Человек вскрикнул, уронил пистолет и фонарь и упал.
Это был Морт.
— Куда собрался? — спросил Артем.
— Мне нужна перевязка, — пробормотал Морт.
Его обычно сочные губы подернулись белесым налетом и утратили цвет.
— Лиля! — позвал Артем. — Тут работа по твоей части. Доктора перевязать надо.
— Пусть сдохнет, — решила она.
— Он нужен нам живым. Пусть выведет нас отсюда, а потом сдадим его полиции. Не нашей, областной. Столичной. Что, доктор? Условия для тебя приемлемые?
— Решил обезопасить себя? — пробормотал Морт, неподвижно лежа на каменных плитах.
— И себя, и ее, — ответил Артем, кивнув в сторону Лили.
— Тогда просто убей его! — выкрикнула она. — Этого слишком мало за все, что он сделал. Но ты все равно убей, Артем. Я не отвернусь и не закрою глаза, я хочу видеть это.
— За нами столько всего, что мы оба получим пожизненные сроки, — сказал Артем, наклонившись, чтобы расстегнуть куртку раненого и начать рвать его одежду на лоскуты для перевязки. — Я как преступник, ты как соучастница. Доктор Морт — наш единственный козырь. Без его показаний нам не выкрутиться. Вся полиция области поднимется против нас. Нельзя убивать эту падаль, Лиля. Мы будем свидетельствовать против него и, может быть, пронесет. Будем надеяться, что Морт перешел кому-нибудь дорогу или не отдавал долю наверх. Тогда его прищучат. В назидание другим.
— Быстрее, — попросил Морт, смыкая веки. — Пуля перебила плечевую артерию. Я истеку кровью, и вы получите еще один труп вместо обвиняемого. Только не перевязывайте меня этими тряпками. В кабинете у меня есть и бинты, и жгуты, и обеззараживающие средства.
В голову Артема пришла отличная идея.
— Как пройти к твоему кабинету? — спросил он.
— Сверните в ход, по которому я пришел. Десять метров, не больше…
Морт потерял сознание, но пока что говорить было нечего. Все важное, что Артем рассчитывал найти в кабинете, было уже снесено в подземелье: два ноутбука, флэшки, несколько папок, документы. Должно быть, услышав взрывы и стрельбу, доктор Морт решил, что его крепость берут приступом, и попытался скрыться в тайном подземном ходе, проложенном еще монахами в незапамятные времена. Им тоже было от кого прятаться и убегать. На покровительство господа бога они не слишком-то полагались.
Когда тщательно перевязанный Морт пришел в себя, Артем устроил ему допрос с пристрастием. Убедившись, что монастырь остался без охраны, он отправил Лилю за ключом от моторной лодки, а сам рассовал по карманам всю наличность, которую удалось найти. К этому времени они ополовинили содержимое докторского холодильника, были сыты под завязку и с удовольствием прислушивались, как в их желудках плещется вода.
— Ну что, доктор, — весело произнес Артем, — поехали, пожалуй. Гляди, гранату я тебе примотал скотчем между ног, а к чеке тянется проволочка. Дернул за веревочку, дверь и откроется. Догадываешься, куда та дверь ведет? В мир иной, если он существует. Или в никуда, что более вероятно. Если ты соврал, и нас попытаются остановить, то твоя жизнь на мой палец намотана.
— Думаешь, ты победил, Дергач? — спросил Морт, когда они вышли из часовни и зашагали через заснеженный двор, провожаемые взглядами медсестер, жмущихся друг к другу, как переполошенные куры. — А я вот так не считаю. You are a loser. Ты неудачник. Такие всегда проигрывают.
— Это мы еще поглядим, — ответил Артем, и стало ясно, что он был вовсе не веселым, а очень злым и предельно собранным, вот голос его и звенел от напряжения.
— Поглядим, — подхватил зловещим эхом Морт.
Артем взял его пальцами за шею и подтолкнул к воротам. Лиля пристроилась рядом. Рюкзаки за спинами делали их похожими на странников, возвращающихся из долгого и опасного путешествия.
Глава 31. На круги своя
Была весна, но эта девушка с лицом много пережившей женщины не замечала этого. Там, где она находилась мысленно, не существовало времен года. Тот мирок был вообще предельно узок. В нем не было места для выкидыша, о котором девушка очень скоро позабыла, как о чем-то совершенно ненужном и ее не касающемся. Отца недоношенной девочки она тоже не помнила. По большей части внутренняя жизнь ее была занята бесконечными блужданиями в каком-то темном подвале, где звучали угрожающие голоса, выстрелы и крики.
Остров, на котором ее держали, зеленел и благоухал не для нее. Ее зрение и восприятие были крайне избирательными. Но лечащий врач знал, как завладеть ее вниманием. Он любил заглядывать в ее палату, потому что девушка, неподвижно лежащая на кровати с бессмысленным взглядом, устремленным в потолок, олицетворяла собой его могущество.
— Hey, dear! — окликнул он ее весело. — Look at this man. Do you recognize him? Узнаешь этого человека?
Какое-то смутное чувство поднялось в груди сумасшедшей девушки, но вскоре осело и превратилось в ничто. Ее душа была пуста.
— Нет, — сказала она.
У молодого мужчины, приведенного доктором, было такое же бессмысленное, отсутствующее выражение лица. Он смотрел не на девушку, а на телевизионный экран, на котором мельтешили узнаваемые кадры из «Кавказской пленницы». Шурик плакал. Ему было птичку жалко.
«Птичка? — спросил себя молодой человек. — Какая птичка? Ах, да. Их много было на войне. Кругом грохочет и рвется, а они не улетают. Этот очкарик тоже, наверное, воевал. Все воевали. Война никогда не кончается».
Он потерял из виду телевизор и осмотрелся. Он и Мирон лежали посреди поля, по краю которого тянулась лесополоса, облитая белой пеной цветущих абрикосов. Оттуда бил крупнокалиберный пулемет, и наверняка вся земля там была усыпана лепестками, похожими на снег.
— Прижали, суки, — пробормотал Мирон.
Лицо у него почти не отличалось цветом от пыльных берцев, зубы и белки глаз блестели, как фарфоровые.
— Темноты надо ждать, — сказал Артем. — Ночью выберемся.
Предложение было хорошее, но, увы, не осуществимое. Поле, в какую сторону ни поверни, было минировано-переминировано. Это чудо, что Мирон с Артемом до сих пор пребывали в целости, а не состояли из кишок и конечностей, разбросанных как попало.
— А что, если бегом рвануть? — задумчиво произнес Мирон.
— Вот именно что рвануть, — сказал Артем. — Бесплатное пиротехническое шоу. Потом лежишь такой, а твоя же задница к тебе лягухой подскакивает и вежливо так спрашивает: «Извините, это не вы меня потеряли?»
Их истеричный смех был прерван рокотом заработавшего «Утеса». Пулеметчик бил наугад, стремясь заставить залегших бойцов запаниковать и обнаружить себя. Очереди были короткие, расчетливые. Дых-дых-дых. Дых-дых-дых… Потом еще отрывистее: дых-дых… дых… дых… И вдруг быстро, не умолкая: ды-ды-ды-ды-ды-ды!
— Падлы, — сказал Мирон, ворочаясь в своей броне, как черепаха в панцире.
— Если выберусь, уеду к такой-то матери, — заявил Артем, просовывая пальцы под шлем, чтобы почесать взмокший лоб.
Солнце припекало не по-майски жестко. Продержаться по такой жаре до ночи будет непросто. Но придется. И отходить по минному полю тоже придется, никуда не деться.
Хоть пулемет умолк, и то радость.
— Молчит, — сказал Мирон. — Небось, миномет подтаскивают. Нужно отходить, — заключил Мирон. — Давай по очереди. Сперва я, потом ты.
— Договорились. По пятьдесят метров.
Артем пополз. Размеренно отталкиваясь коленями и виляя задом, он старался не думать о том, что каждый бугорок, каждая впадинка могут таить в себе смерть. Пока что враг их не обнаружил, и то хорошо. Они ползли вдоль едва заметной ложбины, пересекающей поле. Его давно никто не перепахивал, и комья успели затвердеть и слежаться. Бурьян торчал редкими клочьями, как борода у китайца. Хреновое прикрытие, но уж какое есть.
— Сука, — выругался позади Мирон. — И где только взялась на нашу голову? Пошла вон! Вот же увязалась!
Оглянувшись, Артем увидел худющую псину, которая неспешно трусила следом, явно рассчитывая на подачку от людей.
— Это Марта, — сказал он, приглядевшись. — Я ее откуда-то помню. Она беременная.
— Какая, хрен, разница? Нам от этого не легче. По ней нас вычислят.
Мирон как в воду глядел. «Утес», вражина, ожил в лесополосе, полоснул по полю длинной очередью. Собаку словно корова языком слизала — не поймешь, то ли удрала, то ли разлетелась в клочья. Товарищи вжались в землю, плюща физиономии. Рты и глаза наполнились пыльной трухой. Думать стало невозможно. Мысль была одна на двоих, двусложная, без конца повторяющаяся, бесполезная.
Хана. Хана. Хана.
Когда пулеметная долбежка прекратилась, Артем очумело заморгал слезящимися глазами. Над взрыхленной землей плавало серое марево. Артем чихнул, ударившись носом о землю. Потом еще и еще, уже удерживая голову в тяжелой каске. Настало время гранатометчиков.
Жах! В бурьяне, метрах в сорока, не больше, рвануло, подбросив тучку пыли, плавно поплывшую по ветру, подобно мультяшному призраку. Мирон хотел как-то это прокомментировать, но рвануло опять, немного ближе. По спинам и шлемам застучали комья земли.
— Кажись, из АГСа забрасывают, — сказал Мирон.
— Главное, чтобы из миномета не сыпанули, — сказал Артем.
— Не станут они себя обнаруживать из-за нас двоих. Гранаты пулять — это одно. А трубу наши сразу вычислят. Ответку пошлют.
— У них азарт взыграл. Сдавай назад. В ложбинке, может, не зацепит.
Едва они отступили, пятясь, как впереди поднялся взрыв, похожий на грязный куст, а потом такие кусты начали вырастать там и сям, пытаясь отыскать двоих людей, пережидающих обстрел совсем рядом.
— Десять, — насчитал Мирон, когда миномет умолк. — Ящик расстреляли. Теперь успокоятся. Разве что снайпера поставят раненых добивать. — Тебя зацепило?
Артем не мог ответить. Он умирал. Голова его была пробита от темени до самого рта, полного искрошившихся зубов.
— Эх ты, — пробормотал Мирон. — Что ж ты так…
— Все правильно, — сказал ему Артем. — Тогда ты, теперь я. По справедливости. Чтобы никому не обидно.