– Все не так просто, как вам могло показаться, уважаемый командер, – возразил Бенкрофт. В разговоре он решил теперь придерживаться сдержанно-дружеской интонации. Слайтера не удалось завербовать в приятели, но, может быть, удастся убедить. – Вы совершили большое и нужное дело!
– Даже так? Польщен!
Бенкрофт нахмурился. Что-то слишком много позволяет себе этот мальчик. Как бы не обжегся! Но… всему свое время. А пока вряд ли стоит открывать ему карты, хотя ничего зазорного в том нет: бизнес есть бизнес. Однако Слайтеру и ему подобным лучше показывать лицевую сторону картины…
– Поберегите сарказм, милейший капитан, – добродушно покачал головой Бенкрофт. – То, что вы сделали на Кайхэне, если хотите, важно для всего человечества.
– Так-таки для всего? – с откровенной издевкой переспросил Слайтер.
– Я не преувеличиваю, старина! – выражение лица Бенкрофта не изменилось, хотя в душе он послал командера ко всем чертям. – Представьте такую картину. В мире сейчас имеется три лежбища котиков. Всего три! – повторил он многозначительно. – И одно из них – на Кайхэне. «Макаки» задумали его уничтожить. Начали варварский забой зверя, не делая исключение даже для маток и детенышей… Так неужели мы, представители высшей цивилизации, можем допустить такой вандализм?!
– Возможно, вы правы, – посерьезнел Слайтер. Черные брови его недовольно сошлись над переносицей, образовав сплошную линию. – Только не наше это дело.
– А чье же? – перешел в наступление Бенкрофт. – По-вашему, мы должны сидеть сложа руки и созерцать гибель редких видов животных? Потомки никогда не простят нам этого. С лица земли уже и так исчезли квагга, морская корова, странствующий американский голубь!
Когда нужно было для дела, Бенкрофт начинал вещать словно пророк. Сказанное им прозвучало настолько убедительно, что заставило Слайтера принести извинения.
– Какие могут быть счеты между старыми знакомыми! – заверил его Бенкрофт.
– Вижу, господа, вы объяснились, – подытожил Колклаф, до этого молча наблюдавший за исходом словесного поединка. Бесцветные холодные глаза его при этом щурились, точно он поочередно прицеливался в каждого из собеседников. – Насколько я понял, сожжением построек на острове поставленная вами задача решена?
– Разумеется! – ответил Бенкрофт. – Уничтожив склады, засольные чаны и все прочие принадлежности, мы тем самым лишили японцев возможности продолжать забой.
– Превосходно! – усмехнулся Колклаф одними губами. – Итак, будем считать нашу благородную функцию осуществленной. Верно, полковник?
– При одном условии, – заметил Слайтер, – если японцы не привезут на остров новое снаряжение, чтобы возобновить свою грязную работу.
– Этому не бывать! – возразил Бенкрофт. – Вы представляете, что нужно для восстановления промысла?
– Наверное, прежде всего строительные материалы, какие-то емкости…
– У вас не хватает фантазии, – подхватил Бенкрофт. – Везти придется буквально все. На Кайхэне нет ни деревца. А до Южного Сахалина не менее семидесяти миль. База снабжения японской фирмы «Мицубиси», насколько мне известно, находится в Саказхаме[36]. Прикиньте-ка, сколько времени потребуется на доставку материалов. Вам как моряку это нетрудно сделать…
– Благодарю за разъяснения, полковник. С этой минуты я спокоен за всех редких животных. Разрешите откланяться, сэр? – повернулся Слайтер к командиру базы. Кивнув Бенкрофту, он прищелкнул каблуками и быстро направился к выходу.
– Надо бы отметить ваше благополучное возвращение, дорогой командер, – остановил его на пороге Бенкрофт и вопросительно взглянул на командира базы, как бы прося его присоединиться. – Никогда не лишне выпить за победу доблестного американского флота.
– Не рано ли? – сухо отозвался Колклаф.
– Что вы, господин коммодор! – воскликнул Бенкрофт. – Ведь наши корабли уже обстреливают порты самой Японии. Разве это не успех?
– И все же о победе говорить преждевременно, – ответил Колклаф. – Вряд ли она будет достигнута раньше осени будущего года. Надеюсь, господа, вам известно, что это не только мое личное мнение. Япония – слишком сильный противник. На данном этапе у нее под ружьем свыше семи миллионов человек. А флот? Полтысячи боевых кораблей, несмотря на колоссальные потери. Их цилиндром не прихлопнешь… Вы свободны, командер, – кивнул он Слайтеру и придвинул к себе деловую папку.
Бенкрофту недвусмысленно дали понять, что даже ради его влиятельной персоны командир базы «Симс» не поступится своими принципами. Недаром о его нетерпимости ходят анекдоты. Похоже, Колклаф не верит ни в бога, ни в черта, но видит свое благополучие в поддержании престижности блистательного мундира. Поэтому в нем не осталось ни доброты, ни снисходительности к себе подобным. Сам Бенкрофт тоже не либерал, но может позволить иногда некоторое свободомыслие.
Бога на свете, наверное, нет. Иначе он не допустил бы кровавой бойни, именуемой войной за демократию! Ну а черт? Милый старый черт умудрялся раньше скупать души оптом и в розницу за жалкие тридцать сребреников. А современные дьяволы приобретают твои потроха на вес доллара. Любопытно, во сколько оценивает себя Колклаф? Подворачивается миг, когда он может, не потеряв и капли голубой крови, поймать удачу…
Усталым жестом Колклаф пригладил волосы, сдул с лацкана мундира несуществующую пылинку и взглянул на Бенкрофта.
– Я слушаю, полковник!
– Что вас интересует, коммодор? – притворился Дафи.
– Мы серьезные деловые люди, полковник, или вы намеренно даете мне повод думать о вас иначе? Не будем играть в прятки.
– Если вы имеете в виду проведенную операцию, – как можно наивнее возразил Бенкрофт, стараясь выиграть время, – то, клянусь богом, она преследовала…
– Хватит! – раздраженно перебил Колклаф. – Вашу болтовню о гуманных целях и благе человечества я уже один раз терпеливо выслушал.
Он начисто отметал предыдущий разговор.
– А я-то надеялся вдохновить вас и Слайтера эпохальной миссией охраны биологической среды! – не растерялся Дафи.
Колклаф протестующе поднял руку и едко спросил:
– Ваша фирма совмещает свои интересы с благотворительностью, или я чего-то недопонимаю?
Бенкрофт расхохотался в полный голос. Впервые он позволил себе такую вольность в присутствии Колклафа. Разговор принял наконец удобный для него оборот.
– Вы прозорливы, господин коммодор, – польстил он Колклафу, – филантропы в чистом виде давно вымерли, как мамонты.
– Представьте, я именно так и предполагал, – съязвил Колклаф. – Продолжайте!
Как бы сдаваясь, Дафи вскинул руки.
– Истина проста, как яйцо суть яйца[37]. Вы разрешите? – Он вытащил из ящичка сигару и закурил. – В нашем бизнесе существует неписаный закон: чем пушнины больше, тем хуже.
– Почему?
– Она падает в цене. – Бенкрофт пыхнул сигарой, окутался дымом и поглубже уселся в кресло. – Для справки: в прошлом году японская фирма забила на Кайхэне что-то порядка тридцати с лишним тысяч зверей.
– Как же во время войны шкурки могли попасть на мировой рынок?
– Пути бизнеса неисповедимы. Существуют десятки тайных каналов для сбыта пушнины, – снисходительно пояснил Бенкрофт. – Наша компания уже понесла огромные убытки. Но история, к сожалению, повторяется. В этом году та же картина. Согласитесь, примириться с этим было бы преступно.
– Смотря для кого, – подал реплику Колклаф. – Для вашей фирмы, вероятно, так.
– Вот мы и приняли меры, осуществив их с вашей помощью, – сказал Бенкрофт, сделав ударение на слове «вашей». – Вы оказали фирме весомую услугу, и я уполномочен выразить ее признательность в достаточно конкретной форме… – Он решительно взмахнул рукой, предупреждая возражения: – Надеюсь, вы понимаете, плачу я не из собственного кармана. Будьте же благоразумны!
Бенкрофт вытащил заранее приготовленный чек. По лицу Колклафа пробежала тень. Он собрался было встать, но передумал. Открыл рот, чтобы возразить, однако не издал ни звука.
– Не беспокойтесь, коммодор! – участливо посоветовал Дафи. – Гарантирую, заработано честно, без обмана. Все, разумеется, останется между нами. А деньги, как известно, не пахнут… Ну, пока!
Он вылез из глубокого кресла, положил чек на стол и бесшумно вышел из кабинета.
Небо было серым, точно его выстелили шинельным сукном. В каких-нибудь двух милях от берега все затянулось сплошной сизой пеленой. Безжизненные волны нехотя перекатывались по заливу, вскипая на рифах грязной пеной, напоминающей густой молочный кисель.
Погода не предвещала ничего хорошего, и выходить в море сейчас было по меньшей мере неразумно. В любую минуту мог налететь шторм, а их легкие десантные катера не приспособлены для плавания при волнении свыше трех баллов.
Все это Толоконников час назад логично изложил командиру десантного отряда, чем снял с себя ответственность за последствия.
«Что вы предлагаете, инженер-капитан? – насмешливо спросил Свят. – Вести военные действия только летом, а от дождя и солнца прихватывать в атаку зонт? Но ведь не сегодня завтра нам придется в шторм, да еще под огнем противника высаживать десант».
Разговаривать со Святом что переливать из пустого в порожнее. Никто не возражает против тренировок, в которых неизбежен риск. Если случится бой, победу нужно добывать любой ценой. Определенный процент людских потерь даже заранее планируется в штабе. И на войне командир за потери не отвечает. Но сейчас подвергать всех неоправданной, больше того, ненужной опасности глупо. Закалка, и физическая и моральная, безусловно, нужна солдату, но заниматься ею можно и на берегу.
Толоконников давно уже отказался от мысли переспорить командира. Свят упрям. Он фанатично твердит: повторение – мать учения, – и гоняет людей до седьмого пота. Никакой гибкости!
Армейские порядки канонизированы до предела, и все же можно находить обходные пути. Рядом с дерзостью должна следовать разумная осторожность… Пусть Свят сломает голову сам, а он, Толоконников, должен видеть значительно дальше святовского носа.