Друзья плыли, не зная точно куда, как вдруг Мариус натолкнулся на какой-то натянутый канат.
— Черт! — проворчал он. — Тут веревка, прикрепленная к стене… Нужно посмотреть, что там на другом конце.
Он высунулся из воды и при свете звезд увидел что-то качавшееся на волнах в нескольких метрах от него.
— Вот это да! — прошептал француз. — Шлюпка! Бог помогает нам.
Матрос быстро подплыл к лодке и схватился рукой за борт. Со скамьи вскочил мужчина. Провансалец заметил, как в его руке что-то блеснуло. И без предупреждения, даже не узнав, кто у шлюпки — враг или друг, незнакомец ударил матроса ножом.
— Qu’ès aco, парень? — насмешливо спросил Мариус. — Ты что, надеешься проткнуть шкуру такой старой акуле, как я? Ну подожди!
Бандит в шлюпке при ударе потерял равновесие. Не успел он прийти в себя, как Мариус схватил его. Завязалась борьба. Потом послышался звук от падения тела в воду.
— Вот так-то! Ты получил, чего хотел, вшивый моряк. Нет, чтобы по своей воле отдать посудину… Эй, залезайте в шлюпку!
Мариус помог девушкам и полковнику.
— Там в уключинах пара весел… У посудины есть руль… В общем все как надо!
Нож валялся на скамье. Мариус взял его и перерезал веревку, которой суденышко было пришвартовано к стене.
— Вы не ранены, Мариус? — спросила Фрикет.
— О, мадемуазель, так… пустяки. Я был начеку! — И добавил. — Не смею отдавать вам приказания, полковник, но беритесь-ка за руль. Я сяду на весла, а вы поведете; я тут ничегошеньки не знаю.
— Ладно, — отозвался полковник. — Мне здесь знаком каждый уголок.
Шлюпка двинулась вперед.
— А не должны ли мы, — спросила с жалостью в голосе Фрикет, — помочь тому несчастному, что был в лодке?
Мариус прервал ее:
— Я ему рукой заткнул глотку. Клянусь, ничего уже ему теперь не нужно…
— Так вы его убили?
— А, одним больше, одним меньше… Другим будет неповадно…
— О, Господи! Убийства… Все время убийства…
— Что поделаешь, пришлось… Во-первых, у него был слишком плохой характер… А потом, на войне каждый стои́т за себя… Каждый сам хватается за соломинку…
Шлюпка бесшумно скользила по волнам. Кубинский офицер ловко вел ее, избегая освещенных мест, стараясь не быть замеченным. Фрикет и Долорес из предосторожности нагнулись — не хотели, чтобы их увидели: женщины в лодке в такой час могли вызвать особое подозрение.
Где-то на юге метрах в трехстах — четырехстах горели огоньки. Карлос направил туда шлюпку, шепотом сказав матросу:
— Тише! Повернитесь… Видите причалы?
— Да… Меня там подобрали…
— Там и высадимся.
— Согласен, полковник. У причалов полно груженых и пустых вагонов, товаров, бочек, тюков, горы железа и леса — в общем, сам черт не разберется. Спрятаться в этом месте ничего не стоит.
Через десять минут шлюпка ткнулась в размытый водой берег. Из-за свойственной испанцам бесхозяйственности там и сям виднелись большие промоины в стене. Первым сошел полковник. Он хотел убедиться, что ничего подозрительного нет. Если бы кубинец встретил кого-нибудь, то сумел бы предупредить своих. Мариус говорил по-испански так плохо, что никто бы не понял его.
Сделав несколько шагов, Карлос уже собирался позвать всех на берег, когда раздался окрик: «Стой! Кто идет?»
ГЛАВА 7
Сообщник. — Переодевание. — Эшелон у причалов. — Отправление поезда. — Медленным ходом. — Меры предосторожности. — Папа, мама, ребенок и собака. — Последние минуты счастья. — Нападение. — Бедный малыш! — Победа кубинцев. — Антонио Масео.
В тот момент, когда из темноты раздался окрик «Стой! Кто идет?», полковник увидел направленную на него винтовку. Сохраняя полное спокойствие, он остановился.
«Гордый мужик», — подумал Мариус, готовый в любую минуту наброситься на часового.
Не отвечая, Карлос стал тихо насвистывать какую-то грустную, даже печальную мелодию, похожую на песню рабов. Винтовка опустилась, и часовой тихо произнес:
— Железо крепко… Кровь красна…
Полковник продолжил:
— Есть нечто более крепкое, чем железо.
Уже знакомый голос подхватил:
— Это душа человека, который жаждет свободы…
— Нечто более красное, чем кровь…
— Это лоб предателя или раба…
— Привет, браток! Твой номер?
— Двести двенадцатый.
— Ты — Антонио Гальго эль Адуанеро, таможенник.
— А ты — Карлос Вальенте, полковник… наш храбрый полковник.
— Тс-с! Тише!..
— И на свободе!
— Да, на свободе благодаря преданности и отваге молодой француженки из Красного Креста и вот этого моряка.
Фрикет и Мариус с удивлением слушали, как Карлос и незнакомец обменивались словами странного пароля, будто взятого у судей тайного трибунала.
— У нас всюду есть сообщники, — объяснила Долорес подруге.
— Еще один смельчак, который сражается за свободную Кубу в рядах испанцев, — подхватила француженка.
Таможенник несколько напыщенно, но с глубокой благодарностью произнес:
— Спасибо им. Родина и ее защитники их не забудут. Что ты теперь собираешься делать, полковник?
— Выехать из Гаваны вместе с сестрой, француженкой и моряком, добраться до армии Масео и занять свое место среди бойцов. Где Масео?
— Перешел вчера через Мариельскую дорогу…
— Здо́рово!
— Здесь такое смятение… Собираются послать подкрепление в провинцию Пинар-дель-Рио. Состав с боеприпасами уже готов к отправке… Он стоит неподалеку отсюда… На ветке, идущей по причалам…
— Мы должны уехать с этим поездом.
— Я помогу вам.
— Прекрасно. А теперь нам нужно переодеться.
— В хвосте поезда есть пустые вагоны, где можно вполне это сделать.
Все четверо залезли в один из указанных вагонов и начали в полной темноте быстро менять одежду. Вещи были мокрые, но это никого не смущало: в Гаване ночи теплые. Переоблачившись и выйдя наружу, они с любопытством стали разглядывать друг друга в новых одеяниях. Полковник Карлос обрел форму рядового пехотинца. Левый глаз прикрывала повязка, Карлоса невозможно было узнать. Мариус предстал в обличии погонщика мула[46] — в шляпе с испанской кокардой он смахивал на обозника, готового вступить в бой, спасая своих вьючных животных и груз. Долорес и Фрикет очень походили на крестьянок, провожающих мужей на передовую.
Между тем время шло. На причалах началось какое-то движение. Из города — кто пешком, кто на лодке — прибывали ремесленники, грузчики, сначала только мужчины, а потом женщины и дети. Они останавливались около вагонов и в ожидании пили, ели, громко болтали.
Начали подходить и армейцы, главным образом пехотинцы и кое-кто из артиллеристов. Солдаты двигались тихо — ни труб, ни барабанов и полное отсутствие энтузиазма.
Прибыв на вокзал, служивые разбрелись в разные стороны, смешались с толпой, их подзывали к себе, братались, предлагали выпить прямо из горлышка вино, угощали фруктами и охотно брали взамен сигареты.
Еще не совсем рассвело, когда солдат вместе с орудиями погрузили в вагоны. Таможенник вручил полковнику ружье со штыком и патронташ, а Мариусу — мушкет[47] со всем необходимым. Кроме того, каждый, включая и девушек, спрятал под одежду по револьверу.
Слиться с шумной, хотя и печальной толпой не составило труда. Никто даже не обратил на них внимания, и друзья расположились в одном из пассажирских вагонов по его центру, как в американских поездах, тянулся проход. Туда же сели солдаты, девушки, женщины. Народу набилось столько, что дышать было нечем.
Рядом с Фрикет поместилась молодая женщина с пятилетним ребенком на руках. С ними ехала собака, она тут же залезла под сиденье. Напротив примостился молодой человек в форме сержанта ополчения. Он гладил по голове ребенка и жалобно улыбался глотавшей слезы женщине. Иногда пес высовывал морду, облизывал ножки ребенка и опять скрывался под скамьей.
Фрикет все поняла. Муж, вынужденный ехать на передовую, и сопровождавшие его жена сын, собака… Семья лишившаяся главы… Дом, ставший слишком просторным… Боль… Безденежье, а может и нищета… А сейчас страшная боль расставания, может быть, навеки…
Груженый состав вот-вот должен был тронуться. Раздался свисток. Локомотив дернулся и снова остановился. К поезду подъезжали конные жандармы. Среди них Фрикет увидела служащих госпиталя, они выделялись среди других одеждой и повязками на руке. Девушка сжалась в комок — их побег обнаружили… Их ищут… Неужели найдут?
Полицейские заглядывали в каждое окошко, в надежде увидеть тех, кто отвечал бы полученным ими подробным описаниям.
Пройти мимо всклокоченной рыжей шевелюры Мариуса они, конечно, не могли. Но тот никак не походил на французского матроса с иссиня-черными волосами и густыми смоляными бровями. Не узнали они и полковника в форме рядового и с повязкой на глазу. Сидевшая довольно далеко Фрикет, заметив, что на нее смотрят, стала чихать и сморкаться, закрыв лицо платком. Долорес с жадностью впилась в огромный апельсин, наполовину закрывший ей лицо.
Не обнаружив ничего подозрительного, жандармы удалились. Четверо беглецов с облегчением вздохнули.
Поезд двинулся и медленно пошел вдоль бухты Атарес, пересек пригород Гаваны и покатил по пути, соединявшему столицу с маленьким городком Гуанахай.
Состав плелся со скоростью не больше пятнадцати километров в час, время от времени подавая гудки. Осторожность здесь была нелишней! Мятежники творили чудеса храбрости. Они бесстрашно нападали даже в разгар дня на составы, опрокидывая и разбивая их вдребезги. Поэтому вооруженные кочегар, механик и сопровождавшие их солдаты, находившиеся в бронированной паровозной кабине и тендере[48], были начеку — в любой момент они могли остановить поезд или подать назад.
Солдаты в вагонах с тревогой оглядывали окрестности. Офицеры, не отрываясь от биноклей, внимательно осматривали каждый куст, скалу, пригорок. Из окон торчали винтовки.