лянув на дремлющего Филимова, Ребане осекся… — Что с вами? Вы, кажется, совершенно раскисли. Прекратите пить, черт вас побери!
— Я слушаю, — не открывая глаз, произнес Филимов. — Говорите прямо, чего вы от меня хотите.
— Хорошо, скажу, — подумав, согласился Альберт. — Меня не интересуют бумаги Лорингера. Бог с ними. Дайте мне рапорт этого… Вальтера, а за остальное не беспокойтесь.
— В папке рапорта не было.
— Что такое?
— Да, не было! — раздраженно повторил Филимов. — Я просмотрел все документы.
— Не хотите ли вы сказать, что его выкрали? — тихо спросил Альберт.
— Этого не могло быть. Сейф был заперт. Ключ находился у меня в кармане.
— Тогда вы лжете, Макс! Клянусь честью… или вы сейчас же вернете мне рапорт, или вы пожалеете о своем упрямстве. Прежде всего не забывайте о своей подмоченной репутации. Да-да, я говорю о вашем прошлом!
— О каком именно? — прорычал Филимов. Лицо его побагровело.
Паралитик нервно подкатил к письменному столу и, вытащив формуляр, потряс им перед носом Филимова:
— Смотрите сюда, — Альберт показал Филимову его послужной список. — «Моряк торгового флота Максим Аполлонович Филимов. Бежал из России с разбитыми белогвардейскими частями генерала Юденича… Член «Союза освобождения России». Если вы вернете рапорт, формуляр будет у вас…
Рука Филимова потянулась к тяжелой бутылке.
Альберт побледнел.
— Оставьте! — задохнулся он, хватая Филимова за рукав.
Завязалась борьба. Свободной рукой паралитик со страшной силой ударил Филимова в лицо. Голова старика, качнувшись, как маятник, бессильно опрокинулась на спинку кресла.
В кабинет вошла Кярт Реблне.
— Чай подан, — сказала она. Поняв с первого взгляда, что здесь произошло, Ребане громко добавила: — Гости ждут, прошу к столу. Где рапорт? — тихо спросила она.
— Он уверяет меня, будто рапорта в папке не было…
— Что за чушь!
— Придется заняться, — кивнул Альберт на пьяно посапывающего Филимова.
— Пойдем, — помолчав, сказала Ребане. — Не забывай, что ты юбиляр. — Она вышла из кабинета.
Альберт подкатил к резной дверце вделанного в стену дубового шкафа и, несколько раз постучав в нее, прислушался. Затем огорченно вздохнул, запер письменный стол и выкатил из кабинета, проворчав:
— Черт с ним, пусть очухается здесь…
Как только захлопнулась дверь, моряк тяжело поднял голову. Он прислушался к шуму, доносившемуся из гостиной, потом встал и, мягко ступая по ковру, направился к дубовому шкафу. Достав из кармана нож, Филимов долго возился с замком. В конце концов дверца бесшумно открылась. Моряк очутился в небольшой комнате, стены которой были сплошь завешены коврами. На дверях висел плащ с погонами майора Советской Армии. У стены стояла широкая тахта с мятыми подушками. На небольшом письменном столе в серебряной пепельнице валялась недокуренная сигара. В комнате было тихо и прохладно.
Филимов внимательно осмотрелся. Свежие царапины на паркете привлекли его внимание. Он отвернул на стене угол ковра и обнаружил в деревянной обшивке потайную дверь.
— Так и есть, — пробурчал он, — это ход на лестницу…
Дверь на лестницу открыть не удалось. Филимов вернулся к письменному столу и стал быстро просматривать содержимое его ящиков. В одном из них среди беспорядочно разбросанных дорогих сигар лежало несколько гранат и пистолетов.
Внимание Филимова привлекла серебряная пластинка на рукояти немецкого пистолета системы «парабеллум». Он прочел надпись, выгравированную на пластинке, и в ужасе отшатнулся.
— Тысяча чертей! — взволнованно прошептал он. — Какой же я болван!
Спрятав пистолет в карман, старый моряк тихо вышел из комнаты в кабинет и плотно закрыл за собой дверцу шкафа.
Но вдруг легкий шорох за спиной заставил его резко обернуться. Кто-то, заглянув в кабинет, медленно прикрыл дверь гостиной. Затем оттуда донесся насмешливый голос доктора Руммо.
Покачнувшись, Филимов без чувств рухнул на пол.
Часть вторая
ЗАМОК С ПРИВИДЕНИЯМИ
Глава 13
КИВИРАННАСКИЙ ПАСТОР
Узкое окно затянуто лунной морозной паутиной. Крупные снежинки с любопытством заглядывают в слепые стекла и, покачиваясь, тихо уплывают вниз.
Ильмар сидит на опрокинутой парте в темной пионерской комнате, напряженно прислушиваясь к доносящимся звукам. Звуки копошатся за стеной, просачиваются в двери, надвигаются из окна… В гулкой тишине ночи они помогают не только чувствовать, но и видеть, что делается в этот поздний час в интернате.
На кухне старушка Тедер воюет с посудой, из спальни мальчиков то и дело долетают взрывы хохота. Там неугомонный Арно опять что-то врет про Зеленого Охотника. В умывальной комнате девочки напевают артековскую песенку. По коридору, бестолково топая сапогами, носится Бенно. Он староста интерната, а это значит, что на его плечах лежит тяжелая обязанность — каждый вечер перед сном загонять ребят в постели.
«Только бы сюда не заскочил!» — сердито думает Ильмар.
Но вот в коридоре слышатся легкие, осторожные шаги Ури. Он подкрадывается к пионерской комнате, легонько открывает дверь и, убедившись, что капитан один, быстро проскальзывает к нему и шепотом спрашивает:
— Никто не подслушает?
Ильмар злится. В противоположность Ури и Арно, он терпеть не может никаких таинственностей. Он привык смотреть, на вещи прямо, просто и считает, что только девчонкам простительно шептаться по углам и передавать друг дружке пустяковые секреты. Ильмар не догадывался, зачем Ури с такими предосторожностями назначил ему встречу. Он был уверен, что ничего нового тот сказать не может. Рапорт исчез. Прямо с вечера доктор Руммо увез Филимова в больницу. Утром директорский сейф был вскрыт. Замшевая папка оказалась наполовину пустой, а под решеткой камина учителя обнаружили кучу пепла и обгоревший клочок немецкого документа. В тот же день в Мустамяэ прибыл начальник погранзаставы капитан Тенин. Просмотрев оставшиеся в папке бумаги, пограничник сейчас же увез их, ни словом не высказав своего отношения к случившемуся.
Ильмар терялся в догадках. Неужели Фнлимов сжег рапорт? Но если так, значит, он в чем-то виноват, значит, он действительно имел какое-то отношение к гибели отца и не хотел, чтобы об этом узнали.
Тревожные мысли не давали ему покоя. А сегодня после игры в баскетбол Ури задержал его в спортивном зале и многозначительно предупредил:
— Обязательно жди. Дело сеть. Тайна.
— Что за тайна? — спрашивает Ильмар, пытаясь разглядеть в темноте бледное, взволнованное лицо друга.
— Слушай, — чуть слышно начинает Ури, — сегодня я случайно услышал разговор дяди Альберта с матерью… Оказывается, Филимов ни в чем не виноват. Дядя Альберт точно знает: Филимов видел твоего отца, когда заключенных пригнали в Тормикюла грузить корабль… Их тут же отвезли обратно. Сам посуди, мог ли он быть убийцей твоего отца.
— А почему он сжег рапорт?
— Не знаю. Ты же сам говорил, что он сжег целую кучу бумаг. Выходит, тут дело не только в рапорте.
— Верно, — задумчиво подтверждает Ильмар.
— Слушай дальше. Дядя Альберт говорил матери об одном человеке, и я подумал, что этот человек знает, кто убил твоего отца. Пусть у меня отвалятся уши, если это не так.
— Кто этот человек?
— Э-э… капитан, обычаев не знаешь. Такие дела так просто не делаются. Тебе нужно дать страшную клятву, что никому не скажешь его имя. Так нужно.
— Не бойся, я обычай знаю и клятву тоже дам, — стараясь быть спокойным, отвечает Ильмар. — Для меня самая верная клятва пионерская.
— Можно и пионерскую, — морщится Ури.
Сорвав с себя красный галстук, Ильмар крепко зажимает его в руке и, держа перед собой, медленно произносит:
— Этот галстук перед войной подарил мне отец. Пусть проклят буду я, если не сдержу своего слова. Клянусь честью пионера, что никому не открою имя этого человека!.. А теперь говори, — строго приказывает он другу.
— Дело сделано, — облегченно вздохнув, соглашается Ури, — этого человека ты отлично знаешь. Помнишь, в ту ночь, когда сбили русский самолет, он был у вас на хуторе, сидел возле твоей постели и читал молитвы.
— Кивираннаский пастор! — взволнованно воскликнул Ильмар.
— Да, кивираннаский пастор!
Ури сам вызвался проводить Ильмара к пастору. В воскресенье под вечер мальчики отправились в кивираннаскую церковь.
По дороге Ури сказал:
— Я считаю тебя настоящим человеком, капитан. Ты умеешь хранить тайны. Ты не то что этот дурак Бенно, который все выболтает первому встречному, а потом будет колотить себя в грудь и орать: «Не будь я Бенно, если сболтнул хоть слово!» А ты не такой… Ты даже под страшными пытками не нарушишь клятву…
Ильмар шел молча. Он думал только об отце. В ту ночь, когда фашисты разыскивали в тормикюласком лесу русского летчика, Ильмар тяжело болел скарлатиной. Он лежал в постели, не зная, что делается вокруг, не зная, зачем и куда уходил из дома его отец. Ильмар даже не мог проститься с ним. Бот с убитым рыбаком обнаружили утром после облавы на берегу залива, неподалеку от того места, где были найдены клочья парашюта и полуобгоревшая военная сумка с документами, из которых тормикюласцы узнали, что русского летчика звали Сергей Устинов.
«Конечно, — думал Ильмар, — пастору хоть что-нибудь известно об отце — ведь он был тогда на хуторе Пеэтри, разговаривал с ним и наверняка знал о его намерениях».
Чем ближе подходили мальчики к церкви, тем больше охватывало Ильмара беспокойство. Он никогда не был суеверным и не признавал никаких примет. Но когда из церковной ограды навстречу им выехала вереница саней, а на передних они увидели большущий черный гроб, Ильмару стало не по себе. Переждав, пока последние замешкавшиеся сани скроются за трепещущей снежной занавесью, друзья, собравшись с духом, нырнули в церковь.
Просторная, величественная церковь показалась Ильмару сейчас мрачной и тесной. В холодном, дымном сумраке — грозди мерцающих свечей. Плывут и сливаются с полутьмой неясные человеческие силуэты. Крошечная старушка с растрепанными седыми волосами, взмахнув платком, как крыльями, опустилась подле ребят и зачем-то показала на распятие.