За этим занятием и застал его Ильмар. Он вошел в кухню со стороны передней, молча вырвал полено и освободил кошку.
- Ты как сюда попал, капитан? - испуганно пролепетал Ури.
- Одевайся, пойдем! - грозно приказал Ильмар.
- Это куда? - с беспокойством спросил Ури, лихорадочно соображая, как поступить.
- Узнаешь! Не бойся, бить не буду. Поджигатель!
Ури стал приходить в себя.
- Но-но! Поаккуратней выбирай слова! Это надо еще доказать, учти. Я ни за кого отвечать не собираюсь. Никуда я с тобой не пойду… и прошу вас немедленно покинуть мой дом!
- Нет, пойдешь! Ты знаешь меня, Ури, я повторять не буду. А сейчас отдай мне артековскую путевку по-хорошему.
Руки Ури машинально метнулись к боковому карману курточки.
- Тебе путевку? Ха!
Попятившись, он бросился к дверям гостиной. Ильмар прыжком настиг его. Завязалась борьба. Припертый к стене, Ури, чувствуя, что ослабевает, в ярости промычал:
- Пу-сти! Сам отдам.
Ильмар отпустил.
- В Артек захотел? Ну что ж, на, возьми… Она как раз со мной. Ури со злорадной улыбкой достал из курточки путевку, разорвал ее и сунул ему в карман. - А теперь поезжай в Артек, капитан!
Забыв о намерении не ввязываться в драку, Ильмар набросился на него.
- Это тебе за учителя… это за путевку… а за поджог ты другим будешь отвечать, там тебе еще не так достанется.
Спасаясь от железных кулаков Ильмара, Ури упал. Из разбитого носа ручьями полила кровь.
- Этого тебе еще мало! - убеждал Ильмар, приподнимая и снова ударом сбивая на пол воющего Ури.
Из гостиной послышался испуганный каркающий голос:
- Ульрих, дитя мое! Что с тобой!
Дверь открылась. В кухню, колыхаясь на тонких ногах, стала протискиваться бесформенная туша паралитика.
Вскрикнув от изумления, Ильмар бросился вон.
Спустя четверть часа Ильмар был у Эллы.
Молодая женщина с грустным, озабоченным лицом молча провела его в маленькую уютную комнатку дочери и быстро ушла.
Арно говорил правду. Элла действительно болела и лежала в постели. На ее похудевшем лице горел неестественно яркий румянец. Руки были тонкие и бледные, а глаза - все такие же серые, ясные и смеющиеся.
Она рассказала, что с наступлением весны у нее в легких открылся процесс и врачи категорически запретили ей ехать в Артек. Поэтому ей пришлось вернуть путевку в школу.
- Ты знаешь, Ильмар, - с грустью говорила она, - когда мне сказали, что я не поеду в Артек, я проплакала всю ночь. Я все время мечтала хотя бы одним глазком посмотреть на эту чудесную страну пионеров. Даже во сне видела, как купаюсь с девочками в Черном море, а потом катаюсь на белоснежном артековском катере мимо пушкинской скалы… Однажды я разыскала книжку, и там было написано, что в Артеке рядом с палатками ребят цветут магнолии. Я так хотела посмотреть на них! Говорят, они растут прямо на дереве. Дерево высокое, пышное, а на ветках в темной зелени качаются огромные, как шапки, белые цветы. А какой у них аромат!
- Я достану тебе магнолию! - вдруг заявил Ильмар. - Еще не знаю как, но достану. Вот увидишь!
Простившись с Эллой, Ильмар направился на хутор Вахтрапуу, где жил учитель.
Чем ближе подходил он к хутору, тем беспокойнее было на сердце.
Тревожила мысль, как примет его учитель.
Хорошо, если выслушает, а то возьмет и спокойно выставит за дверь. И правильно сделает.
Рука Ильмара дрогнула от волнения, когда, войдя в темные сени, он тихо постучал в комнату Уйбо.
- Входите! - раздался знакомый голос.
Ильмар вздохнул и… остался стоять на месте. Послышались неторопливые шаги. Дверь открылась. Чуть прищурив глаза, учитель стал разглядывать, кто стоит в темноте.
- Ты пришел…
Ильмар увидел, как по лицу Уйбо пробежала непонятная тень.
«Кажется, рассердился».
- Учитель, я пришел рассказать вам все!
Сильные, добрые руки обняли его за плечи и ввели в комнату…
Сразу три удара, один сокрушительнее другого, обрушились на голову Альберта. Утром он принял из Тарту шифрованную радиограмму о том, что группа «Витязя» полностью разгромлена и арестована. Вторая ошеломляющая новость была о смерти капитана Карма, который неожиданно скончался минувшей ночью, и последняя - о приезде в Мустамяэ инспектора школ Ояранда.
Однако и это было не все.
Доктору Руммо не удалось поговорить со своим шефом сегодня утром. Во время его визита Альберт спал еще сладким сном, и Ребане, которая была очень обеспокоена предстоящим разговором с Уйбо, попросила милого доктора заглянуть двумя часами позже. Через два часа доктор явился. Сообщив Альберту об аресте Густавсона и самоубийстве профессора Миккомяги, доктор высказал предположение, что крах тартуской группы произошел по вине неизвестного им советского контрразведчика, которому каким-то образом попали в руки списки «Витязя».
- Примерно за час до самоубийства, - рассказывал доктор, профессор Миккомяги сообщил мне, будто советские органы госбезопасности узнали о местонахождении каких-то ценностей генерала Лорингера. Если не ошибаюсь, профессор имел в виду бумаги генерала Лорингера, якобы попавшие в руки советских чекистов.
После рассказа доктора в кабинете, где происходил этот разговор, наступило тягостное молчание. Лицо Руммо, сохранявшего внешнее спокойствие, покрывала мертвенная бледность. Альберт Ребане сидел, онемев от ужаса. Он долго с тупым изумлением смотрел в глаза доктору, точно пытаясь в них что-то прочесть, затем судорожно провел ладонью по вспотевшей лысине и вдруг разразился истерической бранью:
- Нас предали! Жить! Я еще хочу жить! Меня не тронут, я больной человек… Кярт, Кярт! Мы погибли!..
Из спальни в гостиную быстрыми, бесшумными шагами вошла Ребане. Холодным взглядом окинув растерянных собеседников, она резко произнесла, обращаясь к доктору:
- Вы лжете, Карл Гетс! О местонахождении тайника генерала Лорингера знали только четыре человека. Двоих из них уже нет в живых…
- Простите, дорогая Кярт, - нахмурился доктор, - но я, право, не понимаю вашего тона… а кроме того, при чем здесь Карл Гетс?
- Оставьте! - поморщилась Ребане. - Я Гертруда Лорингер…
Доктор молча вскочил с кресла, вытянулся в струнку и почтительно щелкнул каблуками. Больше никаких вопросов доктор не осмелился задавать. Он только отвечал - четко, коротко, по-военному.
Узнав от доктора, что советские органы госбезопасности каким-то чудом заполучили найденные в докторском флигеле секретные бумаги генерала Лорингера, баронесса перестала сомневаться в искренности его слов.
- Скорее всего, - говорил доктор, - бумаги могли к ним попасть через Филимова. Кстати, еще в больнице Филимов мне рассказывал, будто видел среди документов в замшевой папке какой-то старый план Мустамяэского замка с указанием всех потайных ходов, проложенных в его стенах. Видимо, рапорт Вальтера он тоже им передал. Я пришел к твердому убеждению, что приезд Ояранда в Мустамяэ - тоже дело его рук.
- Предатель! - заскрипел зубами Альберт. - Быть может, он и есть неизвестный советский контрразведчик?
- Этого не может быть, - уверенно проговорил доктор.
Баронесса слушала доктора с ледяным спокойствием, только на бледном лице ее явственней проступили под глазами синие тени.
- Скажите, доктор, - спросила она наконец, - когда именно Ояранд собирается навестить нашу школу?..
- Понятия не имею, - ответил доктор. - Вероятно, сегодня, если уже не приехал.
Баронесса поднялась с кресла.
- Бежать! - не выдержав, простонала она. - Надо бежать сегодня же! Сейчас же! Скорей в машину, доктор! Мы успеем, Пиллер еще на острове. О, я награжу вас щедро, очень щедро, милый доктор. Вам нельзя оставаться здесь. Не сегодня-завтра вас заберут… Идите со мной!
Она торопливо бросилась к стенному шкафу и через потайной ход провела доктора в комнату Курта.
Здесь, передвинув в углу за картиной едва заметный рычажок, она отвернула ковер и стукнула в стену. Часть стены отошла, открыв вход в черный каменный колодец. Железная винтовая лестница круто падала в пропасть. На верхней площадке, на стене, - большой овальный герб на железном щите. В луч фонарика вплыла потемневшая от времени бронзовая сова с предостерегающе поднятым мечом. Круглые, горящие при свете глаза совы казались живыми.
Баронесса повернула перстень. Камень сдвинулся, под ним оказался выпуклый острогранный металлический ромб с глубоко вырезанной немецкой готической буквой «Л». Это был фамильный перстень Лорингеров. Она приставила перстень к рукоятке меча. Ромбик мягко утонул в скважине. Инициалы плотно вошли в металл. Раздался щелчок. Тихий, глухой звук медленно уплыл на дно колодца. Дверь с гербом распахнулась, образовав овальное отверстие.
В узком высоком застенке - мрак и мороз. Стены из грубых плитняковых глыб обросли густым снежным ворсом.
На каменном потрескавшемся полу поблескивали старинные сабли, канделябры, серебряные кубки с гербами, хранящиеся, возможно, еще со времени Людвига.
Через искусно скрытую в каменной стене дверцу баронесса провела доктора дальше, в сводчатую, с мозаичным паркетом комнату, стены и низкий потолок которой были расписаны жуткими картинами. Отвратительные чудовища с перекошенными человеческими лицами, черти, висельники и мученики в кипящих котлах смотрели из темноты на пришельцев со всех сторон.
Вдоль стен с немецкой аккуратностью были сложены десятки больших и маленьких ящиков, обитых железом, коробки с хрусталем, картины в чехлах, бронзовые статуэтки, вазы и несколько узких брезентовых мешочков.
- Здесь золото! - Баронесса показала доктору на брезентовые мешки. - Мы возьмем его с собой за границу… все остальное уничтожим.
Подняв валявшийся на полу нож, она небрежным жестом распорола первый попавшийся мешок и запустила в него руки.
На пол посыпались золотые цепи, браслеты, старинные броши, драгоценные ювелирные сувениры и мелкие золотые монеты старинной чеканки.
В полутьме золотые вещи, казалось, ожили. Они ползли, извивались, тупо тыкались холодными носами в отяжелевшие пальцы баронессы…