Сьюзен ХиллОстров забвения
Посвящается
Ее Королевскому Высочеству, Герцогине Корнуолльской,
«самой большой поклоннице Саймона Серрэйлера»
Пролог
Очень долго вокруг была только чернота, и у черноты не было ни формы, ни очертаний. Но потом мягкая туманная серость начала проступать по краям черного, и вскоре возникли образы, которые сменялись очень быстро, как на страницах детской книжки с движущимися картинками. Сначала он не мог уловить их или отличить один от другого, но постепенно движение замедлилось, и он начал различать лица, части тел — руку, большой палец, затылок. Волосы. Образы начали пульсировать, сдуваться и набухать, как бьющееся сердце, лица смешивались, сливались и снова разделялись, один или пару раз они лукаво улыбнулись ему, а еще тихо смеялись сквозь выбитые зубы. Он пытался отвернуться или поднять руку, чтобы прикрыть глаза, но словно окоченел, его кисть была холодной и тяжелой, как кусок мяса, который только что достали из морозилки. Он не знал, как ею пошевелить.
Лица распались на фрагменты и начали неконтролируемо крутиться, и он смотрел на этот вихрь сверху вниз.
Вспышка света. Внутри вспышки — миллион сверкающих острых иголок. Еще одна вспышка. Иголки растворились.
Саймон Серрэйлер открыл глаза.
Удивительно, насколько быстро мир приобрел свои привычные очертания.
— Какой сейчас день?
— Четверг. Сейчас двадцать минут шестого. — Сестра повернулась к нему, отвлекшись от капельницы, которую поправляла.
— Когда я очнулся?
— Вчера утром.
— В среду.
— А вы молодец. Как вы себя чувствуете?
— Сложно сказать.
— Боли есть?
Он задумался. Он повернул голову и увидел бледный четырехугольник неба. Крышу здания с карнизом по краям. Кажется, ничего не болело, но в левой руке и шее чувствовалась какая-то странная тяжесть. Остальные части его тела существовали как будто отдельно. Но это была не боль. Он помнил боль.
— Вроде бы все в порядке.
— Это хорошо. Вы молодец, — снова сказала она, как будто ей нужно было убедить его в этом.
— Да? Я в этом не уверен.
— Вы знаете, где вы?
— Не уверен. Может, в больнице?
— В точку. Вы в отделении интенсивной терапии Чаринг-Кросс, а я медсестра. Боннингтон. Меган.
— Ближайшая больница не Чаринг-Кросс… это… я не помню.
— Вы в Западном Лондоне.
Он позволил ее словам медленно осесть в сознании, и их смысл стал для него отчетливей. Он знал, где это — Западный Лондон, он однажды работал констеблем где-то в Западном Лондоне.
— Вы помните что-нибудь из того, что случилось?
Возникла вспышка. Части тела. Рука. Большой палец. Мертвый рот, сломанные зубы. Она погасла.
— Нет, кажется, нет.
— Не важно. Это совершенно нормально. Не надо истязать свой мозг, пытаясь что-то вспомнить.
— Не уверен, что у меня есть мозг.
Она улыбнулась.
— Мне кажется, что есть. Давайте я поправлю подушки, устроим вас чуть-чуть поудобнее. Вы можете сесть?
Он понятия не имел, как ему может удаться что-то такое сделать, но она, кажется, приподняла его, слегка наклонила вперед на одной руке, взбила подушки, разгладила простыню и вернула на место без особых усилий. Он заметил, что весь был в трубках и проводах, прикрепленных к нему и ведущих к машинам, мониторам и капельницам, и что его левая рука лежала на своего рода подъемнике. Он посмотрел на нее. Бинты, длинный рукав из бинтов, доходящий до локтя и выше.
— Болит?
— Нет. Она как будто бы… никакая.
— Онемевшая?
— Не совсем. Просто… Не могу объяснить.
— Не стоит волноваться. Консультирующий врач придет посмотреть вас сегодня вечером.
— Кто он?
— Мистер Флинт. А Доктор Ло — старший ординатор. Он присматривал за вами последние пару дней. Но мы все одна команда.
— При мне целая команда?
— О, да, именно так, Саймон. Ничего, если я буду называть вас Саймон? Мы всегда спрашиваем, знаете, но вы были не в том состоянии, чтобы ответить. Как вы предпочитаете? Мистер Серрэйлер? Суперинтендант? Старший суперинтендант?
— О Господи, нет. Саймон — в самый раз.
Дверь слегка приоткрылась.
— К вам посетитель, так что я вас оставлю. Вот тут кнопка вызова, у вашей правой руки. Нажмите, если что-нибудь понадобится.
— Ну привет. — Кэт нагнулась и поцеловала его в щеку. — Ты снова проснулся.
— А сколько я спал?
— Большую часть последних трех недель.
— Недель? И давно это прекратилось?
— Вчера. Ты помнишь, что я была здесь?
Он попытался разобраться в спутанной куче картинок у себя в голове.
— Я не… Нет.
Он мельком увидел встревоженный взгляд своей сестры, который она быстро спрятала.
— Мне сказали, что скоро придет консультирующий врач. Ты знаешь, что у меня есть собственная «команда»? Ты в ней?
Она улыбнулась.
— Ты принесла мне винограда?
— Нет. Но тебе же на самом деле не виноград нужен, да?
— Мне нужно узнать, что случилось и почему я здесь. Поговори со мной.
— Слушай, Сай, ты должен узнать все, но я не тот человек, который сможет рассказать тебе всю историю целиком, потому что меня там не было. Завтра снова приезжает Кирон, и, если ты думаешь, что готов выслушать, он расскажет тебе.
— Шеф был здесь?
— Конечно, был. Он привез меня в тот день, когда это случилось, и с тех пор приезжал сюда несколько раз — как только находил время, — и я коротко вводила его в курс дела каждый день.
— Серьезно? Почему ты?
— Потому что я была здесь практически каждый день и разговаривала с медиками, так что могла переводить для него медицинский жаргон.
— Нет, я имею в виду… Я не понимаю, как вы вообще с ним познакомились.
— Он стал опорой, Сай… Когда больше некому было меня здесь поддержать.
— О.
— Не надо «о».
Он попытался прочесть выражение на ее лице, но не мог на нем сконцентрироваться, потому что о себе дала знать боль в левой руке, которая становилась сильнее с каждой секундой. Она мощными волнами катилась по его плечу, отдаваясь в груди, а потом разливалась вниз и вверх по всему телу, как будто резала ножом и рвала клещами.
— Сай?
— Господи! — Он посмотрел на все эти бинты и на подъемник, который держал его руку. Если бы они горели, он бы не удивился. Ощущение было именно такое.
Кэт вскочила на ноги.
— Все нормально. Сейчас я разберусь… подожди.
Она не возвращалась час. Ночь. Весь остаток его жизни. Его по рукам и ногам сковала боль, и думать он мог только о боли. Он слышал собственный крик — настолько громкий, что он боялся, как бы они не пришли наказать его. Лица. Чернота теперь не была просто темнотой, по краям больше не было мягкого света, она стала алой в центре, и этот центр все расширялся и расширялся.
— Господи…
— Все хорошо. Кто-то идет. — Кэт крепко держала его правую руку. Она гладила его по лицу и вытирала слезы, но он не чувствовал стыда или смущения, за болью он не чувствовал ничего.
— Давайте-ка с этим разберемся, — сказал на этот раз мужчина, нависший над его койкой.
— Держись.
Он не мог держаться, но вариантов у него не было. Он лежал, корчась от боли. Кэт протирала его лоб от пота влажным полотенцем. И злилась. Она тоже злилась. Почему все вокруг злились из-за него?
Все закрутилось, люди входили и выходили из палаты, люди наклонялись к нему.
— Вот так, Саймон… еще секунду.
И тут — бесконечно легкое освобождение от боли, и его тело расслабилось, его лоб посвежел, его рука как будто исчезла.
— Ну вот и все. Вам нужно было нажать на колокольчик, Саймон. Нужно было сказать…
— Нет, — услышал он, как сказала Кэт. Он узнал этот ее тон, хотя она очень редко к нему прибегала. — Нет, дело тут не в нем, дело тут во всех остальных. Существует режим приема препаратов, и если ему не следовать, то происходит такое. И у меня заняло слишком много времени, чтобы найти кого-нибудь, кто хоть что-то знает о нем и о его состоянии, и заставить их прийти, — и не говорите, пожалуйста, что у вас была смена дежурства.
— Это была смена дежурства. Я прошу прощения.
— Господи боже!
Мужчина. Он был молод, с бородой, и его глаза были полны беспокойства, сочувствия и гнева.
— Саймон, я доктор Ло. Тан. Мы с вами знакомы, но это первый раз, когда вы видите меня после пробуждения. Боль ушла?
Он будто бы лежал на пуховой перине. Он не чувствовал ничего, кроме мягкости и легкости. Он блаженно улыбнулся всем присутствующим в комнате.
Он понимал, что снова заснул, и потом плыл по воздуху, а в итоге и по воде, но стрелки часов на стене напротив его кровати медленно двигались назад, так что он полностью потерял чувство времени и даже дня и ночи. Было светло, потом темно, а он все плыл.
— Сейчас пятница, — сказал кто-то.
Он выплыл на поверхность.
Их было двое, и Кэт тоже была. Его приподняли на подушках, а по оконному стеклу стекали серебристые капли дождя.
— Пятница.
— Мы хотели бы поговорить с тобой о том, что мы планируем делать, если ты сейчас готов?
Он узнал молодого доктора, но не пожилого, почти лысого и с маленькими круглыми очками.
— Я доктор Флинт, Грэг Флинт. Я консультирующий ортопед-травматолог.
— Это что, ученый совет?
— В какой-то степени. На самом деле я рад, что доктор Дирбон здесь… конечно, если вы не против. Я постараюсь выражаться понятно, но она сможет переводить наш жаргон, если мне это не удастся, и вы сможете задать ей вопросы. Я коротко ввел ее в курс дела, пока вы витали в мире грез.
— Теперь я здесь.
— И я прошу прощения за то, что вы остались одни с такими сильными болями, — этого не должно было случиться и больше не случится. Как у вас дела сейчас?