Что делать? Недолго думая, мы решили, что Колман останется на месте и займется спасением остального имущества, а я пойду искать людей, если они здесь окажутся. Через полчаса я уже полностью собрался в дорогу и вскинул на плечи узел с провизией, одеялом и двухлитровой флягой, наполненной водой, решив идти вдоль берега, пока не встречу какое-нибудь селение. Если такового не окажется, обойду остров и вернусь на это же самое место.
Но сначала я пошел на берег, чтобы среди остатков спасенного снаряжения найти себе одежду. Мы оба остались в лохмотьях. Брюки порвались и висели лоскутами, рубашки выглядели немногим лучше. Вытащив на берег самые ценные инструменты, мы дальше уже хватали все, что попадало под руку.
Мы особенно нуждались в тапочках, потому что те, что были у нас на ногах, совершенно изодрались об острые кораллы. Несколько пар валялось на песке, мы вымыли их и надели. Это придало нам более респектабельный вид. Но тем не менее даже и теперь мы едва ли могли показаться в своем одеянии на вечернем приеме.
На верху откоса мы попрощались. В какую сторону идти? Мне было безразлично. Пожалуй, лучше на юг, особенно если мы и вправду находимся на Большом Кайкосе. Я слышал, что на нескольких соседних островах есть селения. Тогда, может быть, мне удастся переплыть на один из них. Я поднялся па песчаный гребень, тянувшийся параллельно берегу. Колман в это время входил в воду лагуны, собираясь плыть к рифу. Он был уже около бурунов и искал более или менее тихое место, чтобы пробраться к паруснику, не разбившись о кораллы.
Параллельно гребню, по которому я шел, тянулся нескончаемый песчаный берег — белая полоса, опоясавшая зеленые заросли. Рядом раскинулись тихие воды лагуны, ярко-изумрудные там, где дно было песчаное, и светло-зеленые — где оно поросло водорослями. С внешней стороны лагуну окаймлял волнистый барьерный риф. Волны разбивались об него, и пена казалась особенно белой в сравнении с темно-синей водой моря. За рифом дно круто уходило вниз — согласно карте, на две тысячи морских саженей, или на три с половиной тысячи метров.
Приятно было снова оказаться на земле, хоть высадка прошла и не совсем так, как нам того хотелось.
Из глубины острова доносились густые, резкие запахи земли — запах засохшей грязи, нагретой солнцем травы, аромат множества цветов. Приятно было снова чувствовать, как хрустит под ногами песок, видеть живые существа — десятки ящериц, гревшихся на солнце, убегали из-под ног, ища укрытия.
Одна из них меня очень заинтересовала. Она принадлежала к какой-то новой разновидности, еще никем не описанной. Я попробовал поймать ее, но она быстро скрылась в кустарнике. Ну и пусть, у меня все равно нет формалина, чтобы законсервировать ящерицу. К тому же мы, вероятно, пробудем здесь довольно долго, и мне еще не раз представится возможность встретить такую же ящерицу.
Эта ящерица навела меня на прекрасную мысль. В нашем распоряжении остров. Нам уже не удастся побывать в Вест-Индии. Наша научная программа засохла на корню. Зато у нас под ногами совершенно неисследованный клочок суши. Здесь, на острове, должен существовать свой собственный мир живых существ, бегающих, ползающих, лазящих, составляющий единое целое в экологическом отношении. Мы должны узнать об этом острове все, что возможно. Исследовать остров, окруженный со всех сторон океаном, совершенно изолированный от мира, — ведь это так заманчиво! Острова тем и интересны для исследователей, что жизнь на них изолирована и сконцентрирована.
Большие пурпурные крабы бегали среди травы и, подобно ящерицам, прятались, завидев меня. Каково их место в этом островном мире? А эти улитки, гроздьями висящие на стеблях травы! Что им здесь понадобилось? Зачем они на траве?
Весь остров предоставлен нам: и земля, и вода, и небо, и бледно-зеленые лагуны. Вот движется в воде неясный силуэт гигантской морской черепахи — наверное, она возвращается с утренней кладки яиц. И берег — живая пульсирующая полоска, не принадлежащая ни земле, ни морю, а по очереди тому и другому. Все это наши владения.
Как бы желая показать мне тщеславность моего стремления узнать обо всем, что есть на острове, из купы кактусов выпорхнул колибри[7] и повис перед самым лицом. Он гудел и жужжал, как рассерженная пчела. И хотя крылья пташки мелькали, слившись в расплывчатое пятно, можно было различить мельчайшую подробность ее оперения. Я хотел определить, к какому виду может он относиться, судя по расцветке горла, затылка и полоски перьев вокруг шеи, но так ни к чему и не пришел. Я не знал даже, к какому роду его отнести. Легко повернувшись, птичка упорхнула обратно в кактусы, как бы спрашивая: «Ну, что, собираешься все узнать? Да?»
Я стал присматриваться к растительности. Это была тропическая растительность, правда, не столь буйная и пышная, как на соседнем Гаити или Санто-Доминго, а скорее утонченного типа, так называемого ксерофитного:[8] острые иглы, ярко окрашенная кора, мясистые листья, колючие шипы кактусов. Шипы! Они были душой этого растительного мира и безмолвно повествовали о скудном существовании, о палящем солнце и жгучих ветрах, об иссушенной зноем почве. Растительность пустыни… Я инстинктивно ощупал свою флягу — есть ли в ней вода? Кроны пальм на гребнях холмов отчетливо вырисовывались на фоне неба. В здешней растительности ощущалось что-то дикое, гнетущее и вместе с тем привлекательное. Может быть, причиной тому шипы и колючки, а возможно, песок и голый камень, проглядывавшие там и тут между стволами деревьев. Были здесь и цветы, даже на кактусах, — желтые и красные. Приятный пейзаж, тропический, но не кричащий, не из тех, что быстро приедаются.
В глаза бросалась одна особенность. Все растения на гребне дюны и поблизости от нее низко пригибались к земле. Это свидетельствовало о беспрерывных пассатах, дующих с моря и подчиняющих своей воле листья и ветви. День за днем дует ветер, и, защищаясь, растения поворачиваются к нему спиной, прячутся под укрытие скал. Вот первый пример взаимосвязей жизни островного мира, несколько звеньев цепочки, накрепко соединенных друг с другом: ветер возвел песчаные дюны — дюны дали растениям приют и минеральные соли для питания, а растения искривились и согнулись под напором все того же ветра.
Я зашагал дальше. Вскоре гребень дюны стал понижаться, перешел в равнину, а потом — в болото. Болото уступило место узкому, как лента, озеру. На дальнем берегу озера кормились фламинго — те самые, которых мы видели вчера вечером. Они расхаживали по-журавлиному в воде, то опуская, то подымая свои лопатообразные клювы. Я подкрался поближе, протискиваясь между мангровыми деревьями,[9] но они всполошились и улетели.
«А не теряю ли я попусту время? — спохватился я. — Может быть, все равно, когда я найду людей — сегодня, завтра или послезавтра?» Но, подумав, решил, что нам в любом случае надо есть, и если удастся быстро найти людей, мы еще успеем достать со дна консервы. А там видно будет, что делать дальше. Да и по отношению к Колману было бы не честно болтаться здесь без дела. Я зашагал вперед. В полдень я поел и присел отдохнуть на верхушке дюны. Вдруг мне показалось, что вдали на берегу виднеются какие-то фигуры. Люди. Двое. С криком я бросился вниз по склону, прыгая и размахивая руками. Но, к моему удивлению, люди повернулись на секунду в мою сторону и тотчас нырнули в заросли.
Глава IVИНАГУА — ЗАБАВНЫЙ ОСТРОВОК
Я остановился, в недоумении глядя в ту сторону, куда скрылись фигуры людей. Затем улыбнулся. Ничего удивительного! Вид у меня совершенно дикий. Одежда разодрана в клочья о кораллы; мятая шляпа лихо заломлена, борода двухнедельной давности скрывает мое лицо. На шее болтается грязный синий шарф. Я нашел его на песке и повязался, чтобы не обгорела шея. Изодранные парусиновые брюки лоскутами свисают до колен. До сих пор я не задумывался над тем, как выгляжу; не до этого было—сначала спасал снаряжение, затем отправился на поиски людей. А выглядел я, несомненно, как самый настоящий бродяга. Во всяком случае, достаточно страшно, чтобы напугать робких островитян. Какое-то время я стоял, выжидая. Никакого движения вокруг, только волны взбегали на песок да трава колыхалась под ветром.
Не спеша двинулся дальше. Вскоре на сыром песке появились следы — отпечатки широких босых ступней с далеко отставленным большим пальцем. Следы вели к купе карликовых пальм и мангровых деревьев. Я остановился в нерешительности и стал раздумывать над тем, как лучше всего обратиться к жителям неизвестного острова. Сказать ли им: «Доброе утро! Не будете ли вы добры сообщить мне, как называется этот остров?» Или лучше: «Прошу прошения, я потерпел кораблекрушение»? И то и другое звучало бы страшно глупо, но ничего больше в голову не приходило. Чувствуя себя ослом, я сделал шаг к зарослям и крикнул в сторону мангровых деревьев: «Эй! Кто там?» Молчание. Снова крикнул, и снова никакого ответа. «Эй, где вы там?» — закричал я в третий раз. С минуту все было тихо, затем из-за пальмы нерешительно вышли два маленьких мальчика.
Я оглядел их с любопытством: черны, как тушь, и почти столь же оборванны, как и я сам. Один был без штанов, но вскоре я разглядел, что штаны спрятаны в корзиночке у него за плечами. Оба казались испуганными я готовыми броситься в бегство при малейшем моем движении.
— Я ничего вам не сделаю, — сказал я.
Это, по-видимому, их успокоило, и выражение ужаса сошло с их лиц. Мальчик без штанов вдруг вспомнил о недостающей части своего туалета и торопливо ее надел. Я улыбнулся, видя его замешательство, и они оба в ответ тоже расплылись в широких улыбках.
— Не скажете ли вы мне, что это за остров? — спросил я.
Улыбка немедленно сошла с их лиц, и мальчики приготовились к бегству. Вопрос казался им совершенно бессмысленным. Они взглянули друг на друга, затем на меня, словно сомневаясь в моих умственных способностях.