— Кошки, — объяснил Дом.
— Вот именно. Похоже, пора мне обзавестись меховыми перчатками. — Она проверила магазин «Лансера», затем взглянула на часы. — Их нужно уничтожить. Это вредители. У меня есть пара часов. Идешь со мной?
Это была Берни, и она просто хотела проявить внимание. Дом был неглуп, он знал, что весь отряд — не только его отряд в узком смысле, но и все друзья — постоянно наблюдает, приглядывает за ним.
«Уничтожение. Эвтаназия. Можно называть это как угодно. О боже, Мария…»
Это оказалось последней каплей.
— Просто кончайте со всей этой своей добротой, понятно? — Крик вырвался у него из горла прежде, чем он успел подумать, что говорит. Он буквально не видел ничего вокруг. Весь его мир составляли ярость, стыд, боль, и он больше не в состоянии был с ними справиться. — Просто кончайте это! Вы все, мать вашу! Я не смог спасти свою жену, черт бы меня побрал! Я не смог найти ее вовремя! Я не смог спасти ее! Мне пришлось застрелить, мать вашу, собственную жену, потому что я не смог ее спасти! Ясно? Все теперь ясно? Все ясно с чокнутым Домом? Пошли вы все!..
Затем он разразился рыданиями. Ему хотелось наброситься на кого-нибудь с кулаками. Он не знал, что сделает в следующий момент. Он слышал голос Коула, доносившийся как будто издалека: он приказывал кому-то убираться, говорил, что здесь не на что смотреть, — а Берни схватила его, как будто он тонул в третий раз. Он рыдал у нее на плече. Ему было все равно, что подумают люди, потому что жизнь его теперь не стоила ломаного гроша.
— Ну ладно, сынок, все-все, ну хватит… — Наверное, Берни позвала кого-то, потому что он почувствовал, что она пошевелила рукой. — Ты не волнуйся. Все хорошо.
Кто-то взял его за локоть.
— Дом, здесь холод собачий. Пошли внутрь.
Маркус когда-то обещал Карлосу, что всегда будет заботиться о Доме. И он всегда приходил, когда нужно: он появлялся в трудную минуту, так же как и сейчас.
Дом не знал, долго ли он сидел в дворницкой, уронив голову на руки. С улицы доносились звук пилы и разговоры — это Берни разделывала туши. Позднее он расслышал вдалеке одиночные выстрелы, эхом разносившиеся в неподвижном воздухе.
— Тратит патроны зря, — пробормотал Маркус.
Больше за это время он не произнес ни слова. Он просто сидел рядом и ждал, пока Дом решит, что снова может подняться на ноги и продолжать жить дальше.
Несмотря на дурные предчувствия Маркуса, Дом все-таки поднялся.
Командный центр, диспетчерская, 22:00
Время обеда давно уже прошло. Энергия Хоффмана иссякла. Ему нужно было в туалет, а еще ему безумно хотелось наброситься на бифштекс, который Берни наверняка приберегла для него. Но еще больше ему хотелось до конца рабочего дня выцарапать у Председателя несколько слов о его намерениях или по меньшей мере какой-то намек на то, что планы придется… изменить.
— Послушайте, Виктор, я с вами согласен, — говорил Прескотт. — Мы не обучали солдат полицейскому делу. Но если это работало в Хасинто в течение пятнадцати лет, это наверняка сработает и сейчас.
— Тогда червяки уже скреблись к нам в двери, сэр. — Раньше Хоффман больше всего на свете боялся провалить оборону Хасинто, боялся, что человечество исчезнет с планеты из-за его некомпетентности. Такого исхода ему кое-как удалось избежать, и теперь появился новый страх — страх того, что у него не хватит навыков для мирного времени, что он не сможет восстановить развалившееся общество. — Червяки исчезли, и крышку с котла наконец сорвало, а кроме того, мы в еще более глубоком дерьме, чем неделю назад.
— Я собираюсь посетить местных бродяг и предложить им амнистию. На обычных условиях.
«Ты меня не слушаешь».
— А если они вас пошлют куда подальше?
— Тогда, принимая во внимание острую нехватку съестных припасов, я отдам приказ солдатам расстреливать на месте бродяг, оказавшихся в лагере, как мародеров.
— Сами им об этом и говорите.
— Обязательно. И ожидаю от ваших людей повиновения.
— А почему вы решили, что они не будут выполнять такой приказ?
— Очень трудно стрелять в гражданских, Виктор. Любой солдат в состоянии открыть огонь, если существует угроза его жизни, но совсем другое дело — нажать на курок, когда объект бежит, унося буханку хлеба.
Хоффман старался не откидываться на спинку скрипучего стула. Он знал, что, если только прикоснется к ней спиной, он обмякнет и тогда наверняка уснет. Бродяги являлись лишь частью проблемы, одним из пунктов в списке потенциальных источников конфликта. Он понимал, что самые большие неприятности ждут их со стороны жителей импровизированного города, снова и снова задающих простой вопрос: почему продукты, лекарства и прочие блага поступают к другому человеку, а не ко мне? Люди уже ворчали насчет того, как легко жить беженцам на кораблях, а у тех, кто оказался на берегу, продуктов и удобств гораздо меньше.
— Единственный плюс нашего положения в настоящий момент — это изобилие топлива, — произнес Хоффман. — Это чистое везение. Никто не ожидал, что на Мерренате Имульсию спрячут так, что бродяги не смогут до нее добраться. Однако до сих пор у нас недостаточно оборудования, чтобы как следует использовать это преимущество. Нет отопительных систем. Зданий с крышами, дверями и окнами. Водопровода. Терпение и выносливость людей не бесконечны, господин Председатель. Мы вырвали их из последнего насиженного гнезда, каким бы убогим оно ни было, и запихнули в ледяную нору.
— Это проблема Шарля. И он ею занимается.
— Но он использует моих инженеров. А безопасность — моя проблема. Поэтому я не могу игнорировать основные причины.
— Чего вы хотите, Виктор?
— Когда вам станет ясно, что Порт-Феррелл нежизнеспособен? Этот выбор был сделан в панике, в последнюю минуту. Город расположен слишком далеко на севере, здесь никакой инфраструктуры.
— Иного выхода у нас нет. Любой другой город, который мы рассматривали в качестве лагеря для эвакуации, ничем не лучше, наоборот — хуже.
— Но такая погода простоит еще три или четыре месяца плюс нехватка самого необходимого. Спросите у Хейман, сколько человек доживут до весны. У нас уже появилась ржавчина легких и что-то вроде дизентерии.
Без формы Прескотт иногда напоминал ему учителя рисования — из-за свитера и бороды. Без кителя и медалей он выглядел самым обычным человеком — до того момента, когда открывал рот, и тогда всем сразу становилось ясно, что он здесь главный и что это не подлежит обсуждению. Хоффман не мог представить Прескотта сомневающимся в себе хотя бы мгновение. С того дня как этот человек получил власть над КОГ и применил в бою «Молот», он всегда точно знал, чего хочет.
— Но ведь наша конечная цель — заселение Сэры людьми, Виктор. Если мы потеряем физически слабых людей, стариков, мы все-таки сможем… о, ненавижу слово «размножаться», но такова реальность.
— Хейман говорит, что для воспроизведения нашему виду достаточно генетического материала двух тысяч человек, но неужели мы должны доходить до этого, когда у нас есть выбор? В противном случае мы ничем не отличаемся от бродяг.
— Для того чтобы я принял решение покинуть этот лагерь, — ответил Прескотт, — необходимо нечто большее, чем лишения. Я отдам такой приказ, только убедившись в том, что пребывание здесь ставит под угрозу жизни большинства выживших.
— Я позабочусь об этом. Вместе с Шарлем или без него.
— Куда нам идти? Где ваш пресловутый райский уголок?
— На острова, — ответил Хоффман. — Наверняка существует множество островов, куда не добралась Саранча. Южнее.
— И вы думаете, что найдется достаточно крупный остров?
— Во время эвакуации мы потеряли множество людей. Думаю, цифра приближается к пятидесяти процентам.
Прескотт смотрел куда-то мимо него, поглаживая бороду.
— Я подумаю, — наконец произнес он. — Поговорите с Шарлем. Теперь нашим морякам придется перейти на новое положение.
— А именно?
— Мы запустили наш военно-морской флот.
— Он всегда имел лишь второстепенное значение, даже во время Маятниковых войн. — «И им это не слишком нравилось». Хоффман участвовал в морских операциях чаще других командиров КОГ. — Чтобы понять это, вам достаточно заглянуть на любую верфь.
— Ну что ж, если мы решим перенести КОГ на острова, нам понадобится не просто несколько траулеров. Когда будете готовы, займемся офицерами. Признаюсь, я уделял им слишком мало внимания. — В дверь постучали, и Прескотт оглянулся. — У вас еще есть ко мне вопросы?
— Имеется ли у вас еще какая-нибудь засекреченная информация, которой вы не поделились со мной, сэр?
Прескотт взглянул на него со знакомым выражением, словно говоря: «Ненавижу извиняться перед подчиненными».
— Мне очень жаль, что так получилось, Виктор. Да, я сообщил вам обо всех комплексах, расположенных на территории КОГ. Политика — такое дело… Привычка не делиться информацией становится второй натурой у лучших из нас. Это защитный механизм, который мешает нам ляпнуть лишнее в неподходящий момент.
«Это не ответ. Но не важно, ты сказал мне то, что я хотел узнать. Сволочь».
— Благодарю вас, сэр, — произнес он вслух. — Спокойной ночи. — Он повысил голос. — Войдите.
Как раз в тот момент, когда Прескотт подошел к двери, она открылась и появилась Берни Матаки. Она держала в руках большой лист железа, на котором лежало нечто, прикрытое куском камуфляжной ткани, и умудрилась отдать честь Председателю, не выронив своей ноши.
Хоффман подождал, пока шаги Прескотта не стихли вдалеке. Он устроил себе спальню в одной из комнат, выходивших окнами на спортплощадку, постелил на полу один из бесценных ковров и казался странно довольным этим для человека, рожденного повелевать.
— Сволочь, — сказал Хоффман.
Ему стало лучше, когда он произнес это вслух.
— Так с официантками не разговаривают, полковник.
Он улыбнулся.
— Когда-нибудь я вцеплюсь ему в горло и тебе придется меня от него отрывать.
— Ну, в таком случае вам необходимо подкрепиться, сэр. — Она поставила «поднос» на его рабочий стол и сняла тряпку, как официантка — салфетку. Перед ним стояла миска из столовой, в которой покоились кусок коричневого мяса и несколько бледных корнеплодов — они могли быть чем угодно. Она даже нашла приличную вилку и нож. — Жесткое, как старая подошва, но у нас не было времени с ним долго возиться. Хотя Коул поработал над ним немного кувалдой.