– Вот как? – заинтересовался Бегичев. – Послушаем. Только сперва уйдем с дороги. Трупы убрать. Машину сжечь!
Они отошли в глубь леса и, остановившись на поляне, расположились отдохнуть на траве.
– Пусть рассказывает, – приказал Бегичев. – Но вначале не худо бы ему представиться.
Японец заговорил. Юля остановила его, объяснила, что не все понимает. Пленный почтительно наклонил голову и стал отчетливо выговаривать каждое слово.
– Доктор Такидзин Каяма, – перевела она, – научный консультант фирмы «Мицубиси» на каком-то острове. Остров называется Кайхэн, что ли?..
– Как он сказал? Кайхэн? – переспросил Бегичев.
– Тебе что-нибудь об этом известно? – удивилась Юля.
Бегичев не отозвался, задумчиво глядя на пленного. Да, он знал, что такое Кайхэн. Начальник разведки дивизии, когда их собирали накануне наступления, назвал этот островок в числе объектов, подлежащих захвату в первую очередь. Помнится, он сказал: «Островок-то с ноготок, но ценность имеет необыкновенную, как бриллиант чистой воды. Мы должны его вернуть нашей Родине в целости и сохранности!..»
– Пленный говорит, – продолжала Юля, – на острове живут звери. Я не очень точно понимаю какие.
– Котики, – подсказал Бегичев. – На Кайхэне находится лежбище.
– Неужто настоящие? – вмешался Перепеча.
– А что особенного? – откликнулся Ладов. – У нас на Дальнем Востоке всякого промыслового зверья хватает.
– О чем ты! Разное зверье в счет не идет. Вот котик – это вещь! Знаешь, сколько его шкурка стоит?.. Тысячи!
Японец, глотая слова, заторопился, подкрепляя речь угловатыми жестами. Обращался он главным образом к командиру.
– Что еще? – нетерпеливо спросил Бегичев.
Юля виновато улыбнулась:
– Понимаешь, он слишком быстро… И слова мне незнакомые.
– Скажи, чтоб короче строил фразу и выражался попроще.
Японец умолк, внимательно поглядел на девушку и медленно, растягивая отдельные слова, чуть не по слогам, стал объяснять. То и дело переспрашивая, Юля перевела:
– Острову Кайхэн грозит беда… Точнее, опасность. Фирма приняла решение… Не пойму какое. Жидкость? Какая жидкость?..
Юля очень старалась, но знаний ее для непринужденной беседы катастрофически не хватало. А между тем сообщение пленного представлялось Бегичеву чрезвычайно важным.
– Уточни, при чем тут жидкость?
– Я поняла: керосин или нефть. Слышишь, Игорь? Наконец-то! Теперь ясно. Остров хотят залить нефтью, отчего звери подохнут.
– Вот оно что! – протянул Бегичев. – Сам не гам, лишь бы не досталось нам.
– А он не провокатор? – подал голос молчавший все время младший сержант.
– Уверена, что нет, – ответила Юля, несколько растерявшаяся от такой подозрительности.
– Почему же этого господина ученого так заботит сохранение пушнины для враждебной страны?
– А на самом деле, интересно. Пусть скажет! – поддержал младшего сержанта Ладов.
Юля выслушала ответ японца и, собравшись с мыслями, довольно четко перевела:
– Он говорит: национальной природы нет. Нельзя допускать варварское уничтожение редких зверей!
За время допроса Бегичев не сводил с японца внимательного взгляда. Волнение старого ученого было неподдельным. И все же следовало перепроверить.
– Выясни, пожалуйста, – попросил он Юлю, – есть ли у него семья и, главное, дети?
Каяма выслушал вопрос, склонив голову. По горестной и одновременно иронической интонации, даже не выслушав перевода, Бегичев все понял.
– Два сына, – уточнила Юля, – погибли в боях за великую Японию, а жена…
– Ясная картина, – подвел итог Ладов. – Обычная жертва войны. Но… если все, что сказал старик, верно, нам немедленно надо действовать, командир?
– Надо действовать, – машинально повторил Бегичев и задумался.
Вот она, ценнейшая информация, а передать ее без рации нет возможности. Там, за линией фронта, смогли бы сразу принять меры… Конечно, десант на Кайхэн намечен, но ведь может случиться, он туда прибудет к шапочному разбору? Как глупо: знать о надвигающейся катастрофе и не предотвратить ее! Разве можно спокойно ждать, если есть хоть малейшая надежда помешать злу?
Свободная охота! Не такой ли случай предвидел комдив, давая разрешение на самостоятельные действия? Бегичев уже принял решение и вопросительно посмотрел на своих боевых друзей.
– Что будем делать?
– Неужто дадим погубить добро?! – воскликнул Перепеча.
– И я так считаю, – поддержал Шибай. – Раз наше, кровное, нужно спасать!
Младший сержант, не глядя на своих товарищей, угрюмо буркнул:
– Мы как все.
– О чем разговор, командир! Говори, что делать!
Бегичев обвел бойцов благодарным взглядом. С таким народом можно идти в огонь, в воду и на край света! Однако громких речей он говорить не любил, поднялся, поправил портупею и вполголоса скомандовал:
– Становись! Слушай боевой приказ!
Проснувшись, Уэхара долго не мог сообразить, где он. Грязная комнатка, низкий, давящий потолок… Сёдзи[67] прикрыты неплотно – щель в палец толщиной, сквозь нее сочится мутный свет. Не поймешь, то ли утро, то ли вечер. Рядом на циновке лежит мужское кимоно, явно с чужого плеча… Откуда? Он терпеть не мог одежду «шпаков», предпочитая, как и большинство людей, носить «национальное платье» – куртку военного образца цвета хаки и кепи типа солдатской каскетки. Униформа[68] как бы приобщала к армии, с которой отставной фельдфебель Сигетаво Уэхара мысленно никогда не расставался. В душе он военный, и только военный! Будь его воля, всех подчинил бы строгой дисциплине. Всякое блудомыслие, губящее империю, следует выжигать каленым железом, а болтунов нужно заставить проглотить собственный язык. Величие Японии всегда держалось на единстве нации и безоговорочном подчинении младшего старшему. Недаром их первой заповедью были и остаются святые слова Иеясу: избегай излюбленных удовольствий, обращайся к неприятным обязанностям[69].
Голова чугунная, до висков не дотронуться, под веки будто насыпали песок. Приподнявшись, Уэхара замычал от боли в затылке. Сразу же раздвинулись сёдзи. Круглая как шар голова осторожно просунулась в проем и заискивающе спросила:
– Как ваше самочувствие, дорогой Уэхара-сан? Что изволите пожелать?
Голос принадлежал старому знакомому – хозяину рёканы. И тут же вспомнилось: исхудавшая, тощая до неприличия гейша[70]… Он заставил малютку вместо чтения стихов древнейшего поэта петь военные марши.
Одичал совсем на проклятом Кайхэне. Разучился поддерживать изящный разговор и вести себя пристойно в дамском обществе. Залил в нежный ротик пару чашечек сакэ и потребовал сообщения последних известий. Надо же, в самом деле, быть в курсе не только истинных цен на различные товары, но и фронтовых сводок, а также слухов вокруг подводных и явных политических интриг. Гейша обязана все знать…
Новости не обрадовали. Уэхара догадывался, что дела плохи, но не представлял, насколько государство близко к гибели. Император объявил о капитуляции. Какая трагедия!.. До чего докатилась великая страна Ямато!..
А всё они, дворцовые крысы! Сигетаво неспроста не доверял господам из общества содействия трону, толкнувшим божественного Хирохито на путь предательства… Военные правильно поступили, устроив дворцовый переворот[71]. Жаль, его не удалось довести до конца. Какой удар судьбы: начальник дворцовой охраны, славный генерал Мори, отдал свою жизнь без видимой пользы!
Япония в состоянии еще долго воевать. Главные силы сухопутной армии не тронуты. На континент не ступала нога вражеского солдата. Военный министр Анами прав: они могут и должны довести до победного конца священную войну в защиту земли богов… Сражаться неколебимо, даже если придется грызть землю, есть траву и спать на голой земле… В смерти заключена жизнь!
В словах военного министра благородная истина. Так как же можно говорить о сдаче на милость победителя?!
Хозяин рёканы продолжал стоять на пороге комнаты, выжидательно склонив голову и сложив руки на животе. Он почтительно ждал приказаний от уважаемого постояльца, умеющего развлекаться с размахом и щедро за это платить.
После настойчивых просьб Уэхара наконец согласился на легкий завтрак. Только поскорей. Ему пора уходить. Потеряно слишком много времени. Сегодня предстоит серьезное дело, поэтому ни грамма сакэ… Правление фирмы может быть спокойно: Сигетаво Уэхара – надежный человек. Он не зря сказал вчера утром господину директору: только смерть может остановить идущего к цели!
Тот покровительственно кивнул:
– Живите сто лет, уважаемый Уэхара-сан! Фирма желает вам этого!
Уэхара учтиво поблагодарил, а про себя подумал, что добрые напутствия стоят дороже, если их сопровождают звонкой монетой. Сигетаво, без сомнения, чтит кодекс бусидо[72] и, раз дал слово, непременно сдержит его. Но в смутное время, когда все рушится и идет прахом, стоит ли зажигать огонь на собственных ногтях?[73]
К счастью, господин директор оказался предусмотрительным. Вынул из стола небольшой саквояж и с поклоном – он был исключительно хорошо воспитан – протянул служащему:
– Надеемся, здесь хватит на все: и на дело, и на личные потребности. Прошу учесть, мы не сможем снабдить вас даже одной бочкой… «Товар» придется добывать самому. Сделать это лучше у военных.
По лицу Уэхары прошла тень. Дела, наносящие вред армии, а ее он считал своим домом, были отставному фельдфебелю не по душе. Господин директор, прекрасно информированный о настроении каждого служащего фирмы, безусловно, об этом знал.
– Не буду от вас, настоящего патриота, скрывать, – сказал он мягко. – По имеющимся у нас сведениям, армия здесь, на Карафуто, вряд ли продержится более десяти дней. Так что совесть ваша будет абсолютно спокойна, Уэхара-сан. Повредить господам военным не в силах уже никто. А некоторое изъятие из армейских запасов стоит рассматривать как содействие своим и нанесение ущерба русским. Пусть им достанется как можно меньше из того, что не успеют при отступлении вывезти или уничтожить наши доблестные войска.