Выкатывая бочки на берег, Айгинто пытается понять: зачем на Кайхэне нужна черная вонючая вода? На острове нет машин. Где машины?.. Но останавливаться некогда.
Они сделали много рейсов. Куча бочек на песке росла, а конца работы не видно. Наконец Айгинто не выдержал. Превозмогая страх, приблизился к Уэхаре. Не скажет ли господин управляющий, к чему им столько черной воды? Может, большие лодки придут сюда накормить мотор?
На удивление, управляющий не разозлился, захохотал:
– Правильно, старшинка. Я привез нефть, чтобы залить глотку… – Он осекся. – Заправочная станция для боевых кораблей? Это ты прекрасно придумал.
– Плохо сказал, господин. Нет веры в такие слова.
Глаза Уэхары от злости белой пленкой подернулись.
– Ах ты, старый болван! – рявкнул он. – Мне незачем врать! Я приготовил этот презент для русских, будь прокляты враги империи! Они получат на нашем острове сдохших от нефти зверей!
Айгинто задрожал от ужаса. Так даже думать нельзя. Большой грех. Господин управляющий не станет худо поступать. Зверь жить должен!
– Кто может мне помешать? Пошел вон, грязная скотина! Работать! Да как следует!..
Айгинто отступил. Ничего больше не сказал. Страшен в своем гневе Уэхара-сан, хуже злой умки, когда у нее детеныша убьют.
Снова катит бочки Айгинто. В голове пустота и страх. Слишком слаб и одинок. Корейцы – плохие советчики, думать не могут. На острове много солдат…
Шлюпки ушли за последней партией. Айгинто остался на берегу, опустился на песок и закрыл лицо руками.
«Все пропало, – подумал обреченно. – Каяма-сан говорил: береги котиков, Айгинто-кун!.. А как беречь, не успел научить». Отвернулся от старого чукчи творец-киягныку.
Хотел закурить, трубку вынул. Солдат закричал:
– Нельзя тут с огнем! Не балуй, старшинка, уходи! Уходи дальше!
И тут… Сразу вспомнилось!
Давно-давно шкипер Брук учил: «Возле мотора с огнем не балуй. Пожар даже на воде – беда непоправимая!»
Айгинто осторожно, одними глазами, оглядел берег. Уэхара спокойно сидит – отдыхает. Солдат туда-сюда шагает вдоль бочек. Никто на него внимания не обращает. Это хорошо! Только бы раньше времени не выдать себя! Только бы ничего не заметили!
Он нащупал в кармане спички и стал медленно продвигаться к крайней бочке. Лег на землю. Бочки всех заслонили – значит, и его не видно. Теперь надо отвернуть железную пробку.
Не тут-то было… Нажал сильнее. Вцепился намертво. Сдирая ногти, сдвинул с места, повернул еще раз. Струей бесшумно хлынула черная вода. Облила лицо, грудь… На песке, не успевая всасываться, образовалась радужная лужа. Дрожащими руками Айгинто чиркнул спичкой. Пламя полыхнуло, лизнуло лицо, опалило лоб, брови. Еле успел отскочить, упал головой в воду. Грохнул взрыв… Истошно закричал Уэхара:
– Проклятье! Кто поджег? Скорее кати крайние бочки!
Кто-то рванул Айгинто из воды, с размаху ударил по голове. Все поплыло перед глазами. Старика подхватили за ноги, поволокли по песку. Он потерял сознание и не видел, как бесновался на берегу Уэхара.
– Брось эту тварь в каземат! Я сам спущу с него шкуру! Выкатывай бочки! – кричал он корейцам. – Скорее! Лей нефть! Конец зверью… Конец острову… Я исполню свой гири!
Ретроспективные раздумья полковника Бегичева.
Июнь 1980 г.
Первое, что увидел, проснувшись поутру, было море. Оно вплотную подступает к полотну железной дороги и, живое, сверкающее, мелодично перекатывает гальку. Накануне вечером, садясь в поезд, я так замотался, что совсем забыл о встрече с ним. Самолет долго не выпускали. Пришлось часов семь, если не больше, проторчать в аэропорту.
Соскочив с полки, натянул китель и приник к раскрытому окну. Вот и посчастливилось вернуться к тебе, Тихий, или Великий. Я не забыл своего обещания. Пусть через тридцать пять лет, но приехал…
Вдруг слышу:
– Товарищ полковник, разрешите пройти?
Повернулся. Стоят два солдата с эмблемами артиллеристов. Оба рослые, загорелые, крепкие.
– Пожалуйста, – ответил как-то очень по-граждански и прижался к стенке, пропуская парней.
Железнодорожная колея на Сахалине узкая, вагоны по ней ходят непривычно миниатюрные – даже двоим в проходе трудно разминуться.
Товарищ полковник! Товарищ!.. Так всегда приветствуют и обращаются друг к другу военнослужащие. Здорово звучит! Армейские традиции, ритуалы, символы органически впитываются человеком, прослужившим лишь действительную службу. Что ж говорить о кадровых офицерах? Поэтому так трудно расставаться с армией. На кой мне нужен заслуженный отдых, если я полон сил и готов, как новобранец, бежать через полосу препятствий.
Конечно, годы берут свое. Но сердцу не прикажешь. Сердце не хочет мириться с тем, что ему дают отставку. Вот почему я избегаю повода лишний раз надевать военную форму, хотя носить ее мне разрешено. Зачем попусту бередить душу!
И только на сей раз изменил правилу. Во-первых, когда ты в мундире, никто не задает лишних вопросов по поводу передвижения в отдаленных краях страны. Во-вторых, встреча с боевой молодостью не загородная прогулка, а своего рода священный ритуал, дань павшим…
Поезд мчится вдоль моря. Волны набегают на отлогий берег и, опав, утомленно отступают. Песок сразу теряет глянец и становится похожим на подтаявшее шоколадное мороженое…
Сережка, сын, обожает мороженое…
Его нарекли в честь друга и земляка.
С Шибаем видимся часто. Серега живет в Горьком… Встречаемся семьями, делаем вылазки за город, играем в шахматы.
Никогда не предполагал, что из тихого, уступчивого Сереги выйдет непримиримый спорщик. Позиции свои в словесных баталиях он никогда без боя не сдает и, даже отступая, умеет так сманеврировать, что все равно остается прав…
Недавно разбирали незнакомую шахматную партию, а он вдруг говорит:
– Последнее время я часто задумываюсь о нашей молодости. Война ушла в прошлое, и все, что связано с нею, постепенно покрывается розовой дымкой, канонизируется. Новым поколениям война преподносится как железная поступь армии, под звуки маршей и фанфар совершающей героические подвиги и непременно побеждающей. А что стояло за этими победами, никого не интересует.
Я сперва не согласился. Выходят отличные книги о войне, снимаются фильмы… Ветераны, лично познавшие кровавый опыт фронтовой жизни, выступают перед молодежью, рассказывают правду о борьбе с фашизмом.
Серега завелся, что называется, с пол-оборота.
– Этого мало! Ничтожно мало!.. Есть непреходящие ценности, которые должны навсегда оставаться в памяти народной. Нас, конкретных тебя, меня, соседа, особенно если мы не в мраморе или бронзе, могут и забыть; дела наши не имеют права забывать никогда!
Серега долго не мог успокоиться. Постукивая кулаком по журнальному столику так, что на доске приплясывали шахматы, возмущенно продолжал:
– О войне на Востоке или о Южно-Сахалинской операции, в которой мы с тобой участвовали, – кто о них знает? Разве что историки!
А ведь Сергей не так уж не прав!
Припомнился эпизод… По служебным делам я постоянно ездил по частям. Однажды в одном из полков инспектируемого округа к слову возник разговор о боях на Сахалине. Вдруг слышу:
– А разве там были бои?
Вот тебе и раз!
Вокруг стояли молодые офицеры, в обязательном порядке изучавшие историю военного искусства. И если они не ведают этого, какой тогда спрос с других!
Я возмутился. Как не стыдно! Не знать своей боевой истории! В училище небось разбиралась каждая операция Великой Отечественной?
– Верно, товарищ полковник, – подтвердил высокий тоненький старший лейтенант, бывший побойчее других. – Если вы спросите о Сталинградской битве или, скажем, о Курской, пожалуйста, выложим все подробности. А войну на Востоке мы проходили, что называется, под занавес, в общих чертах. Знаем, что наши танки прошли через Хинган, была разгромлена миллионная Квантунская армия и Япония капитулировала.
Пришлось прикусить язык. Таковы факты. В академии, когда я учился, событиям на Востоке тоже была посвящена лишь одна лекция из большого многочасового курса.
Получается, мы сами вольно или невольно приуменьшаем значение победы над Японией, смысл тех гигантских военных операций, которые были проведены нашей армией. А ведь если разобраться, история еще не знала победы такого огромного масштаба, достигнутой в столь короткие сроки.
Боевые действия на Востоке измерялись днями, но по размаху, напряженности сражений и конечным результатам это важнейший этап Второй мировой войны. Американцы, всячески фальсифицируя историю, делают сейчас все, чтобы свести значение победы Советского Союза над Японией на нет.
Помню, военный атташе как-то рассказывал об одном сборище в Вест-Пойнте[88].
«Поднимаются на трибуну один за другим военные историки, – говорил атташе, – и все как автоматы или, скорее, как прилежные ученики, зазубрившие урок: американский вклад, американские боевые успехи… Жду, хватит ли совести… Хоть бы упомянули о наших операциях на Востоке… Ни слова. Тогда встаю и спрашиваю: а что, Советский Союз не воевал против Японии? Ответили весьма снисходительно: стоит ли, мол, говорить о войне в несколько дней? Америка и сама прекрасно справлялась со своей задачей!..
Ну, тогда я и выдал им.
– Послушайте, господа хорошие, – говорю, – вы люди военные, понимаете, что в вооруженной борьбе решают дело не благие пожелания, а реальное соотношение сил…
Достаю блокнот с записью некоторых выкладок и сообщаю их почтеннейшей публике. Союзники, все вместе, имели в бассейне Тихого океана в августе сорок пятого тридцать шесть пехотных дивизий, что составляет немногим более полумиллиона солдат. Япония же мобилизовала под ружье около семи – слышите? семи! – миллионов человек; и у нее в общей сложности было двести двадцать три дивизии. Как вам нравится эта пропорция?!
Такая злость одолела, что остановиться не могу.