мне было ясно: с часовыми у них дело поставлено из рук вон скверно. Если бы вместо меня к ним подкрадывался сейчас Сильвер со своей шайкой, ни один из них не увидел бы рассвета. «Вероятно, – думал я, – всё это оттого, что капитан ранен». И опять я упрекнул себя за то, что покинул друзей в такой опасности, когда им некого даже поставить на страже.
Я подошёл к двери и заглянул внутрь. Там было так темно, что я ничего не мог рассмотреть. Кроме храпа, слышался ещё какой-то странный звук: не то хлопанье крыльев, не то постукивание. Вытянув вперёд руки, я вошёл в дом. «Я лягу на своё обычное место, – подумал я, улыбнувшись, – а утром потешусь, глядя на их удивлённые лица».
Я споткнулся о чью-то ногу. Спящий перевернулся на другой бок, простонал, но не проснулся.
И тогда в темноте внезапно раздался резкий крик: «Пиастры! Пиастры! Пиастры! Пиастры! Пиастры! Пиастры!» И так дальше, без передышки, без всякого изменения голоса, как заведённые часы.
Это Капитан Флинт, зелёный попугай Сильвера! Это он хлопал крыльями и стучал клювом, долбя обломок древесной коры. Вот кто охранял спящих лучше всякого часового, вот кто своим однообразным, надоедливым криком возвестил о моём появлении!
У меня не было времени скрыться. Услышав резкий, звонкий крик попугая, спящие проснулись и вскочили. Я услышал голос Сильвера. Он выругался и закричал:
– Кто идёт?
Я бросился бежать, но налетел на кого-то, отпрянул и попал в руки другого. Тот крепко схватил меня.
– Ну-ка, Дик, принеси сюда факел, – сказал Сильвер.
Один разбойник выбежал из дома и вернулся с горящей головнёй.
Часть шестаяКапитан сильвер
Глава XXVIIIВ лагере врагов
Багровый свет головни озарил внутренность дома, и все самые худшие мои опасения подтвердились. Пираты овладели блокгаузом и всеми нашими запасами. И бочонок с коньяком, и свинина, и мешки с сухарями находились на прежних местах. К ужасу моему, я не заметил ни одного пленника. Очевидно, все друзья мои погибли. Сердце моё сжалось от горя. Почему я не погиб вместе с ними!..
Только шестеро пиратов остались в живых, и они все были тут передо мною. Пятеро, с красными, опухшими лицами, пробудившись от пьяного сна, быстро вскочили на ноги. Шестой только приподнялся на локте. Он был мертвенно-бледен. Голова его была перевязана окровавленной тряпкой. Значит, он ранен, и ранен недавно. Я вспомнил, что во время схватки мы подстрелили одного из пиратов, который затем скрылся в лесу. Вероятно, это он и был.
Попугай сидел на плече у Долговязого Джона и чистил клювом перья. Сам Сильвер был бледнее и угрюмее, чем прежде. На нём всё ещё красовался нарядный кафтан, в котором он приходил к нам для переговоров, но теперь кафтан этот был перепачкан глиной и изодран шипами колючих кустов.
– Эге, – сказал он, – да это Джим Хокинс, чёрт меня подери! Зашёл в гости, а? Заходи, заходи, это очень мило с твоей стороны.
Он уселся на бочонок с бренди и стал набивать табаком свою трубку.
– Дай-ка мне огонька, Дик, – попросил он. И, закурив, добавил: – Спасибо, друг. Воткни-ка факел между поленьями. А вы, джентльмены, ложитесь, не стесняйтесь. Вы вовсе не обязаны стоять перед мистером Хокинсом навытяжку. Уж он извинит нас, накажи меня Бог! Итак, Джим, – продолжал он, затянувшись, – ты здесь. Какой приятный сюрприз для бедного старого Джона! Я с первого взгляда увидел, что ты ловкий малый, но теперь я вижу, что ты прямо герой.
Разумеется, я ни слова не сказал в ответ. Они поставили меня у самой стены, и я стоял прямо, стараясь как можно спокойнее глядеть Сильверу в лицо. Но в сердце моём было отчаяние.
Сильвер невозмутимо затянулся раза два и заговорил снова.
– Раз уж ты забрёл к нам в гости, Джим, – сказал он, – я расскажу тебе, что у меня на уме. Ты мне всегда был по сердцу, потому что ты не робкого десятка. Глядя на тебя, я вспоминаю то время, когда и я был такой же молодой и красивый. Я всегда хотел, чтобы ты перешёл к нам, получил свою долю сокровищ и умер в роскоши, богатым джентльменом. И вот, сынок, ты пришёл наконец. Капитан Смоллетт – хороший моряк, я это всегда утверждал, но уж очень требователен насчёт дисциплины. «Долг прежде всего», – говорит он, и совершенно прав. Так что от него тебе лучше держаться подальше. Доктор тоже недоволен тобой. «Неблагодарный негодяй», – называл он тебя. Словом, к своим тебе уже нельзя воротиться, они тебя не желают принять. И если ты не хочешь создавать третью команду, тебе придётся присоединиться к капитану Сильверу.
Ну, не так ещё плохо: значит, мои друзья живы. И хотя я готов был поверить утверждению Сильвера, что они сердиты на меня за моё дезертирство, я очень обрадовался.
– Я уж не говорю о том, что ты в нашей власти, – продолжал Сильвер, – ты сам это видишь. Я люблю разумные доводы. Я никогда не видел никакой пользы в угрозах. Если тебе нравится у нас, становись в наши ряды добровольно. Но если не нравится, Джим, ты можешь свободно сказать «нет». Свободно, ничего не боясь. Видишь, я говорю с тобой справедливо, честь по чести.
– Вы хотите, чтобы я отвечал? – спросил я дрожащим голосом.
В его насмешливой болтовне я чувствовал смертельную угрозу. Щёки мои пылали, сердце отчаянно колотилось.
– Никто тебя не принуждает, дружок, – сказал Сильвер. – Обдумай хорошенько. Торопиться нам некуда, ведь в твоём обществе никогда не соскучишься.
– Ну что же, – сказал я, несколько осмелев, – раз вы хотите, чтобы я решил, на чью сторону мне перейти, вы должны объяснить мне, что тут у вас происходит. Почему вы здесь и где мои друзья?
– Что происходит? – угрюмо повторил один из пиратов. – Много бы я дал, чтобы понять, что тут у нас происходит.
– Заткнись, пока тебя не спрашивают! – сердито оборвал его Сильвер и затем с прежней учтивостью снова обратился ко мне. – Вчера утром, мистер Хокинс, – сказал он, – к нам явился доктор Ливси с белым флагом. «Вас предали, капитан Сильвер, – сказал он, – корабль ушёл». Пока мы пили ром и пели песни, мы прозевали корабль. Я этого не отрицаю. Никто из нас не глядел за кораблём. Мы выбежали на берег, и, клянусь громом, наш старый корабль исчез. Мы просто чуть не повалились на месте. «Что ж, – сказал доктор, – давайте заключать договор». Мы заключили договор – я да он, – и вот мы получили ваши припасы, ваш бренди, вашу крепость, дрова, которые вы так предусмотрительно нарубили, всю, так сказать, вашу оснастку, от салинга до кильсона[66]. А сами они ушли. И где они теперь, я не знаю. – Он снова спокойно затянулся. – А чтобы ты не возомнил, что и тебя включили в договор, – продолжал он, – так вот последние слова доктора. «Сколько вас уходит?» – спросил я. «Четверо, – ответил он. – Четверо, и один из них раненый. А где этот проклятый мальчишка, не знаю и знать не желаю, – сказал он. – Мы им сыты по горло». Вот его собственные слова.
– Это всё? – спросил я.
– Всё, что тебе следует знать, сынок, – ответил Сильвер.
– А теперь я должен выбирать?
– Да, теперь ты должен выбирать, – сказал Сильвер.
– Ладно, – сказал я. – Я не так глуп и знаю, что меня ждёт. Делайте со мной что хотите, мне всё равно. С тех пор как я встретился с вами, я привык смотреть смерти в лицо. Но прежде я хочу вам кое о чём рассказать, – продолжал я, всё больше волнуясь. – Положение ваше скверное: корабль вы потеряли, сокровища вы потеряли, людей своих потеряли. Ваше дело пропащее. И если вы хотите знать, кто всё это сделал, знайте: всё это сделал я, и больше никто. Я сидел в бочке из-под яблок в ту ночь, когда мы подплывали к острову, и я слышал всё, что говорили вы, Джон, и ты, Дик Джонсон, и что говорил Хендс, который теперь на дне моря. И всё, что я подслушал, я в тот же час рассказал. Это я перерезал у шхуны якорный канат, это я убил людей, которых вы оставили на борту, это я отвёл шхуну в такое потайное место, где вы никогда не найдёте её. Вы в дураках, а не я, с самого начала все карты были в моих руках, и я боюсь вас не больше, чем мухи. Можете убить меня или пощадить, как вам угодно. Но я скажу ещё кое-что, и хватит. Если вы пощадите меня, я забуду всё прошлое и, когда вас будут судить за пиратство, попытаюсь спасти вас от петли. Теперь ваш черёд выбирать. Моя смерть не принесёт вам никакой пользы. Если же вы оставите меня в живых, я постараюсь, чтобы вы не попали на виселицу.
Я умолк. Я задыхался. К моему изумлению, никто из них даже не двинулся с места. Они глядели на меня как бараны. Не дождавшись ответа, я продолжал: