— Но, конечно же, ничего не случилось. С тех пор я пыталась звонить ему дважды, а сегодня утром они заставили меня прождать двадцать минут, и я все равно с ним не поговорила. Я знаю, в полиции все очень заняты, но это не повод просто от меня отмахиваться. Я понимаю, что он в тюрьме, но он в тюрьме не за убийство Кимберли, вот в чем дело, и именно это для меня важно. Вы это понимаете, мисс Брюэр?
— Доркас. Конечно, понимаю. — Она наклонилась вперед, не снимая руки с колен, и посмотрела Мэрион не просто в лицо, а прямо в глаза. И ее собственные глаза, глубокие, карие, засветились сочувствием и теплотой.
— У них есть такие дела, которые называют холодными, — возможно, вы слышали об этом. Это словосочетание часто фигурирует в криминальных сериалах по телевизору — это значит только то, что преступление совершено много лет назад, его так и не раскрыли, но у них закончились улики и…
— Идеи.
Доркас улыбнулась.
— В общем — да. Они перестают работать над этими делами, но они их не закрывают… они не могут, пока кого-нибудь не арестуют и не осудят и этого человека не признают виновным. Даже если подозреваемый мертв, его все равно могут признать виновным, и тогда дело закроют.
— Хотелось бы мне, чтобы он был мертв. Ужасно так говорить?
— Думаете? Есть очень большая вероятность, Мэрион, что он убил вашу дочь. Я бы, наверное, говорила то же самое. Я с трудом могу себе представить, как вы себя чувствовали все эти годы. Разумеется, у полиции всегда очень много работы, и у них каждый день появляются новые дела — но убийств среди них на самом деле не так уж много. Раскрывать их — это их долг. Сколько уже прошло — четыре года?
— Почти пять.
— Пришло время им вернуться к этому делу и рассмотреть его еще раз. С тех пор случилось многое.
— Например?
Доркас посмотрела на нее довольно неопределенно, но потом все-таки сказала:
— Новые техники изучения улик. — Это достаточно впечатлило Мэрион Стилл.
— Но что мы можем сделать… Что вы можете сделать?
— Я думаю, нужно призвать полицию к ответу, напомнить им о Кимберли, заново рассказать общественности всю историю целиком и привлечь к ней всеобщее внимание — думаю, это сослужит вам неплохую службу. Они не любят, когда их выставляют в дурном свете, понимаете? Им точно не нужна плохая реклама, но странно их в этом винить. И вот у них появится шанс доказать, что они не только на словах могут осуществить то, что пообещал вам старший констебль… Давайте вдохнем новую жизнь в вашу историю.
«Я НЕ УСПОКОЮСЬ, ПОКА НЕ ДОБЬЮСЬ СПРАВЕДЛИВОСТИ ДЛЯ МОЕЙ КИМБЕРЛИ».
Миссис Мэрион Стилл пытается бодриться, предлагая мне чай и кусочек прекрасного имбирного пирога в своем светлом, безупречно ухоженном семейном доме в благоустроенном районе Лаффертона. На каминной полке стоят часы с улыбающейся рожицей, на мягком диване — подушки «Здесь спит котик» и «Остерегайтесь свистящих раков». На миссис Стилл голубой кардиган, ее волосы идеально уложены. Но когда я заглядываю в ее глаза, я вижу там грусть, а рядом с часами на полке стоит фотография милой девушки, лицо которой сияет жизнью и смехом.
— Да, — говорит ее мать, взяв фото в руки и передавая его мне. — Это моя красавица Кимберли. Кто мог забрать у нее жизнь? Кто мог сделать такое?
Но, хотя она и задает этот вопрос, она точно знает ответ.
— Ее убил Ли Рассон, — твердо говорит она. — Он сидит в тюрьме за убийство двух других девочек, и полиция знает, что мою Кимберли он тоже убил, все знают. Но они говорят, что у них недостаточно доказательств. — Ее лицо ожесточается, хотя в глазах сверкают слезы.
Когда я спрашиваю ее, достаточно ли, по ее мнению, сделала полиция после убийства Кимберли, она уклончиво отвечает:
— Они очень упорно работали, в этом я уверена. Они все старались, ведь в итоге Рассона посадили за другие убийства, верно? Может, они считают, что этого достаточно — ведь он сел в тюрьму на пожизненный срок, так что… — Она наливает нам обеим еще по чашке чая, и я снова смотрю на фотографию ее дочери. — Но я просто хочу спросить: почему они не могут начать заново? Почему не могут сделать шаг назад, все еще раз перепроверить? Я знаю, что с этим покончено, но я читала про убийства, за которые виновных осуждали через двадцать, тридцать лет, когда вскрывались какие-то новые факты. И это в тех случаях, когда даже не было очевидных подозреваемых. Но сейчас-то он у них есть, верно?
Я спросила ее, хочет ли она мести — и кто бы мог ее за это обвинить? Она потеребила кончик салфетки на подносе, но ответила, что дело не в мести.
— Дело в справедливости… Я хочу, чтобы он признался в том, что сделал, а если не признается, я хочу, чтобы они показали ему: они все знают, и есть достаточно доказательств, просто раньше они их не нашли.
Кого эта решительная, но глубоко несчастная женщина могла бы обвинить в том, что спустя пять лет это дело так и не открыли заново?
— Я не знаю, на ком лежала ответственность тогда, поэтому не могу сказать. — Она задумывается. Еще секунду назад Мэрион Стилл говорила тихо, но теперь ее голос становится громким и ясным. — Я только знаю, на ком лежит ответственность сейчас. И это нынешний старший констебль. Мистер Кирон Брайт.
Она вспыхивает от ярости и от боли, когда рассказывает мне, что виделась со старшим констеблем лично и умоляла его снова открыть дело против Ли Рассона.
— Он был очень приятным, — говорит она без тени иронии. — Мы выпили по чашке кофе, он выслушал меня предельно внимательно. Но с тех пор — ничего. Он не сделал ничего.
Пыталась ли она поговорить со старшим констеблем Брайтом повторно?
— О, да. Я пыталась. Но меня просто отбривали. Он никогда не бывает на месте, они не могут меня с ним соединить. Вчера я висела на линии двадцать минут. Я просила его перезвонить мне, но, конечно же, он этого не сделал.
Теперь она отчаялась, что произойдет вообще что-нибудь.
— Ему неинтересно, — говорит мне она, — это произошло еще до него. Он не видит это моими глазами. Полагаю, не стоит его винить.
Но я прекрасно вижу, что она винит. Я могу понять, почему. Я бы задавала точно такие же вопросы.
Почему полиция не произведет повторное расследование убийства милой, очаровательной двадцатичетырехлетней Кимберли Стилл, у которой еще все было впереди? Почему они не проверят, не появилось ли новых свидетельств какого-либо рода против человека, который, как они почти точно уверены, убил Кимберли? Миссис Стилл тихо говорит, что это, наверное, связано с деньгами.
— Они говорят, что у них нет ресурсов. Это ужасно, правда? Что справедливость настолько зависит от звонкой монеты?
Она провожает меня. В прихожей висит еще одна фотография Кимберли — на этот раз веселой девятилетней девочки с хвостиком в костюме Дороти из «Волшебника страны Оз» на Лаффертонской ярмарке.
— Она получила главный приз, — говорит Мэрион Стилл. И нежно гладит фото. — И вот что я вам скажу. Я это так не оставлю. Я буду без конца изводить полицию и всех, кто с этим связан. Я не успокоюсь, пока не добьюсь справедливости для моей Кимберли.
И она говорит серьезно.
Двадцать семь
Людей под завязку. Днем в субботу всегда так, если не идет дождь. Некоторым неженкам хватает плохой погоды, чтобы не приезжать.
Он занял стол у стены, и это давало преимущество. Только с одной стороны можно подслушать, а эта парочка точно не будет — они были слишком заняты своей склокой, и склоку уже заметили. Сейчас подойдет ближайший надзиратель с очередным предупреждением. Какой смысл приходить на свидание и начинать скандал сразу, как только уселся?
Он посмотрел на собственный стол. У него не было подружки. Минус один повод для беспокойства. Сегодня приехал Дэйв. У Рассона было четыре брата. Алан вообще к нему не приближался, Джим сейчас плыл на контейнеровозе на полпути от Южной Африки, так что это всегда был либо Льюис, либо Дэйв.
Минут пять они говорили о всякой ерунде. «Видел отца?» «Как твой пацан?» «Чем там опять недовольны Хаммерсы?» «Я принес тебе твоих ирисок».
А потом Дэйв сказал:
— У меня тут еще кое-что… — И начал рыться в карманах. Его еще будут обыскивать, любые бумаги и газеты они вскроют и перетряхнут, но вообще к бумажкам и журналам относились нормально, потому что туда особо ничего не спрячешь, только если не приклеить куда-нибудь пакетик, но Ли не употреблял наркотики и не участвовал в бартере. Он очень мало что считал постыдным, но наркотики возглавляли этот список. Никому никогда не приходило в голову спросить, почему убийство — это нормально, а кокаин — нет. Его вообще редко о чем-то спрашивали.
Наконец, Дэйв достал сложенный лист и положил перед ним. Ли посмотрел на него.
— Можешь прочитать сейчас, если хочешь.
— Что это?
— Там про… тебя и эту девчонку… Кимберли. Кимберли Стилл.
На лице Ли не отразилось абсолютно ничего. Он пододвинул сложенный лист к себе, сложил его еще раз, а потом еще раз. Сплющил и убрал в карман штанов. Надсмотрщик глянул на него. Ли снова достал бумажку, развернул ее, распрямил, помахал ею в воздухе. Повернул одной стороной. Потом второй.
Мужчина снова переключил внимание на парочку у двери.
В комнате было тепло и пахло человеческим телом. Здесь были дети, младенцы в грязных подгузниках, старики с пакетиками сырных и луковых крекеров. Ли прикрыл глаза. Его брат подался вперед, упершись локтями в металлический стол.
— Помнишь Эша Алабаму?
— Нет.
— Конечно, помнишь.
— Нет.
Дэйв вздохнул.
— Ладно. Неважно.
— Что?
— Если ты не знаешь, кто это…
— Господи, тебе нужно о чем-то говорить, ну расскажи про этого Эша.
— Спер «Ягуар» и впечатался в нем в дерево.
Ли пожал плечами.
— Бывает.
— Тебе нужно что-нибудь, пока нет звонка?
— Нет.
— Можешь передумать, как прочтешь, что в газете.
Парочка по соседству разбушевалась настолько, что парень внезапно подскочил и перевернул стол, швырнув его в сторону своей подружки. Надзиратели засуетились, а потом прозвенел звонок.