Он проснулся в начале седьмого утра и не смог снова заснуть. Номер был достаточно комфортный, но в нем слишком сильно топили и нельзя было открыть окна. Он вышел. Улицы вокруг отеля выглядели так же уныло, как и любые другие улицы в районе, прилегающем к промзоне или шоссе. Кирон бы пошел на пробежку: от этого скучные места всегда казались менее скучными просто потому, что ты не успевал как следует их разглядеть. Но ему пришлось ограничиться быстрой ходьбой, потому что он не взял с собой спортивной одежды. Он сорок минут гулял среди офисных зданий из бетона и металла, крытых ангаров, оптовых складов и автомобильных парковок, которые уже начали потихоньку заполняться. В миле справа от себя Кирон заметил плоскую крышу больницы и повернул обратно.
Кэт все еще не встала, так что он заказал себе кофе и проверил телефон. Ни одного сообщения. Он подождал еще полчаса, почитал газету, а потом позвонил в участок. Его личный ассистент оказался на месте, но у него тоже ничего не было. Он как-то странно нервничал, как будто обязательно должен быть на работе и что-то делать — не важно что. Он позвонил дежурному офицеру.
— Докладывать не о чем, сэр. Пара дорожных происшествий в другом конце области, со всеми разобрались. Одно сообщение о проникновении со взломом, но — ложная тревога.
— Значит, ночь у нас была тихой.
— Похоже на то. Только одно сообщение, да и то, наверное, ерунда. Лаффертон. Кто-то разжег костер рядом со старыми складами у канала. Костер такой, что не стыдно и в Ночь Гая Фокса зажечь, — деревянные опилки, палки, обломившиеся ветки. Бумага. В форме вигвама. На самой вершине лежала велосипедная шина, а потом еще все это залили лаком. Все переполошились именно из-за запаха, позвонили сразу несколько человек — по поводу него, а еще густого черного дыма. Пожарная бригада подоспела вовремя и разобралась с ним без проблем, но выглядело эффектно. Кто будет так заморачиваться?
— Какой-нибудь психопат. Никакого ущерба?
— Он даже к деревьям близко не подобрался.
— Если это самое страшное, что произошло ночью, то нам нечего жаловаться.
Когда он закончил разговор, зашла Кэт.
— Завтрак. Тебе нужно поесть, — сказал Кирон. Тревоги вчерашнего дня тенью легли на ее лицо.
— А мы можем сразу поехать в больницу?
Он уговорил ее взять кофе, но выпить его так и не заставил. Через четверть часа они уже были в палате Саймона.
Он сидел весь в капельницах и проводах, а вокруг монотонно пищали машины. Он был бледен, его лицо как будто похудело, и в данный момент он с жадностью пил из стакана-непроливайки через трубочку.
— Однорукий бандит, — поприветствовал он их. Не похоже было на шутку.
— Я оставлю вас двоих ненадолго, возьму кофе.
Но Саймон поднял руку.
— Я знаю, что ты пришел сказать. Давай я тебя послушаю. — Его голос звучал устало.
— И что же я должен сказать? Просвети меня.
Кэт посмотрела сначала на одного, потом на другого, как будто перед ней два мальчишки, которых поймали за дракой в то время, как они должны помогать друг другу.
— Сай…
— Все нормально. Просто пусть он выкладывает, а потом может уходить.
Отчасти это было из-за препаратов, отчасти за него говорила боль, но Кэт его знала, знала, каким он бывает гордым и злым. И знала, что сейчас, скорее, чем когда бы то ни было, он предпочтет принять весь удар целиком и услышать худшее сразу.
Кирон вздохнул и шагнул поближе к постели. Он протянул руку и коснулся плеча Саймона одним пальцем, легко-легко.
— Послушай, — сказал он. — Тебя многое ждет впереди. Я не знаю и половины, и, как я полагаю, ты сам пока не знаешь. Но сколько бы это ни заняло времени, ты вернешься. Старший суперинтендант, на полной ставке. Как только тебя выпишут. И это не обсуждается, потому что ты слишком ценен, и никаких препятствий у тебя к этому нет. Ты меня понимаешь?
Саймон долго на него смотрел, но потом кивнул головой.
— Ну, больше тут сказать нечего. Сосредоточься на выздоровлении.
— Шеф. — Уголок его рта слегка дернулся.
Кирон кивнул и пошел искать кафетерий.
Кэт улыбнулась. Кирон досконально изучил ее брата. И это имело огромное значение, причем в нескольких отношениях.
Она села рядом с постелью.
— Это настоящая подстава, — сказала она, — просто жутко не повезло. Можно сделать все в лучшем виде, но риск инфекции всегда существует.
— Теперь как есть.
— Хочешь обсудить это со мной поподробнее или оставим это им? Лучше, наверное, так, ведь они эксперты.
— Ты не мой врач, ты моя сестра. Давай остановимся на этом.
— Хорошо. Без разговоров. Но ты знаешь…
— …что ты всегда рядом, если я передумаю? Да, я знаю. Спасибо. И все-таки: я останусь здесь, или меня отправят домой… или что?
— Не знаю, но, скорее всего, тебя выпишут, как только врачи будут уверены, что инфекция под контролем. У тебя довольно мощные антибиотики, и нужно будет принимать их еще пару недель в виде таблеток. Так что, если хирург будет всем доволен, нет никакой надобности тебе занимать койку. Но тебя нельзя отправлять домой.
— Почему?
— Ты боец, Саймон, но тебя буквально перемололо. Сразу оставаться одному в квартире — не вариант. Лучше бы тебе приехать к нам. Я не хочу задерживать тебя даже на лишний час, но мне необходимо удостовериться, что с тобой все в порядке, прежде чем отпустить домой.
— Да, доктор.
Кэт испытала смесь облегчения и беспокойства. Она явно не ожидала, что Саймон мгновенно согласится на все, что она предложила.
— Скажи мне честно… как ты себя чувствуешь? Я имею в виду не боль или неудобства… все это, то есть… Сай, ты потерял руку. Не пытайся отмахиваться от того, как это на тебя влияет… на твое настроение, на твой характер, на ту естественную уверенность, которую ты раньше испытывал в собственном теле. Не нужно хранить все в себе.
Саймон уставился прямо перед собой, и Кэт ничего не могла прочесть на его лице. За дверью — обычный больничный шум. Ей понравились несколько лет интернатуры, когда она работала среди этого шума, но карьера в больнице ее не прельщала, и теперь она была уверена в своем решении больше, чем когда-либо. Пациенты появлялись и исчезали за несколько дней, иногда часов; очень редко возникал шанс с ними познакомиться, и никогда — проследить за их судьбой. Кэт любила работать с людьми. Ни хирургия, ни анестезиология не привлекали ее, во многом из-за недостатка живого общения с пациентами.
— Я не знаю, как буду справляться с этим, пока не пойму, что именно меня ждет, — сказал Саймон. — И что я смогу делать. Слава богу, это левая рука — вот все, что я могу сказать сейчас. Нальешь мне воды?
Когда Кэт отдала Саймону стакан, он посмотрел ей в глаза.
— Но все-таки одну вещь я тебе скажу.
Он не сводил с нее глаз и медленно пил. Кэт ждала, предчувствуя, что это будет что-то важное. Она не хотела подгонять брата и боялась смутить до такой степени, что он откажется говорить. Они часто беседовали, и иногда он говорил ей всякое, время от времени немного открывался, намекал на свои истинные чувства, но она никогда не забывала о том глубоко личном, внутреннем ядре, куда ей никогда не будет доступа. Она научилась уважать это.
Саймон передал Кэт пустой стакан и на секунду сжал ее руку.
— Ты должна выйти за шефа, — сказал он.
Один
В последний раз, когда Серрэйлер навещал остров, он спустился туда с неба в маленьком самолете. В этот раз он прибыл по морю, на рейсовом пароме, который привез его, еще пару пассажиров и ящики с провизией.
Остров Тарансуэй был похож на кротовью спину — коричневый и отливающий золотом на солнце. Он и забыл, какой маленькой была единственная деревня — скопление приземистых домиков из серого камня, глядящих на воду. За ними бледной линией проходила дорога, которая затем превращалась в шоссе, поднималась вверх и сворачивала за холм, где расположились несколько отдельных коттеджей и ферм. За исключением их, это были дикие, пустынные земли. Несколько зданий, приютившихся в песчаных заливах, использовались в качестве гостиниц для приезжих, но к концу сентября они пустели, и островитяне закрывались на очередную зимовку.
Он присел на палубу. Небо клубилось облаками, но в кои-то веки в воздухе был лишь легкий бриз, а не сильный ветер. Если вам нравится буйство грозовых вихрей и вы хотите, чтобы вас сбивало с ног от их мощи, Тарансуэй, как и все близлежащие острова, — как раз то, что нужно.
Когда слабое течение понесло их в бухту, у Саймона появилось странное чувство, будто он заново входит в свою старую жизнь, но теперь совершенно другим человеком. Прошло почти шесть лет, а ощущалось как шесть сотен. Он был молод. Здоров, крепок, невредим. А сейчас он уже не был так невредим, хотя с физическими последствиями того, что он лишился своей руки и пользовался протезом, справиться было гораздо проще, чем с психологическими. Потеря конечности не давала ему покоя. Саймону почти каждую ночь снилось, что рука — по-прежнему неотъемлемая его часть. Он чувствовал себя неполноценным, даже когда ощущал растущую силу и ловкость и привыкал к новым способам выполнения привычных действий.
Чайки сбились в шумную прожорливую стаю, преследующую лодку: она развернулась и стала медленно подходить к своему надежному причалу у набережной. Саймон поднялся, потянулся и посмотрел перед собой.
Высокий мужчина. Женщина чуть пониже. И маленький мальчик. Они стояли вместе. Мужчины из лавок и пабов подойдут, чтобы начать разгрузку, как только «Брайт Ласс» пришвартуется и опустит трап, выпуская пассажиров. Саймону хотелось спрыгнуть на набережную. И в то же время ему хотелось спрятаться под палубой, пока судно не будет готово отправиться обратно.
Дуглас заметил его. Кирсти махала рукой. Мальчик просто стоял, засунув руки в карманы шорт. И смотрел.
Дуглас подошел первым, он взял сумку Саймона и похлопал его по спине. То, что произошло между ними в прошлом, действительно осталось в прошлом, и когда Кирсти заключила его в крепкие объятия, это ощущалось естественно, сердечно и прежде всего по-дружески и никак не напоминало о том, что случилось между ними несколько лет назад. И, казалось, ни малейшим образом не смутило Дугласа.