Да уж, последней королеве Гавайев, ныне скромно проживающей в Гонолулу на персональную пенсию пять тысяч в год, недавно перевалило за девяносто, и она уже три года как пребывала в полном маразме.
Немнихер тем временем собрался с силами, глубоко вздохнул и перешел к главному:
– Ее бывшее величество, пребывая в глубокой озабоченности будущим своей родины, согласилась усыновить вашего покорного слугу. То есть меня.
М-да, а ведь Танечка про это не в курсе, подумал я. Хотя, если и сама бывшая королева тоже ни сном ни духом, это вполне объяснимо. Но зачем оно Немнихеру?
Так я и спросил.
– Георгий Андреевич, но ведь выборы каждые четыре года – это большие деньги! А учитывая, что теперь кандидатом в президенты может стать вообще кто угодно, да неизвестно, сколько вообще этих кандидатов будет, деньги могут стать очень большими.
– Опять же с уходом Судзиловского некому будет лоббировать интересы компании «Лукини – Немнихер вояж», – предположил я.
– Совершенно верно! Вы, как всегда, смотрите прямо в корень. А референдум о восстановлении монархии на Гавайях, хоть и может обойтись немного дороже выборов, произойдет всего один раз.
– Так вы, значит, метите в короли? Да уж, помрете вы точно не от скромности. Но как же, позвольте полюбопытствовать, быть с идеалами социализма – неужели вы собираетесь их предать?
– Георгий Андреевич, да как вы могли такое подумать! Это же главное в моей жизни. Как должность короля сможет помешать борьбе за построение социализма? Наоборот, господин Кисин в своей последней работе «Марксизм и женский вопрос» утверждает, что необходимым условием для этого является достаточная концентрация власти. И королю обеспечить ее будет проще, чем президенту. Я уверен, что Гавайское Социалистическое Королевство не только в кратчайшие исторические сроки построит развитой социализм, но и твердой поступью пойдет к коммунизму.
– Эк вас понесло-то… ладно, я в принципе не против того, чтобы во главе Гавайев снова встал король. Но это должен быть человек высочайших моральных качеств! Образец, я бы сказал, честности и человеколюбия.
– Подобные слова, Георгий Андреевич, пробуждают робкую надежду, что вы видите эти качества в вашем покорном слуге.
– Да, вижу, но пока, увы, не очень явственно. Зато, если вы еще раз продемонстрируете ваши безукоризненные достоинства, у меня не останется слов, кроме выражающих полное одобрение упомянутых вами планов. Вы готовы?
– Всегда готов, ваше высочество!
– Похвально. Так вот, недавно народ острова Пасхи решил сбросить ярмо чужеземного угнетения и восстановить независимость своей родины. Разумеется, Россия готова помочь его свободолюбивым устремлениям… но… вы же понимаете, какой тут поднимется визг про аннексию, оккупацию, дипломатию с позиций силы и еще черт знает про что. Зато если этот остров на свои деньги купит человек с безупречной репутацией, а потом подарит его на Новый год народу рапануйцев, у злопыхателей будет гораздо меньше простора для маневров. О вашей любви к детям после истории с «Херсоном» ходят легенды, а ведь аборигены острова Пасхи – они и есть натуральные дети природы.
– Георгий Андреевич, поверьте, я бы с радостью, но у меня просто не хватит денег!
– Во-первых, вы врете, а это неприлично для монарха. Он может недоговаривать, добросовестно заблуждаться, но вот нагло и, главное, глупо врать не имеет права. Во-вторых, Россия понимает ваши финансовые трудности и примет меры по их нивелированию. В-третьих, каждый уважающий себя монарх обязан в первую очередь решить вопрос престолонаследия. Это к тому, что, если из выделенных на освобождение острова средств испарится больше пяти процентов, вопрос престолонаследия станет самым актуальным в вашем недолгом царствовании.
Израильский министр сложил на груди лапки, состроил огорченно-постную морду лица и стал похож на Рекса, когда тот, пытаясь стащить банку сметаны, разбил ее и, весь в белом, делал вид, что не понимает, в чем же его совершенно необоснованно подозревают.
Однако оставался еще вопрос, который неплохо было бы прояснить, с чем я и обратился к Немнихеру:
– Арон Самуилович, а на кого вы собираетесь оставить пост министра иностранных дел?
– Ваше высочество, неужели я вас чем-то не устраиваю?
– То есть вы хотите быть одновременно и королем Гавайев, и министром иностранных дел Израиля? Ничего так запросы… хотя…
Я вспомнил Луиса Амадо Первого. Правда, он собирался совмещать должности внутри одного королевства. Но зато сразу три!
А мой гость вдруг ни с того ни с сего проявил отвагу, более приличествующую королю, нежели главе МИДа. И ляпнул, правда, зажмурившись:
– Ведь ваше высочество, являющееся для меня примером, не только государственный канцлер Российской империи, но и принц-консорт Ирландского королевства!
– Спасибо, что напомнили. Действительно, а не жениться ли вам? Тогда «принц-консорт Немнихер» будет звучать очень неплохо. Да не пугайтесь вы, это пока шутка. И если не начнете давать волю своим хватательным инстинктам, то она таковой и останется.
Глава 25
Не так уж трудно догадаться, зачем в свое время в Советском Союзе были организованы творческие союзы – ну там писателей, художников, кинематографистов, журналистов и, возможно, еще кого-то аналогичного. Дело в том, что творческая интеллигенция, или если выразиться точнее, то образованщина, есть по своим глубинным устремлениям сила деструктивная. Потому как создать настоящее произведение искусства совсем непросто. Для этого необходим не только талант, который, между прочим, встречается достаточно редко. Нужно еще и желание вложить душу в то, что собираешься донести до людей. Да и сам, так сказать, объект донесения тоже должен быть, то есть автор обязан иметь за душой хоть что-то, чем не стыдно поделиться с широкими массами. Ну и где столько всего этого взять?
Есть, конечно, путь и попроще – пристроиться вылизывать афедрон власти. Особого таланта тут не нужно, самоотверженности и готовности стойко переносить нужду и невзгоды – тем более. Потребна только определенная усидчивость и минимальное владение словом, кистью и прочими орудиями творческого труда. Плюс, разумеется, полнейшее отсутствие брезгливости. Но даже таким весьма усеченным набором качеств обладает далеко не каждый. И как тут быть? Да очень просто – нужно начать поливать грязью свою страну, за желающими оплатить подобное творчество дело не станет. Естественно, власть должна бороться с подобными индивидуумами мягко, бережно и даже в какой-то мере нежно – иначе они творить не согласны.
«Творцы» полезли изо всех щелей при Александре Втором. Александр Третий совсем немного затянул гайки – и, о чудо, они почти мгновенно попрятались. Стоило только сесть на трон Николаю – творческая интеллигенция с радостным визгом и утроенными за время вынужденного безделья силами вновь ринулась обгаживать все подряд, лишь бы объект имел хоть самое отдаленное отношение к русской государственности.
Когда на престол взошел Гоша, а из-за его спины начал все чаще выглядывать сатрап и душитель всех и всяческих свобод Найденов, описываемая часть творческой интеллигенции быстро сообразила, что избежать общественно-полезного труда на алмазных котлованах Вилюя можно всего двумя путями. Или в коленопреклоненной позе скромно пристроиться позади власти, но такое ответственное дело мы с Гошей кому попало не доверяли – смотри выше. Или закрыть дома окна, двери, залезть под одеяло и только там, обмирая от ужаса перед своим героизмом, шепотом прокричать два-три проклятия кровавому режиму. Но не увлекаться, а то вдруг из домашних кто услышит? Донесут ведь, сволочи.
При Сталине происходило в общем-то же самое, но с одним отличием – поле выбора у него было гораздо уже. Все-таки после Гражданской войны с хоть как-то образованными людьми стало не очень хорошо. И он вынужден был использовать всех. Так сам и сказал: «Других писателей у меня нет».
Вот, значит, именно из соображений направить разрушительную энергию интеллигенции в созидательное русло и были организованы творческие союзы. Им выделялись какие-то материальные блага – оклады, спецпайки, дачи, даже автомобили, – правда, в мизерных количествах. Но все это выделялось на союз, а уж внутри него творцы должны были разбираться сами. И теперь они могли безбоязненно реализовать себя в интригах, подсиживании, кляузах, доносах друг на друга и так далее.
Однако время показало, что у данной системы есть и определенные недостатки. В частности, в столь насыщенной обстановке многим элементарно не хватало времени для творчества. Фадеев, например, за всю свою жизнь написал всего три с половиной романа, да и то без отвращения можно было читать только первые два. Алексей Толстой тоже не слишком часто радовал читателей новинками, но этот хоть сумел обойтись без катастрофического падения качества своих опусов.
Гораздо более серьезный недостаток проявился в перестройку. Сталина над ними уже не было, врать и клеветать на свою страну можно было безбоязненно, но теперь они могли делать организованно, отчего эффективность их гнусного труда заметно повысилась. В надежде, что благодарный Запад завалит их гонорарами, как у Стивена Кинга или Артура Хейли. Или, учитывая важность стоящей перед ними задачи – подготовить почву для развала Союза, – даже выше.
Разумеется, помянутый Запад их кинул – хоть сколько-нибудь заметного материального успеха не добился никто, даже общеизвестный лауреат Нобелевской премии. Однако навредили они немало. Но что характерно, люди действительно талантливые ни при Николае, ни в перестройку в безобразиях практически не участвовали.
Так вот, у нас творцы со способностями от умеренных до весьма умеренных по мере надобности объединялись не в союзы, а в тематические бригады, и к распределению благ их никто, разумеется, не допускал – все шло сверху. Ибо, как сказал один поэт, «на свете нет печальнее базара, чем хай творцов на темы гонорара».
Поэтами и художниками у нас занималась Маша. Писателями широкого профиля – Мари и Гоша. Пишущие для детей и юношества находились под моим, так сказать, покровительством. За киношников отвечала Танечка. А работающими на экспорт, в основном в англоязычные страны, руководил Боря Фишман. Причем, что интересно, его бригада была самой малочисленной, но по объему выпускаемой продукции в разы превосходила все остальные, вместе взятые.