– Я понимаю, – пробормотал Сигетаво, не сумевший сразу вникнуть в иезуитскую уловку господина директора.
– Если у вас все еще сильно внутреннее сопротивление, мы постараемся найти другого исполнителя воли фирмы. Тут одного желания мало. Надо обладать жгучей потребностью отомстить врагам империи, – голос директора патетически задрожал. – Есть довольно основательный слух, что американцы, русские и китайцы намерены, захватив Японию, поделить между собой ее богатства, жилища и обесчестить наших женщин от мала до велика.
Представитель фирмы отменно разбирался в психологии своих служащих, знал, на какой крючок лучше всего поймать Сигетаво Уэхару. Сама мысль о том, что кто-то мечтает поставить его на колени, привела отставного фельдфебеля в ярость. Уэхара столько раз рисковал головой во имя бога-императора, подыхал от голода в джунглях, месяцами исполнял обет воздержания – не потому, что дал его на пороге храма Ясуки, просто на тысячи километров вокруг не было ни одной женщины. Но… великий Будда учит: за страдания следует воздаяние!.. Вот оно перед ним – саквояж, наполненный до краев щедрой рукой!
– Все, что вы велите, будет исполнено в точности! – воскликнул Сигетаво.
– О, в этом мы нисколько не сомневались, – благосклонно улыбнулся одними губами господин директор. Он помолчал и уже иным, приказным тоном сказал: – Обязываю действия свои хранить в строжайшей тайне, запомните это!.. А теперь о деле. Мы провели предварительную разведку. В районе Саказхама расположен склад горюче-смазочных материалов восемьдесят восьмой пехотной дивизии. Там имеется достаточное количество нужного «товара». Начальник склада готов пойти навстречу. Свяжитесь с ним. И не скупитесь!
Уэхара с трудом одевался. При каждом движении потолок сдвигался с места, а пол кренился, как палуба кавасаки на большой волне. Вчера он слишком много выпил. Потому и разум потерял. Распустил язык, словно пьяная вдрызг ойран. Не вовремя подвернулся Каяма-сэнсэй. Что же Уэхара ему наболтал?.. Почему поганый интеллигентишка выскочил из рёканы, будто раскаленные угли в ладонях держал?..
Вчерашний вечер представлялся Уэхаре смутно. Вроде бы играл в го[74] с завязанными глазами. Верно говорят: первую чашечку сакэ пьет человек, после третьей уже сакэ пьет человека… Проклятье! Что может предпринять Такидзин Каяма? Обратится к властям? Им теперь не до него. Каждый спасает собственные ноги. Напишет в газеты?.. Кто напечатает! Когда горит дом, о живущих в нем блохах не думают…
И все же Уэхарой овладело смятение. В городе царил хаос. На улицах все спешили, суетились, толкая друг друга, тащили пестрые узлы, тюки, чемоданы. В воздухе неподвижно стоял седой дым, словно по умершим жгли поминальные палочки. Во всех учреждениях и конторах спешно уничтожались документы. Двор офицерского казино был освещен таким костром, будто много людей сразу оправляли охараи[75].
Уэхара не был по-настоящему верующим человеком. В детстве он с трепетом относился к богослужениям. Но с тех пор повидал такое, что не очень способствовало укреплению веры и терпимости. Разве могла бы богиня Аматерасу, существуй она на самом деле, допустить, чтобы люди пожирали друг друга?
Когда корабли янки блокировали их на островах, вскоре кончились продукты, и дезертиры, скрывающиеся в джунглях, начали поедать трупы. Приходилось собирать тела умерших от ран или голода, сбрасывать в реку, чтобы их уносило в океан, иначе на трупы набрасывались шакалы и люди, превратившиеся в зверей. Откуда же после этого возьмется вера в священные молитвы!
Но обряды Уэхара любил, религиозные праздники тоже. Танга[76], например!.. Как приятно смотреть на дом, украшенный бумажными изображениями карпов – по числу мальчиков в семье. Над его домом прежде всегда висело три карпа. Теперь можно повесить только одного. Два брата Сигетаво служили матросами и нашли себе вечное упокоение в Коралловом море…
Вокзал осаждали разношерстные люди. Они никак не могли уяснить, что поезда на север не идут. Русские высаживают десанты на побережье, приближаются к Сикуке.
Не удалось бы уехать и Уэхаре, не встреть он на перроне поручика, знакомого по службе в Китае и на Филиппинах. Поручик помог устроиться в воинском эшелоне. Жаль, поговорить не удалось: ни у того, ни у другого не оставалось свободного времени. Но даже то, что старый приятель успел рассказать, наводило на грустные размышления. Божественный Хирохито в самом деле выступал по радио – заговорщики не сумели до конца помешать ему[77] – и призвал народ смириться с поражением. Он сказал: люди должны быть честными, воспитывать благородство духа, трудиться, чтобы возвысить славу империи и идти в ногу с мировым прогрессом…
Кто нынче верит таким возвышенным словам! Армия продолжает обреченно сражаться, но ее лучшие представители, видя неизбежный конец, уходят из жизни. Сделали харакири военный министр Анами, маршал Сумяма с женой, прославленный генерал Танака, основатель легендарного корпуса камикадзе вице-адмирал Ониси… Более тысячи офицеров, не считая флотских, ушли из жизни вслед за ними.
Проклятые русские! Только они виноваты в том, что история пошла по неправильному пути. Император заявил: основной причиной, побудившей его к капитуляции, было вступление в войну русских армий. Нельзя подвесить большой камень на нитке из стебля лотоса[78].
Перегруженный эшелон едва к полудню дотащился до Саказхамы. Прежде всего надо было позаботиться о судне. Управляющий понимал: «товар», когда его удастся раздобыть, нельзя складировать на берегу. Такой груз не предназначен для всеобщего обозрения.
В заливе было неспокойно. Волны, подстегивая друг друга, накатывались на берег, свирепо ударяли в камни, торчащие над верхней линией прибоя. Однако в ковше, отгороженном от моря широким бетонным барьером, было относительно тихо. У причала одиноко покачивалась старенькая кавасаки.
«Убогое зрелище, – подумал Уэхара. – В прежние времена вдоль причальной стенки выстраивались десятки судов. С них по ленточным транспортерам текла серебристая рыбная река…»
Уэхара недовольно огляделся. Война приближается, и никому не хочется рисковать своим богатством. Придут враги, отберут суда… Вот и удрали хозяева в метрополию. Спасибо, один задержался! Управляющий торопливо направился к причалу. «Согласится ли синдо[79] на фрахт шхуны? – думал он. – Вдруг откажется или заломит безумную цену?..»
Синдо, сухонький немолодой человечек с хитрыми, смотрящими в разные стороны глазами, выслушал просьбу незнакомца равнодушно.
– На Кайхэн мне не по пути, – прошамкал беззубо. – Вечером ухожу на Хоккайдо. Могу взять.
– Прошу вас сделать совсем небольшой крюк! Это займет немного времени.
– В море сейчас неспокойно. Красные близко.
– Окажите милость! – униженно взмолился Уэхара. – Я хорошо заплачу!
Синдо помолчал, пожевал несуществующую жвачку и, вяло цедя слова, назвал такую цену, что управляющий взвыл в голос. Затребованная сумма составляла треть содержимого заветного саквояжа. Уэхара принялся торговаться, но синдо стоял на своем. Если господин желает ехать, пусть платит.
Загнанный в угол, Уэхара взял себя в руки, открыл саквояж и отсчитал деньги. В душе он негодовал и кипел от злобы.
Офицера, к которому надлежало обратиться, на складе не оказалось. Пришлось два часа, сгорая от нетерпения, ждать. Потеряны сутки. Уходят попусту драгоценные часы, уменьшая шансы на успешное осуществление задуманного предприятия. С приближением вечера волнение усилилось, и, несмотря на уговор, синдо мог по этой причине отказаться выйти в море.
Наконец поручик явился. Был он высок, узок в плечах. Надменное лицо, тонкие губы презрительно поджаты. На груди медаль «За особые заслуги».
– Что угодно? – спросил он, буравя Сигетаво черными пронзительными глазками.
– Меня к вам послали, господин поручик, – почтительно склонился Уэхара.
Только тут офицер соблаговолил обратить внимание на три красных ромбика над карманом куртки Уэхары – эмблему крупнейшей в стране фирмы.
– Вы и есть управляющий небезызвестным промыслом? – высокомерно спросил офицер.
– Так точно! – прищелкнул каблуками Сигетаво. – Фельдфебель Уэхара! Отставка по ранению!
Взгляд поручика смягчился.
– Мне вас рекомендовали. Заходите.
Понизив голос, офицер уточнил, сколько «товара» требуется фирме. Узнав, что тридцать бочек, неодобрительно покачал головой.
– Много, очень много.
– Не все ли равно, господин поручик? – осторожно заметил Уэхара.
Офицер посмотрел на него в упор:
– Вы понимаете, чем я рискую?
Сигетаво согласно кивнул. Но он понимал и другое: чем больше сгущаются краски, тем выше взлетит оплата за услугу.
Предчувствие не обмануло. Для того чтобы выплатить сумму, названную поручиком, пришлось бы не только опустошить содержимое саквояжа, а и тряхнуть тщательно наполняемой многие годы кубышкой. Согласиться? Где уверенность, что фирма компенсирует издержки? Остаться же без средств в такое смутное время – подобная перспектива ему не улыбалась…
Однако не выполнить приказ Сигетаво не мог. И не только потому, что это была воля фирмы. Он не знал русских, но ненавидел их, пожалуй, больше, чем американцев, англичан или австралийцев, с которыми приходилось в разное время сталкиваться на поле боя. Русские были красными; это страшнее проказы – так внушали ему с детства и особенно в армии. Когда-то, будучи на фронте, фельдфебель дал страшную клятву об отмщении врагам империи. Теперь предоставлялась возможность исполнить свой гири[80]. В руках у него было сильное оружие, которым он не мог, не имел права не воспользоваться. Отдать русским то, что принадлежало великой Японии, в глазах управляющего было равносильно предательству.