Толпа из двухсот жителей повторила его жест, и множество голосов прозвучало так громко, что их можно было услышать в Плаке:
– Да здравствует Спиналонга!
Теодорос Макридакис, которого никто не замечал, ускользнул в тень. Он так долго мечтал о том, что станет старостой острова, что его разочарование стало более горьким, чем незрелая оливка.
На следующий день Элпида Контомарис начала укладывать вещи. Через день или два они с Петросом должны были оставить этот дом, передав его во временное владение Пападимитриу. Элпида давно уже ожидала этого момента, но ее чувство страха и тяжести не стало меньше, так что у нее едва находились силы для того, чтобы переставлять ноги. Элпида почти бессмысленно бродила по комнатам, отяжелевшее тело отказывалось ей повиноваться, а ноги болели куда сильнее, чем прежде.
Задумчиво рассматривая драгоценное содержимое шкафа с застекленными дверцами – ряды крохотных солдатиков, фарфор, гравированное серебро, много поколений принадлежавшее ее семье, – она спрашивала себя, куда денутся все эти сокровища, когда их с Петросом не станет. Они ведь оба уже подходили к концу жизни.
Негромкий стук в дверь прервал ее мысли. Элпида решила, что, наверное, пришла Элени. Та, хоть и была очень занята школой и заботами о Димитрии, обещала прийти днем, чтобы помочь, а она всегда держала свое слово. Но когда Элпида открыла дверь, ожидая увидеть свою стройную милую подругу, в дверном проеме возникло нечто совсем другое – крупная фигура мужчины в темной одежде. Это был Пападимитриу.
– Калиспера, кирия Контомарис. Можно мне войти? – вежливо спросил он, прекрасно понимая удивление женщины.
– Да-да, конечно входи, – отступая в сторону, ответила она.
– Я только одно хочу сказать, – сообщил Никос, когда они остановились друг против друга среди наполовину уложенных ящиков книг, фарфора и фотографий. – Вам незачем отсюда переезжать. Я не собираюсь отбирать у вас этот дом. В этом нет необходимости. Петрос немалую часть жизни посвятил заботам об этом острове, и я решил, что дом будет принадлежать вам пожизненно. Можете назвать это чем-то вроде заслуженной пенсии, если хотите.
– Но в этом доме всегда жили старосты, и теперь он твой. Кроме того, Петрос и слушать об этом не захочет.
– Меня совершенно не интересует то, что было раньше, – возразил Пападимитриу. – Я хочу, чтобы вы остались здесь, а я буду жить в том доме, который отремонтировал. Пожалуйста, – настойчиво добавил он. – Для всех нас так будет лучше.
Глаза Элпиды наполнились слезами.
– Ты так добр… – тихо сказала она, протягивая руки к Никосу. – Так добр… Я вижу, что ты говоришь искренне, но не знаю, как убедить Петроса.
– А у него и выбора нет, – решительно заявил Пападимитриу. – Я ведь теперь староста. И я хочу, чтобы ты разобрала все, что уложила, и поставила на те же места, где все это стояло. А я попозже вернусь, чтобы проверить.
Элпида уже понимала, что это не пустой жест. Этот человек говорил то, что думал, и привык получать то, чего хотел. Именно потому его и выбрали главой. Снова выстраивая в правильном порядке солдатиков, Элпида пыталась проанализировать, что же в Пападимитриу такого, что с ним просто невозможно спорить.
Конечно, дело было не только в его уверенном виде, в его внешности. Если бы речь шла только об этом, Пападимитриу мог бы стать и настоящим хулиганом. Но в нем было и нечто другое, неуловимое. Иногда он убеждал людей, всего лишь меняя интонации. В других случаях добивался того же результата, побеждая противника силой логики. Его искусство адвоката оставалось прежним, даже на Спиналонге.
Прежде чем Пападимитриу отправился дальше по своим делам, Элпида пригласила его поужинать. Она была великой кулинаркой. И умела готовить так, как никто на Спиналонге, и только полный дурак отказался бы от такого приглашения.
Как только Никос ушел, Элпида взялась за приготовление своих любимых кефтедес – мясные тефтели под яично-лимонным соусом, и еще сразу же собрала все необходимые ингредиенты для ревани – сладкого печенья, которое готовилось из муки, смешанной с манкой и сиропом.
Когда этим вечером Контомарис возвращался домой, его обязанности как старосты были уже полностью сданы преемнику, и шагал он с необычайной легкостью. Но едва он вошел в дом, как его окутал аромат горячего печенья, и Элпида в кухонном фартуке вышла навстречу, протягивая руки. Они обнялись, и Контомарис прижался лбом к плечу жены.
– Все закончилось, – пробормотал он. – Наконец-то все закончилось.
А когда Контомарис поднял голову, то заметил, что комната выглядит точно так же, как всегда. И он не увидел тех ящиков, что стояли на полу, когда он уходил утром.
– А почему ты не собрала вещи?
Голос Контомариса прозвучал более чем раздраженно. Он устал, и ему так хотелось, чтобы на следующий день все окончательно встало на свои места. Хотелось как можно скорее перебраться в новый дом, и то, что он не увидел никаких признаков сборов, его сильно расстроило, он ощутил такое изнеможение, как никогда прежде.
– Я все сложила, а потом снова разложила, – загадочно ответила Элпида. – Мы остаемся здесь.
И тут же, как по сигналу, раздался решительный стук в дверь. Это пришел Пападимитриу.
– Кирия Контомарис пригласила меня поужинать с вами, – просто сообщил он.
Только когда они уселись за стол и каждому была налита щедрая порция крепкого узо, к Контомарису наконец вернулось самообладание.
– Думаю, тут нечто вроде заговора, – сказал он. – Мне бы следовало рассердиться, но я слишком хорошо знаю вас обоих, так что понимаю, что выбора у меня нет.
Улыбка смягчила его суровый тон и официальность произнесенных слов. На самом деле Контомарис втайне был восхищен щедростью Пападимитриу, особенно потому, что знал, как важен этот дом для его жены. Они выпили в знак утверждения договора, и тема дома старосты больше не поднималась.
Некоторые из членов совета острова выразили недовольство таким решением, и еще жарко обсуждалось то, что может случиться в будущем, если кто-то из новых старост пожелает вернуть великолепный дом, но в итоге был достигнут компромисс: решили возобновлять договор аренды дома каждые пять лет.
После выборов работа по обновлению острова пошла еще быстрее. Обещания Пападимитриу оказались не просто предвыборным ходом. Ремонт и восстановление продолжались, пока у каждого не появилось достойное жилище и собственная печь, обычно во дворе за домом. И, что было куда важнее для чувства собственного достоинства островитян, в домах были сооружены уборные.
Теперь, когда вода благополучно собиралась в цистерны, ее хватало для всех. Построили также просторную общественную прачечную с длинным рядом гладких бетонных раковин. Для женщин это была самая настоящая роскошь, они теперь не спешили со стиркой, превратив прачечную в новое место для общения.
Но и общественная жизнь на острове тоже улучшилась, даже повседневная. Для Паноса Склавуниса, афинянина, прежде бывшего актером, рабочий день начинался тогда, когда у остальных он заканчивался. После выборов прошло совсем немного времени, а он уже успел склонить Пападимитриу на свою сторону. Склавунис был настырен, агрессивен, и это было его обычной манерой поведения. Ему нравились стычки, и прежде, в Афинах, он вечно организовывал всякие беспорядки.
– Скука здесь разрастается, как какая-нибудь плесень, – говорил он. – Людям просто необходимы развлечения. Большинство из них не загадывают даже на следующий год, но они вполне могут загадывать на следующую неделю.
– Я тебя понимаю и полностью с тобой согласен, – отвечал ему Пападимитриу. – Но что ты предлагаешь?
– Развлечения. Настоящие полноценные развлечения, – величественно сообщил Склавунис.
– И это означает? – спросил Пападимитриу.
– Кино! – заявил Склавунис.
Полугодом раньше подобное предложение выглядело бы просто смехотворным, все равно что предложить прокаженным переплыть пролив и пойти в кино в Элунде. Но теперь уже ничто не казалось невозможным.
– Ну, генератор у нас есть, – задумчиво сказал Пападимитриу. – А это уже неплохо, но его ведь недостаточно?
Если бы удалось чем-то развлекать и занимать островитян по вечерам, это могло бы по-настоящему приглушить бóльшую часть недовольства, что по-прежнему висело в воздухе.
Если люди будут сидеть рядами в темноте, думал Пападимитриу, и наслаждаться фильмом, они, пожалуй, перестанут пить слишком много спиртного в кофейне или строить какие-то заговоры.
– Что еще тебе требуется? – спросил он.
Склавунис не замедлил с ответом. Он уже рассчитал, сколько человек могут разместиться в зале собраний и где он мог бы раздобыть кинопроектор, экран и кинопленки. Он даже сделал все необходимые подсчеты. Конечно, недостающим элементом оставались деньги, но, учитывая, что многие больные теперь кое-что зарабатывали либо получали пособия, за просмотр фильмов можно было брать небольшую плату, так что все предприятие могло со временем окупиться.
И вот, через несколько недель после того, как актер озвучил свое предложение, в городке появились афиши:
В субботу, 13 апреля, в семь часов вечера в городском зале собраний фильм «Апачи Афин».
Билет – 2 драхмы.
К шести вечера у дома собраний выстроились в очередь больше сотни человек. И еще не меньше восьмидесяти подошли к тому времени, когда в половине седьмого распахнулась дверь. С тем же энтузиазмом островитяне приветствовали фильм в следующую субботу.
Элени просто кипела восторгом, когда писала дочерям о новом событии:
Мы все так наслаждаемся кино – это теперь главное событие недели! Впрочем, не всегда все идет по плану. В прошлую субботу пленку из Айос-Николаоса не привезли. Люди были настолько разочарованы, узнав, что фильма не будет, что едва не взбунтовались и несколько дней ходили с вытянувшимися лицами, как будто на них неурожай обрушился! Но к концу недели все снова взбодрились и испытали огромное облегчение, когда увидели, что твой отец выносит из лодки коробки с пленкой.