— Значит… Это мужчина. Возраст? Может быть любой, но, наверное, не больше семидесяти?
— Почему?
— Нужно быть спортивным и подтянутым. Уметь быстро убегать.
— Семьдесят — это не девяносто.
— Наверное, не женат и не имеет постоянного партнера. Все это делается в одиночку, в странное время суток…
— Возможно. Но не однозначно.
— Одиночка?
— Почти все преступники такие — не считая банд и наркоторговцев. Но в данном случае да, весьма вероятно.
— Местный. Ему незачем шагать куда-то за сто километров. Может делать все то же самое ближе к дому.
— Местный, потому что…
— Знает местность.
— Точно.
— Значит, парень из Лаффертона. А как он устраивает пожары? Не с обычными же спичками?
— Нет. Бензин или пропитанные бензином тряпки, а потом все то же самое, чем мы обычно разжигаем огонь в мангале, — газетки, щепки, зажигалки, только в гораздо больших количествах, чем нужно нормальному человеку. И сверху он все заливает бензином. Докидывает старые банки из-под краски. Из-под лака. Все, что находит. Все это не так сложно раздобыть.
— От него должно ими пахнуть.
— Хорошее замечание.
— Тем более повод считать, что он одинок, или, может, у него есть место, куда он скидывает пропахшую одежду.
— Где?
— Где угодно… Пустующий дом, старый сарай или даже просто берег реки или канала.
— Как он добирается от места пожара дотуда и оттуда до дома?
— На мотоцикле. Или бегом. Проще пробираться по закоулкам или через задние дворы. А это значит, что далеко он не уходит.
Кирон потянулся за блокнотом и ручкой.
— Значит, что мы имеем?
— Мужчина. Одинокий. Может быть, немного странный, но не совершенно чокнутый. Ну, он явно соображает, может планировать. Местный. Возраст — какой? Двадцать или пятьдесят? Тут слишком большой разброс. Что-нибудь еще… Может быть, у кого-нибудь коллеги на работе или другие знакомые замечали, что человек интересуется пожарами, или даже конкретно этими пожарами — ну, знаешь, ищет про них новости в Интернете или в газетах, смотрит по телевизору? Я к тому, что ему же наверняка нужен результат? Он вроде как хочет быть знаменитостью, пусть и только у себя в голове.
Кирон допил вино и встал, чтобы убрать со стола.
— Это было отлично, Сэм, очень полезно. Я как будто расчистил гору бурелома у себя на пути, стал как-то яснее видеть ситуацию.
— Да, но ты же не особо при чем, верно? Ты начальник. Ты не из уголовного розыска. Ты не ведешь дела.
— Да, но я обязан быть в курсе, как и со всем остальным. Это не обычное единичное происшествие, на которое, как ты совершенно прав, я бы мог не обратить внимания. Это продолжает происходить и, вполне возможно, выльется во что-то похуже — и мы должны быть на шаг впереди. Что не так-то просто.
— Пока никого не подозревают?
— Нет. И это большая проблема. Никто даже в зону особого внимания не попадает. Так что, возможно, на этот раз нужно ставить скорее на бдительность и внимательность патрульных, чем на вдумчивую детективную работу.
— И часто так бывает?
— По-разному. Хочешь кофе?
— Нет, спасибо. Хочешь сказать, патрульные машины часто случайно ловят преступников?
— Случайности бывают, но не часто. Обычно это с чем-то связано — с наводкой, с предварительной работой детективов, каждый раз что-то новое. Поэтому полицейская работа такая интересная.
— Не уверен, что хотел бы болтаться в патрульной машине часы напролет.
— «Болтаться» — это не совсем то слово, которое я бы стал использовать, Сэм. Там тоже бывают свои моменты.
— Думаю, пойду пройдусь, посмотрю, может, кто гуляет.
— Гуляет?
Сэм посмотрел на него из-за двери.
— Ну да.
Он вернулся не поздно. Никого из его друзей не было в городе. Он встретил несколько человек, которых смутно помнил по школе, а потом компанию своих прежних друзей, но уже через час с удивлением обнаружил, что у него с ними нет совершенно ничего общего. Они хотели поскорее напиться и вели себя максимально по-детски. Он был за рулем, так что ограничился половиной бутылки лагера, а когда его начали подкалывать за то, что он перешел на колу, то просто решил поехать домой.
Кирон пошел спать. Кэт разбирала посудомойку и допивала красное вино, которое оставил Кирон. Она не спросила, где он был.
— Кирон сказал, что скинул пару ссылок, которые могут тебя заинтересовать. Я сразу после хора съездила в больницу.
— Как он?
— Не очень хорошо. Они все сделали — томографию, рентген, бронхоскопию: не просто же так респираторная медицина одна из его специальностей. Консультирующий врач оказался одним из его прежних студентов.
— Всегда кто-то знакомый.
— Иногда. Ну, в общем, у него пневмония, и ему стоило начать лечение раньше — у него сильный застой в легких. Но они прекрасно справляются — надо сказать, для своего возраста у него отличное здоровье.
— Они с ним натерпелись.
— О, да. В первую очередь натерпелась с ним я.
— Ты не виновата.
Она рассмеялась.
— Выключи свет и все остальное, когда пойдешь наверх, Сэмбо.
Она быстро обняла его и взъерошила волосы, чтобы поддразнить, когда проходила мимо.
Кому: sam101notout@gmail.com
От кого: chief.bright@police.gov.uk
Подумал, что тебе может быть это интересно.
К.
Одна ссылка оказалась на журнал по криминальной психологии со статьей про поджоги. Вторая — на пару университетских программ по криминологии. Он отправил в закладки первую, чтобы прочесть позже, и хотел быстро пробежаться по второй, но в итоге поднялся наверх и внимательно изучил несколько страниц с информацией по обучению на своем планшете. Он все еще читал, когда заснул при включенном свете в два часа ночи.
Тридцать восемь
Мэрион засомневалась, сможет ли доехать сама, как только села в машину. Ее трясло, ладони были влажными, и она не могла нормально сфокусироваться — очертания зданий вокруг казались расплывчатыми.
Но все сразу стало лучше, когда она тронулась, и первые несколько миль, пока она выезжала из города и двигалась в сторону Бевхэма, дались ей легко, потому что все вокруг было знакомо и она могла не думать о том, куда на самом деле направляется. Но потом начались новые места. Навигатор разворачивал ее то налево, то направо, потом на круговой дороге подсказывал то один, то другой съезд, дальше, после перекрестка, сказал «двигаться вперед еще четыре мили», и все это время она держалась за руль мертвой хваткой, как будто на самом деле боялась, что он может сорваться с крепления. Обычно она водила абсолютно спокойно и довольно профессионально, но сейчас чувствовала себя так, будто представляет опасность для всех вокруг, а еще будто любой может увидеть ее в окне машины и понять, кто она и почему едет по этой дороге.
Знаки начали появляться за несколько миль до тюрьмы. На них могло бы быть написано «Центр переработки», или «Больница», или «Крематорий», но нет. И когда она сделала последний поворот на короткую дорогу, то увидела белые буквы на черном фоне. «Королевская тюрьма Леверуорт».
Она остановилась на обочине и вышла. Ее тошнило. Она стала хватать ртом холодный воздух. У нее сдавило грудь и снова закружилась голова. Мимо проехали несколько других машин. Она оперлась на открытую дверь.
После такого ей стоило сдаться и поехать назад. Она не справится с этим. Не справится с ним. Ее не пугала тюрьма сама по себе. Тюрьма ничего не значила. На нее не нападут, ее не обидят. Они имели дело с такими же обычными людьми, с такими же женщинами. С детьми.
Но он.
Ли Рассон. Последний человек на всем белом свете, который — она это знала — видел Кимберли живой, и последний, кто видел ее мертвой. Это она тоже знала.
Она согнулась и выплюнула сгусток слюны на землю.
Почему она так упорствовала в том, что это нужно сделать? Откуда в ней эта одержимость?
В письме было сказано, что ее обыщут, и она думала, что это ее не покоробит, — это необходимо, и скрывать ей нечего. Но это ее покоробило, заставило почувствовать, будто у нее номер вместо имени, будто она осквернена, раздета. Секунда — и сенсор в руках надзирателя прошелся по ней вверх и вниз, потом спереди и сзади, а теперь руки, и повернитесь, в другую сторону, пожалуйста, спасибо. Можете проходить.
Она ничего с собой не принесла. Она видела список, что можно и нельзя проносить в тюрьму, но ей не пришло в голову в него заглянуть. А сейчас она видела женщин с журналами, конфетами и плитками шоколада и почувствовала вину. Злость. Это было ужасно глупо.
Тут было очень шумно, металлические стулья царапали голый пол и гремели, повсюду звучали голоса детей и их топот, когда они вбегали в дверь позади нее. Она посмотрела на свои руки, лежащие на коленях, на пластиковую крышку стола, на пол, себе на ноги. Она не могла смотреть ни на кого из них и даже не пыталась смотреть на него, а он подходил к ней.
В помещении стоял запах — средство для мытья полов и еще что-то, что она не могла различить. Пот? Страх?
Стул напротив нее отодвинулся, и она увидела, как свет из окна за ним закрыло тело. Руки на столе. Руки.
— Добрый день, — сказал он, — Мэрион.
Она обратила внимание на кисти. Квадратно подстриженные ногти. Чистые. Толстые короткие пальцы. Волосы с тыльной стороны, как будто это какой-то маленький зверек. Руки. Как он убил ее? Своими руками?
— Все в порядке. — Он говорил тихо. — Я не кусаюсь. На самом деле я очень рад видеть тебя. Мэрион.
Она резко вдохнула и быстро подняла глаза, и он смотрел прямо в ее лицо, в ее глаза; она никуда не могла деться от его взгляда.
Лицо было обрюзгшее. На челюсти и подбородке лежала тень. Волосы короткие и седеющие. Ничего интересного, или неожиданного, или необычного, или примечательного. Такое лицо можно увидеть где угодно. Глаза бледные. Серо-зеленые, с прожилками, как на мраморе. Маленькие свинячьи глазки, но они глядели и глядели. Не мигали, не сходили с ее лица. Он улыбнулся. У него были плохие зубы. Она отвернулась.