— У тебя постоянно вибрирует телефон.
— Я знаю. Это наверняка не важно — у меня пока нет никакой работы, по крайней мере до завтра, пока я не встречусь с шефом.
— Работа — это не единственное, что есть в жизни. Там может быть что угодно.
— Нет, — сказал он. — Не может.
— Что ты имеешь в виду?
Но он только покачал головой и продолжил есть.
Через полчаса он посадил Кэт в такси и пошел прогуляться по средневековой улице до собора. По обе стороны от него возвышались стены, а фонари отбрасывали на мостовую теплый желтый свет. Он остановился. У него в кармане снова зазвонил телефон, и ему внезапно показалось трусостью так долго избегать разговора, когда Кирсти ему явно хотела что-то сообщить. Разговор с Кэт прочистил ему голову. Как обычно.
Он достал телефон.
«Не могу дозвониться до тебя. Ты получил мои сообщения? Никаких следов Йена. Полиция здесь, но погода паршивая, так что масштабные поиски не вариант. Позвонишь мне? Целую, Кирсти».
Черт. Он медленно шел по улице, держа перед собой телефон, но сейчас он был не здесь, не в Лаффертоне, не рядом с собором. Он был на острове, в пабе, видел посеревшее лицо Йена и его бегающие глаза, решал, что делать дальше. И он решил, он дал Йену шанс сдаться. А вместо этого…
Вместо этого что?
Черт.
А теперь он, наверное, должен оставить или написать сообщение, и оно отправится адресату. Связь на Тарансуэе работала непредсказуемо даже при самой лучшей погоде.
— Алло, — это был Дуглас, и его голос звучал громко и отчетливо.
— Это Саймон. Меня не было, я только увидел сообщения Кирсти про Йена. Она там?
— Она наверху с Робби, он не может заснуть.
— Она написала мне про Йена. Есть какие-то новости?
— Нет. Я знаю только, что его давно не было видно.
— Может кто-нибудь из вас позвонить мне, если что-то поменяется? Телефон снова при мне.
— Без проблем.
— Спасибо, Дуглас. У вас все в порядке?
— Все хорошо.
Дуглас всегда был немногословен. Саймон повесил трубку.
Саймон всегда отлично спал, но этой ночью было по-другому. Он засиделся допоздна, снова просматривал файлы Кимберли Стилл. Отмечал те моменты, которые должны были отработать во время первоначального расследования, но, очевидно, не отработали, пытался разработать более корректную и детализированную временную шкалу событий. Чем дольше он над ними работал, тем больше мелких, но критических огрехов подмечал. Даже если некоторые отчеты потерялись, а это было возможно, все равно не сделали массу того, что могло бы дать жизненно важную информацию. Особенно много времени было потрачено на одну зацепку, которую старший офицер расследования безо всяких причин посчитал самой главной, пока все остальные концы так и оставались висеть.
Саймон знал, что полиция Лаффертона в то время переживала черную полосу: царила неорганизованность, все сводили какие-то личные счеты, и во главе находился слабый старший констебль, который рано ушел на пенсию. Его заменили — на Полу Девениш, которая быстро со всем разобралась, проявив завидную хватку и решительность, но последствия начавшегося разложения все равно оставались заметны еще некоторое время.
Он работал до половины второго, и все это время Йен ни на секунду не выходил у него из головы и как будто присутствовал рядом с ним в комнате. Он знал, что когда — точнее, если — Йен объявится, Кирсти сразу позвонит ему, но его страшил этот звонок. Если Йен действительно уплыл на Большую землю, чтобы сдаться полиции, новости уже просочились бы. Саймон сомневался, что Йен сделал именно это. Скорее всего, он сел на поезд и поехал туда, где ничего не знали о его теперешней жизни, — например, к старым друзьям. Или он просто мог затеряться в большом городе, например, в Глазго. И там, рано или поздно, его найдут. Но сколько времени это займет? Йен был странноватым, закрытым, а теперь еще и довольно нестабильным человеком. Саймон уже не мог запереть Йена и его исчезновение в ментальном ящичке, как все остальные проблемы, которые он не мог или не хотел решать мгновенно.
Он отправился в кровать, но сон у него был неспокойный — он слышал, как часы собора пробили четыре, пять часов… А потом он просто вырубился и проснулся только от звука назойливо вибрирующего телефона на прикроватной тумбочке.
Номер Кирсти.
— Его нашли. В старом сарае Кеннета Маки.
У Саймона тяжело упало сердце и разбилось где-то в районе живота, когда она сказала:
— Он повесился, Саймон. Все растеряны. Никто ничего не понимает.
Но он понял. Он сделал кофе и встал у окна, глядя на свой квартал, где пока еще царила тишина, потому что было слишком рано для идущих на работу или просто гуляющих людей.
Когда он решил дать Йену время подумать, а не сразу арестовывать его и передавать полиции Шотландии, он знал, что на самом деле предлагает ему путь к отступлению. Он мог бы сдаться, но зачем — серьезно, зачем? — когда у него были другие и, с его точки зрения, гораздо более хорошие варианты? Третья возможность маячила только где-то на задворках сознания Серрэйлера. Ожидал ли он, что Йен сделает это? Он закрыл глаза на секунду. Он не мог ответить на собственный вопрос.
И теперь, в результате его действий, Йен был мертв, и никто никогда не узнает, кто убил Сэнди Мердок, только если он не оставил где-нибудь записки или не рассказал кому-то еще, что было маловероятно, или если Саймон не раскроет подробности их разговора. Обязан ли он это делать с моральной точки зрения? С юридической? Формально как офицер полиции, наверное, должен. Но какая от этого будет польза? Это не вернет ни Йена, ни Сэнди, и как это знание поможет жене Йена или гипотетическим родственникам Сэнди, которые могут объявиться?
Конечно, он ничего не расскажет. Он похоронит эту информацию в глубине себя, как он похоронил уже очень много болезненного и неудобного. И совесть его за это не замучает. Если бы кому-то это впоследствии могло навредить или смерть Сэнди была бы отмщена, он бы не сомневался. Он бы уже летел на самолете в Шотландию.
Оставалась только Кирсти. Она ничего не знала наверняка, он ей ничего не рассказал. Но именно она сообщила ему, что Йен был военным, и с этого все и началось.
Кирсти.
Если она позвонит, он выслушает, что она скажет, но если нет, то оставит все как есть. Он полагал, что она бы задалась тем же самым вопросом, которым и он сам задавался сейчас: какая польза будет, если он прольет на это все свет?
Сорок шесть
Объявили штормовое предупреждение с возможными порывами ветра до восьмидесяти миль в час. Мэрион Стилл плотно закрыла все двери и окна, заперла все засовы, но, уже поднимаясь наверх, вспомнила про мусорные баки и скамейку в саду. Баки стояли в узком проходе сбоку от дома, и к ним вела калитка, которую они делили с соседями и которую могла открыть даже их собака.
Она вздохнула, отставила свою чашку чая, отложила книгу и пошла проверять. Калитка была плотно заперта, так что даже если ветер будет задувать через доски, баки не улетят. Но скамейка выглядела очень хлипко. Она включила уличный фонарь, но в нем не оказалось лампочки. Она вернулась в дом за фонариком. Скамейка была передвинута от стены поближе к клумбе. Она взглянула на нее, решила, что, наверное, стоит на нее что-нибудь поставить, но когда начала думать, что именно, услышала за спиной тихий шорох. Сильный ветер еще не поднялся, но деревья уже раскачивались и шумели, и где-то дальше по улице громко хлопнула калитка. Она застыла. Луч от фонарика падал прямо на скамейку. Ничего. Она подождала еще минуту, но потом тряхнула головой и стала осматриваться в поиске чего-нибудь, что можно положить на скамейку и ее зафиксировать. Рядом с дверью на кухню стоял горшок. Может быть, его?
А потом она услышала звук, как будто кто-то тихо прочищает горло. Или кашляет. Или…
Она побежала к задней двери, распахнула ее и оглушительно захлопнула за собой. Навалилась, заперла и закрыла на задвижку.
Она знала, что это никакого отношения не имеет к ветру, дождю, лисам, барсукам, котам… Это был человеческий звук, хотя она понимала, что убедить в этом кого-нибудь будет непросто.
— Полиция, чем могу помочь?
— Они снова снаружи.
— Вы не могли бы сообщить свое имя и адрес?
Они сказали, что у них очень тяжелая ночь, произошли две крупные дорожные аварии, и плохая погода уже начала создавать проблемы по всему региону, но они подъедут к ней так быстро, насколько возможно.
Ее чай, естественно, остыл. Она пошла на кухню. Шторы были задернуты, а стекло задней двери покрылось коркой льда, так что она просто поставила чайник и стала ждать, но никаких звуков не было. Никаких звуков.
У нее онемели руки, хотя было не холодно. Ей оказалось тяжело поднять чайник и налить себе чая, а потом выключить свет. Она вернулась в гостиную, чтобы подождать там. Через какое-то время она услышала, как снаружи поднимается ветер и налетает на дом. Порыв, а потом тишина. Порыв еще сильнее. Но потом снова ничего. Вокруг тишина — и перед домом, и за ним.
Нужно перезвонить и отменить вызов, ведь когда полиция приедет, не только она будет чувствовать себя дурой, но и они могут обвинить ее, что она напрасно тратит их время. Или отказаться приезжать снова. Может быть, они выпишут ей штраф. Они же могут это сделать?
От звонка телефона она подскочила и пролила свой чай. Несколько секунд она не могла ответить на звонок, боясь, что это полиция сейчас будет ее допрашивать, но это могла быть и Бренда, которая всегда проявляла сочувствие.
Но там была только тишина. Она дала им свой номер. Подождала. Назвала имя.
Тихий звук, похожий на ветер.
Она быстро бросила трубку.
До их приезда прошло еще сорок пять минут. На этот раз это оказались двое молодых мужчин со свежими открытыми лицами, один с бородой, веселый, дружелюбный.
— Итак, миссис Стилл, насколько я понял, вы слышите какие-то звуки?