Тем временем Мориссе явился в кузницу на улице Сен-Филипп, потому что ему удалось выяснить, что она служила ширмой для пиратов, но не застал там того, кого искал. Его подмывало оставить записку Жану Лафиту, прося его о свидании и напоминая об их отношениях, начало которым было положено за шахматной доской, но все же решил, что это будет колоссальной ошибкой. Он всего лишь три месяца был тайным агентом под маской ученого и еще не привык к осторожности, необходимой в этой профессии, и на каждом шагу ловил себя на том, что чуть было не совершил роковую ошибку. Однако несколько часов спустя в тот же самый день, когда Жан-Мартен представил его своей матери, его предосторожность показалась ему смешной, потому что она с непринужденной естественностью предложила проводить его туда, где можно было встретить пиратов. Они сидели в гостиной желтого дома, которая вдруг стала тесной для всей семьи и тех, кто пришел повидать Жан-Мартена: доктора Пармантье, Адели, Санчо и пары соседок.
— Я так полагаю, что за головы братьев Лафитов уже назначена цена, — сказал Мориссе.
— Это забота американцев, месье Морист, — засмеялась Виолетта.
— Мориссе. Исидор Мориссе, мадам.
— Братья Лафиты весьма уважаемы, потому что за свой товар они не заламывают цены. Никому и в голову не придет выдать их за те пятьсот долларов, что предлагаются за их головы, — вмешался в разговор Санчо Гарсиа дель Солар.
И добавил, что Пьер имеет репутацию мужлана, но Жан — настоящий кабальеро с головы до пят: галантен с дамами и вежлив с мужчинами, говорит на пяти языках, и стиль написанных им текстов непогрешим. О его щедрости и гостеприимстве ходят легенды, отвага его всем известна; кроме того, его люди, числом около трех тысяч, готовы отдать за него жизнь.
— Завтра суббота, состоятся торги. Вам интересно пойти в Эль-Темпло?[23] — спросила его Виолетта.
— Эль-Темпло, говорите?
— Да, это место, где проходят торги, — пояснил Пармантье.
— Если все знают, где они собираются, то почему их не арестовывают? — подал голос Жан-Мартен.
— Никто не решается. Клейборн запросил подкрепление, потому что люди эти внушают страх: их закон — насилие, и они вооружены лучше, чем армия.
На следующий день Виолетта, Мориссе и Жан-Мартен собрались на лодочную прогулку, запасшись полдником и парой бутылок вина в корзинке. Виолетта приложила усилия, чтобы оставить Розетту дома — под предлогом музыкальных упражнений, поскольку она уже успела заметить, что Жан-Мартен слишком часто поглядывает в сторону девушки, а ее материнский долг требует, чтобы она вставала стеной на пути любой неуместной фантазии. Розетта была ее лучшей ученицей, идеальной кандидатурой для plaçage, но совершенно не годилась ее сыну, которому предстояло войти в «Общество синей ленты» посредством выгодного брака. Она думала выбрать себе невестку, руководствуясь неумолимым чувством реальности и не давая Жан-Мартену возможности совершить какую-нибудь сентиментальную ошибку.
В самую последнюю минуту к их компании присоединилась и Тете. Она решилась сесть в лодку не без колебаний, потому что страдала от тошноты, обычной для первых месяцев беременности, и опасалась кайманов, змей, которыми кишела вода, и всяких других тварей, которые имели обыкновение падать с веток прямо на голову в мангровых зарослях. Утлое суденышко продвигалось вперед силами гребца, способного с закрытыми глазами ориентироваться в этом лабиринте каналов, островов и болот, вечно окутанного зловонными парами и тучами комаров. Лучшего места для нелегальных перевозок и самых изощренных преступлений вообразить было невозможно.
Бастард
Эль-Темпло оказался диким островком среди заводей дельты, холмом, образованным перемолотыми временем ракушками, покрытым небольшой дубовой рощей. Когда-то остров был индейским святилищем, где до сих пор виднелись руины алтарей — отсюда и происходило его название. Братья Лафиты расположились здесь с самого раннего утра, как и каждую субботу в течение года, за исключением тех субботних дней, что попадали на Рождество или Успение Богородицы. Возле берега выстроились в ряд мелководные суда, рыбачьи лодки, шлюпки, каноэ, частные прогулочные лодки с тентами для дам и грубые баркасы для транспортировки товара.
Пираты установили несколько парусиновых палаток, в которых выставили свои сокровища и бесплатно раздавали лимонад дамам, ром с Ямайки — мужчинам и сладости — детям. В воздухе пахло стоячей водой и острым блюдом из жареных лангустов, которое подавали на кукурузных листьях. Царила карнавальная атмосфера: музыка, жонглеры и дрессированные собачки. На подмостках для продажи были выставлены четыре взрослых раба и один голенький ребенок двух-трех лет. Желающие купить рабов проверяли у них зубы, чтобы определить возраст, белки глаз, чтобы убедиться, что они здоровы, и заглядывали в задний проход, чтобы удостовериться, что он не заткнут паклей — обычный трюк, чтобы скрыть понос. Одна зрелая дама в кружевной шляпке взвешивала затянутой в перчатку ручкой гениталии одного из мужчин.
Пьер Лафит уже давно начал аукционную продажу товаров, подбор которых на первый взгляд был лишен какой бы то ни было логики, словно вещи эти были собраны исключительно с целью сбить с толку клиентов: мешанина из хрустальных люстр, мешков кофе, женской одежды, оружия, сапог, бронзовых статуй, мыла, трубок и бритв, серебряных чайников, мешков с перцем и корицей, мебели, картин, ванилина, церковных дарохранительниц и канделябров, ящиков вина, дрессированной обезьяны и пары попугаев. Никто не уходил с пустыми руками, потому что Лафиты, ко всему прочему, были банкирами и кредиторами. Каждая вещь была эксклюзивной, как о том во всю глотку вещал Пьер, и не могла ею не быть, поскольку была добыта в открытом море во время нападения на торговые суда. «Взгляните, дамы и господа, на эту фарфоровую вазу, достойную королевского дворца!» «А сколько вы дадите за эту парчовую накидку, отороченную горностаем?» «Больше такой возможности не представится никогда!» Публика отвечала шуточками и свистом, но называемые цифры поднимались в забавном соперничестве, которое Пьер умело использовал.
Между тем Жан, одетый в черное, но с белоснежными манжетами, кружевным воротником и пистолетами за поясом, прохаживался в толпе, подбадривая нерешительных улыбками и завлекая своим темным взором заклинателя змей. Виолетту Буазье он поприветствовал театральным поклоном, а она ответила двумя поцелуями в щеки, как это принято между старинными друзьями, каковыми они и стали после нескольких лет разного рода сделок и обмена дружескими услугами.
— Чем могу служить единственной даме, способной похитить мое сердце? — вопросил ее Жан.
— Не растрачивайте на меня свои любезности, мой дорогой друг: на этот раз я пришла не за покупками, — улыбнулась Виолетта и показала на Мориссе, что держался в четырех шагах позади нее.
Жан Лафит не сразу его узнал: секунда понадобилась на то, чтобы справиться с обманкой костюма исследователя, бритого лица и пенсне с толстыми стеклами, поскольку когда он познакомился с этим человеком, на лице того красовались усы и бакенбарды.
— Мориссе? Это и вправду вы! — воскликнул наконец он, хлопая того по спине.
Смутившись, Мориссе оглянулся и надвинул шляпу на глаза: ему вовсе не было нужно, чтобы об этих откровенных знаках дружеского расположения стало известно губернатору Клейборну. Однако никто не обратил на них никакого внимания, потому что в этот самый момент Пьер выставил на продажу арабского скакуна, обладать которым страстно желали все присутствующие мужчины. Жан Лафит повел его к одной из палаток, чтобы спокойно поговорить и освежиться стаканом белого вина. Мориссе сообщил ему о предложении Наполеона: патент корсара — lettre de marque, — который был эквивалентен официальному разрешению атаковать другие корабли, в обмен на его особое внимание к англичанам. Лафит любезно отвечал, что в действительности не нуждается ни в каком разрешении продолжать делать то, чем он занимался всегда, и lettre de marque послужит лишь неким ограничением, поскольку будет означать, что он должен воздерживаться от нападений на французские суда со всеми вытекающими отсюда для него потерями.
— Ваши действия обретут легальность. Из пиратов вы превратитесь в корсаров, что гораздо более приемлемо для американцев, — привел довод тайный агент.
— Единственное, что сможет изменить наши отношения с американцами, — это уплата налогов, но, честно говоря, пока мы не рассматривали эту возможность.
— Патент корсара дает возможность…
— Только если мы будем ходить под французским флагом.
Скупой на слова Мориссе пояснил, что такое условие в предложение императора не входит: они и дальше будут ходить под флагом Карфагена, но зато смогут рассчитывать на безнаказанность и убежище на французских территориях. Эта речь Мориссе содержала максимальное количество слов, произнесенных им за один раз. Лафит ответил, что поставит этот вопрос на обсуждение, потому что такого рода дела решаются среди его людей голосованием.
— Но на самом деле все решает голос ваш и вашего брата, — уточнил Мориссе.
— Ошибаетесь. Мы большие демократы, чем американцы, и уж точно намного превосходим в этом французов. Вы получите ответ через два дня.
На аукционной площадке Пьер Лафит уже начал торговлю рабами — самое долгожданное на этой ярмарке, и голоса с предложениями цены становились все громче. Единственная женщина в этом лоте прижимала к себе ребенка и умоляла чету покупателей, чтобы их не разлучали: сынок ее очень сообразительный и послушный, говорила она. А Пьер Лафит тем временем расписывал ее качества хорошей производительницы: у нее уже несколько детей и она еще может рожать. Тете смотрела на это, похолодев от ужаса, с застывшим в горле криком, думая о детях, которых эта несчастная женщина уже потеряла, и об оскорбительности продажи. По крайней мере, ей через это проходить не пришлось, и Розетта от этого избавлена. Кто-то сказал, что эти рабы родом с Гаити, что они попали к Лафитам напрямую через агентов Дессалина, который таким способом финансировал свою армию и заодно набивал себе карманы, продавая тех самых людей, которые боролись вместе с ним за свободу. Если бы это увидел Гамбо, он бы просто взорвался от ярости, подумала Тете.