– Пройти можно?
– Проползем. До конца добираться времени нет, а метров сто прогреб… Ширина сходная!
Радость захлестнула Бегичева. С момента, когда они встретились с противником в лоб, младший лейтенант перестал надеяться на спасение, решив подороже продать жизнь. И если бы не Юля… Ай да Ладов!
– Полагаешь, японцы от нас отстанут? Они ж должны каждую пядь земли тут знать!
– Выработка давняя! Кустами да травой заросла.
– А если успеют за нами увязаться?
– Выход за собой подорвем. Гранатами. Сделаем в лучшем виде.
– И похороним себя заживо?
– Зачем? Я проверил: спичку зажег – пламя танцует. Значит, другой выход есть!.. Забираем переводчицу, радиста – и айда!..
Дождь постепенно затихал. Его заунывный шелест, действовавший на нервы, перешел в редкую капель. Бегичев прижался затылком к бугристой коре дерева и забылся. Так бы и сидел, закрыв глаза, отмахнувшись разом от всех забот и обязанностей.
Надо бы встать, – подумал вяло. – Пора идти к шоссе. Организовывать засаду… Может, повезет?.. Как там сказано в японской танке:
Хоть называют участь нашу горькой
За то, что жизнь – как пена на воде,
За то, что все непрочно на земле,
И все же, продолжая жить на свете,
Надеждой вновь и вновь исполнен я.
Вот именно: «Надеждой вновь и вновь исполнен я»… Заставила-таки Юля полюбить японскую поэзию». Сквозь приопущенные веки Бегичев посмотрел на девушку, устроившуюся на отдых чуть в стороне. Она показалась ему совсем маленькой, беззащитной. Прижала руки к груди и глядит на него. В этом преданном взгляде безграничное доверие. Будто убеждена, что он все может. И, наверное, права. Пусть не сомневается, он сумеет для любимой сотворить чудо! Бегичев почувствовал, как к нему возвращается энергия. Резко вскинув голову, стряхнул сонливость и решительно встал.
– Идем к дороге! Порядок движения прежний!.. Сигнал опасности – резкий свист.
Серо-лиловая туча, висевшая над головой, неожиданно окрасилась, обрела зигзагообразный контур. Края ее быстро бледнели, становились желтыми и, наконец, ярко-оранжевыми. Вдруг в центре туча, словно дрейфующая льдина, надломилась. И в образовавшуюся трещину ударило кинжальное лезвие солнца. Оно пронзило тайгу, еще минуту назад стоявшую в угрюмой неподвижности. Все кругом ожило, заискрилось, засверкало. Бриллиантовые подвески дождевых капель на изумрудных хвоинках радужно слепили глаза…
Юля замедлила шаг. Какая красотища! Нарисуй такую картину художник, усомнилась бы в достоверности. Подумала бы – театральная декорация…
Шедший следом Перепеча, налетев на девушку, в недоумении остановился.
– Что тормознула, егоза? Притомилась? – заботливо осведомился он.
Юля в ответ тихо, радостно засмеялась. Перепеча укоризненно покачал головой, отказываясь что-либо понимать. А она легкой походкой снова двинулась вперед. Чувство восторга перед прекрасным отодвинуло прочь страх. Будущее перестало казаться угрожающим. На душе стало покойно. Почему-то представилось, будто она попала в сказочный мир, где нет ни войны, ни смертей и… Как это сказал Гейне?
Где дали золотые закатом залиты,
И нежные, томятся, как девушки, цветы…
Игорь словно заново открыл ей великолепного поэта. Да он и сам по себе – открытие…
Раздался пронзительный свист… Юля не сразу сообразила, что это сигнал тревоги. Лишь увидев, как залегли остальные, прижалась к земле и подползла к Шибаю.
– Что стряслось? – спросила.
– Шоссе впереди. Федор Васильевич пошел разведать обстановку. Приказано набрать в рот воды.
Тишина оглушила. Даже птичье разноголосье казалось нарушением маскировки. Время тянулось томительно. Наконец, раздвинув кусты, появился сержант.
– Такие, значит, дела, – сообщил Ладов, – дорога идет под уклон. Просматривается километра на три. Более удобного места для засады не придумаешь. Нападаем, захватываем и отходим!..
Он вопросительно поглядел на командира.
– Все правильно, – кивнул тот. – В группу захвата пойдут Ладов, Перепеча, Шибай. Расположитесь в кювете по обе стороны дороги. Мы с переводчицей останемся в прикрытии. Каждому отсчитать десять патронов. Больше никто не имеет права расходовать. Остальные боеприпасы сдать сержанту. Выдавать только по моему указанию. Вопросы есть? По местам!
Дорога, вопреки предположению, оказалась на этом участке на редкость безлюдной. Черные большие вороны летали над ней с пронзительным карканьем. Время шло, а на шоссе не появлялось ни машины, ни повозки.
– Может, впустую ждем? – спросила Юля. Они с Бегичевым лежали на опушке леса, изготовив автоматы к стрельбе.
– Не думаю. Главное – терпение, выдержка. Так говаривал мой покойный батя. Он был трудягой старой закваски, твердым как кремень. Меня считал мямлей…
– Родителям не дано правильно судить о своих детях. По себе знаю. Ты совсем не такой. Сам как кремень!..
– Спасибо, Юленька, я постараюсь оправдать…
Закончить фразу он не успел. Вдали послышалось гудение мотора. По шоссе, видная издалека, бежала приземистая легковая машина.
– Начальство изволило пожаловать, – пробормотал Бегичев.
– Почему ты так решил? – спросила шепотом Юля, будто ее могли услышать на дороге.
– Простые смертные в легковых не разъезжают. Будем брать!
Машина приближалась. Уже можно было различить желтые подфарники, решетку в капоте, блестящие колпаки на колесах. Бегичев приподнялся, приготовился подать сигнал, но тут вдруг воздух раскололся грохотом автоматных очередей. Ухнула граната… Машина вильнула в сторону, пробежала немного вперед, подпрыгнула и завалилась в кювет.
– Что они там, с ума посходили? – воскликнул Бегичев, вскакивая. Юля бросилась за ним следом.
Наперерез выскочил Ладов.
– Стой, командир!.. Назад! Это не мы… Не мы стреляли…
С противоположной стороны на дорогу внезапно выскочили трое солдат.
– Никак наши? – удивленно сказал Перепеча. – Точно, наши!.. Эй, славяне!
Солдаты шарахнулись в сторону.
– Да не трусь! Свои мы.
– А ну, идите сюда! – распорядился Бегичев.
Бойцы нерешительно приблизились. Обмундирование на них было драное, лица заросли щетиной. У одного солдата плечо перетянуто окровавленным бинтом, на голове другого тоже повязка. Видно, побывали в хорошей переделке.
– Так я ж тебя знаю! – всмотревшись в младшего сержанта, воскликнул Перепеча. – Ты из разведвзвода шестьдесят пятого полка. Подтверди.
– Открытие сделал! – насупился тот. – Я тебя, шустряка, тоже видал.
Солдаты были немолоды, а тот, что с перевязанным плечом, и вовсе пожилой. «Не новички, видать, да и не трусы – автоматы не побросали», – уважительно отметил Бегичев.
– Младший сержант, доложите по порядку, – приказал он.
– Чего докладывать? Возвращались с задания. Напоролись на японцев. Лейтенанта убило. Рацию вдребезги. Вот нас осталось…
– Патроны, гранаты есть? – спросил Ладов.
– Имеются. А что? – набычился младший сержант. У него, как видно, был скверный характер.
– Сдашь мне.
– С какой стати?
– Ну вот что, корма в ракушках! – разозлился Ладов. – Тут тебе не прогулочная палуба, а вражеский тыл. Никто с вас погон не снимал. Нечего кренделя выписывать. Поступаете в мое полное распоряжение.
Он поглядел на командира, ища поддержки.
– Думаю, так будет правильно, – сказал Бегичев. – Вместе сподручнее. Верно?.. Пошли к машине.
Вскочив на подножку, Ладов открыл дверцу и крикнул:
– Выходи!
Никто не отозвался.
– Неужели всех положили? – Он приподнял голову человека, склонившегося на руль. – Шоферу карачун. Эх вы, палили в белый свет без разбору. По колесам надо было стрелять, мудрецы!
Убит и офицер на переднем сиденье. По чину он был, как определили разведчики, майором. И лишь третий – пассажир, сидевший сзади, – оказался без сознания, но живым. Это был высокий пожилой японец с узким лицом. Огромную, в полголовы, лысину окружали венчиком совершенно седые волосы. На худой морщинистой шее равномерно вздымался и опадал острый кадык.
– Цивильный, – разочарованно протянул Шибай.
– Может, переодетый?! – крикнул Перепеча, возившийся у багажника. – Не всегда ж военные в мундирах шастают.
– Больно старый.
– А ежели он генерал? Генералы и старые бывают.
Перепеча открыл наконец заклинившую дверцу и обрадованно воскликнул:
– Порядок, ребята! Не зря промышляли. В багажнике полно жратвы, – живем!
Сзади подошел Ладов, возмущенно отодвинул ефрейтора плечом.
– Эх, дура! Самого главного не видишь. Пулемет тут, командир, и две коробки с патронами!
Японец, которого вытащили из машины и положили на траву, между тем приходил в себя. Он сел, потряс головой и обвел обступивших его солдат ничего не понимающим взглядом.
– Что, папаша, обалдел? – хохотнул Перепеча. – Не думал не гадал небось в облов попасть? Русские мы. Понял?.. Император твой капут.
– Так он и уяснил твою пламенную пропаганду, – заметил Ладов, вытаскивая пулемет из багажника. – Ты ему еще про капитуляцию растолкуй. Имейте, мол, совесть, сдавайтесь, канат вам в глотку! Что не разберет, на кулаках объясни…
– Зря скалишься, – обиделся Перепеча. – Пальцами тоже кое-что можно изобразить.
Он скрутил фигу и сунул японцу под нос.
– На вот, передай твоему микаде и другим, кому русского слова недостаточно!
Солдаты рассмеялись.
– Отставить! – скомандовал Бегичев и укоризненно добавил: – Некультурно ведешь себя, Никанор Парфеныч, с представителем иностранной державы.
– А что мне с ним, детей крестить?
Эти слова вызвали новый приступ веселья. Бегичев тоже засмеялся, понимая, как нужна людям разрядка после долгого нервного напряжения.
Японец что-то быстро сказал, обращаясь к Бегичеву.
– О чем он, товарищ младший лейтенант? – повернулся Перепеча к Юле.
– Имеет важное сообщение, – ответила та.