Все согласились. Был выработан план, как застигнуть Секундру на месте преступления. Индейцы-разведчики сэра Уильяма отправились вперед, и мы, оставив лагерь под охраной, двинулись по непроходимой чаще. Скрипел иней, изредка под ногой громко потрескивала льдинка, а над головой – чернота соснового леса и между сосен яркое сияние луны. По мере того как мы спускались в какую-то низину, звуки скрадывались и вскоре почти совершенно затихли. Другой склон был более открытый, там торчало всего несколько сосен, и крупные валуны отбрасывали чернильно-черные тени на освещенную луной поляну. Здесь звуки донеслись явственнее, слышен был лязг железа о камень, и можно было точнее определить яростную поспешность, с которой работал невидимый землекоп. Когда мы одолели склон, в воздух поднялись и тяжело порхнули черной тенью две или три птицы, а еще через несколько шагов за сеткой деревьев перед нами предстало странное зрелище.
Узкая луговина с нависавшими над ней скалами, с боков окаймленная лесом, была залита сиянием луны. Здесь и там в беспорядке валялись неприхотливые пожитки – скудное достояние охотников. Почти посредине лужайки стояла палатка, посеребренная инеем; пола ее была откинута, и внутри чернота. Сбоку лежало то, что можно было определить как останки человека. Без сомнения, мы находились на месте привала шайки Гарриса. Тут было раскидано их брошенное в панике добро; в той палатке покончил свои расчеты с жизнью Баллантрэ; а замерзший труп перед нами – было все, что осталось от пьяницы-сапожника. Место трагического происшествия всегда производит особое впечатление, а то, что мы набрели на него спустя столько дней и нашли его (в полном одиночестве пустыни) нетронутым, должно было потрясти умы даже самых бесчувственных. Но все же не это заставило нас окаменеть на месте, а зрелище, впрочем, наполовину предугаданное нами: Секундра, уже по щиколотку врывшийся в могилу своего умершего господина. Он сбросил с себя большую часть одежды, и все же его худые руки и плечи лоснились в лунном свете от обильного пота; его лицо было искажено тревогой и надеждой. Удары мотыги раздавались в могиле глухо, как рыдания, а за ним уродливая иссиня-черная тень его на заиндевевшей земле повторяла и словно передразнивала его быстрые движения. Какие-то ночные птицы, вспугнутые нашим появлением, шумно вспорхнули с деревьев, а потом уселись на прежнее место, но Секундра, поглощенный своей работой, не слыхал, не чувствовал ничего.
Я слышал, как Маунтен шепнул сэру Уильяму:
– Боже милостивый! Да ведь это могила! Он хочет его выкопать!..
Мы все уже об этом догадывались, но мысль эта, облеченная в слова, все же потрясла меня. Сэр Уильям бросился вперед.
– Ах ты, богохульная собака! Что это значит? – закричал он. Секундра подскочил на месте, с его уст сорвался слабый вскрик, мотыга выпала у него из рук, и мгновение он стоял, уставясь на говорившего. Потом, быстрый как стрела, он метнулся к лесу, а в следующую минуту, безнадежно всплеснув руками, уже шел к нам обратно.
– Так вот, вы пришел на помощь… – заговорил он.
Но тут милорд вышел вперед и стал рядом с сэром Уильямом. Луна ярко осветила его лицо, и Секундра еще не успел договорить, как вдруг узнал врага своего господина.
– Он! – взвизгнул индус, ломая руки и как-то весь сжимаясь.
– Не бойся, не бойся, – сказал сэр Уильям, – никто не причинит тебе вреда, если ты не виноват, а если ты в чем-то виноват, то тебе не удастся бежать. Скажи, что ты делаешь здесь между могилой и тем непогребенным трупом?
– Вы не разбойник? – спросил Секундра. – Вы верный человек? Вы меня не тронете?
– Никто тебя не тронет, если ты ни в чем не виноват! повторил сэр Уильям. – Я уже сказал это тебе и не вижу причин, почему бы тебе сомневаться в моих словах.
– Они все убийцы, – закричал Секундра, – вот почему! Он – чтобы резать, – указал он на Маунтена, – они – чтобы платить! – указал он на милорда и меня. – Все три на виселицу! Да, я вижу, все будут висеть! Я спасу сахиба, и он заставит вас висеть. Сахиб, – продолжал он, указывая на могилу, – он не мертвый. Он в земле, но он не мертвый.
Милорд издал какой-то неясный звук, подвинулся к могиле и, снова застыв, глядел на нее.
– В земле – и не мертв? – воскликнул сэр Уильям. Что за бред?
– Слушай, сахиб, – сказал Секундра. – Мой сахиб и я один с убийцами. Пробовал, как бежать. Никак нехорошо. Потом пробовал такой способ. Хороший способ, когда тепло, хороший способ в Индии, а здесь, где так холодно, кто знает? Надо спешить. Вы помогай, зажигай костер, помогай тереть.
– Что он болтает, этот заморыш? – закричал сэр Уильям. – Просто голова идет кругом!
– Говорю вам, я закопал его живым, – сказал Секундра. Научил его проглотить язык. Теперь надо откопать скорее, и ему не будет плохо. Зажги костер.
– Разведите костер, – обратился к ближайшему из своих людей сэр Уильям. – Должно быть, мне на роду написано иметь дело с полоумными!
– Вы хороший человек, – сказал Секундра. – Я пойду копать сахиба.
Он воротился к могиле и принялся снова копать. Милорд стоял неподвижно, а я рядом с ним, страшась, сам не зная чего.
Земля промерзла еще не очень глубоко, и скоро индус отбросил свою мотыгу и стал выгребать землю пригоршнями. Вот он откопал полу бизоньего плаща, потом я увидел, как пальцы его захватили какие-то волосы, спустя минуту луна осветила что-то белое. Секундра припал на колени, осторожно скребя землю пальцами, сдувая прах своим дыханием, и когда он приподнялся, я увидел, что лицо Баллантрэ уже откопано. Оно было мертвенно бледно, глаза закрыты, ноздри и уши чем-то заткнуты, щеки запали, нос заострился, как у мертвеца, но, несмотря на то, что он столько дней пролежал под землей, тление не коснулось его, и (что более всего поразило всех нас) его губы и подбородок были опушены темной бородкой.
– Боже мой! – закричал Маунтен. – Да когда мы его хоронили, лицо у него было гладкое, как у младенца!
– Говорят, что волосы растут и после смерти, – заметил сэр Уильям, но голос его звучал слабо и глухо.
Секундра не обращал внимания на наши слова, он отбрасывал в сторону рыхлую землю быстро, как крот. С каждой минутой на дне этой неглубокой канавки очертания фигуры, закутанной в бизоний плащ, становились определенней. Луна светила все ярче, и наши тени при каждом движении перебегали по возникшему из земли лицу. Нами овладел невообразимый ужас. Я не смел взглянуть милорду в лицо, но, сколько мы ни стояли, я не заметил, чтобы он хотя бы перевел дух, а немного позади нас один из наших спутников (я не знаю кто) стал судорожно всхлипывать.
– Теперь, – сказал Секундра, – помогай мне поднять сахиба.
Я тогда потерял всякое ощущение времени и не могу сказать, сколько часов, – может быть, три, может быть, пять, трудился индус, стараясь вдохнуть жизнь в тело своего господина. Одно только я знаю, что ночь еще не закончилась и луна еще не села, хотя и опустилась низко над лесом, исчертив лужайку тенями деревьев, когда у Секундры вырвался короткий крик радости. Быстро нагнувшись, я уловил какое-то изменение в застылом облике этого вырванного у земли человека. Еще мгновение – и я увидел, как дрогнули его веки, потом они раскрылись, и этот недельной давности труп глянул мне прямо в глаза.
Что я сам видел эти признаки жизни, в том я могу чем угодно поклясться. От других я слышал, что он, казалось, пытался заговорить, что в его бороде блеснули зубы, что лоб его свела судорога боли и нечеловеческого усилия. Возможно, все это было. Я этого не видел, я был занят другим. Потому что, как только мертвец приоткрыл глаза, лорд Дэррисдир упал на землю как подкошенный, и, когда я поднял его, он был мертв.
Наступил день, а Секундру все еще нельзя было убедить, чтобы он бросил безуспешные попытки оживления. Как только рассвело, сэр Уильям, оставив несколько человек в мое распоряжение, отправился дальше выполнять свою миссию. А Секундра все еще растирал конечности мертвеца и дышал ему в рот. Казалось, что такие усилия могли бы оживить камень, но, если не считать того единственного проблеска жизни (который принес смерть милорду), черная душа Баллантрэ не возвращалась в покинутую оболочку, и к полудню даже верный его слуга убедился наконец в тщете своих усилий. Он принял это с невозмутимым спокойствием.
– Слишком холодно, – сказал он. – Хороший способ в Индии, нехороший здесь.
Он попросил есть, с жадностью накинулся на еду и мгновенно проглотил все, что перед ним поставили. Потом он подошел к костру и занял место рядом со мной. Тут же он растянулся и заснул, как усталый ребенок, глубоким сном, от которого мне пришлось его долго будить, чтобы он принял участие в двойном погребении. Так было и дальше: казалось, он одновременно, одним напряжением воли, пересилил и печаль по своему господину и страх передо мной и Маунтеном.
Один из оставленных мне людей был искусным резчиком по камню, и прежде чем сэр Уильям вернулся, чтобы захватить нас на обратном пути, он, по моим указаниям, уже выбил на огромном валуне следующую надпись, словами которой я и закончу свой рассказ:
ДЖ. Д.,
наследник древнего шотландского рода,
человек, преуспевший во всех искусствах и тонкостях,
блиставший в Европе, Азии и Америке,
в военных и мирных делах,
в шатрах диких племен и в королевских палатах,
так много свершивший, приобретший и перенесший,
лежит здесь, позабытый всеми.
Г.Д.,
прожив жизнь в незаслуженных огорчениях,
которые он мужественно переносил,
умер почти в тот же час и спит
в той же могиле рядом
со своим единоутробным врагом.
Заботами его жены и его старого слуги
воздвигнут этот камень
над могилой обоих.