В связи с терминами родства для первого восходящего поколения отметим также, что собирательное обозначение для детей сиблингов родителей – bar-did – является производным от термина, обозначающего «дядя по отцу». Таким образом, в утраченной оппозиции «сестра по матери» – «сестра по отцу» «победителем» оказался термин по материнской линии, а в сохранившейся оппозиции «брат по матери» – «брат по отцу» «более сильным», видимо, стал термин по отцовской линии, что проявляется в обозначении детей сиблингов родителей, а также отца мужа/жены (см. об этом ниже). Для сравнения можно упомянуть латинскую систему, где в обоих случаях «победителем» оказался термин по материнской линии.
В первом нисходящем поколении различаются прямая и коллатеральная линии: bar (и другие термины) для обозначения прямых потомков, ’ibri– (ж.р. ’ibrit-) – для детей сиблингов. Производность слова, обозначающего племянников, от корня со значением «сын», может быть, указывает на первоначальное неразличение прямой и коллатеральной линий в этом поколении[28]. Как и в случае нулевого поколения, здесь есть уточняющие описательные термины, различно обозначающие детей брата и сестры.
Для типологической характеристики сокотрийской системы терминов родства существенно и смешение отношений кровного родства и свойства (связи по браку): родители мужа/жены могут обозначаться как сиблинги родителей – dedo ‘тесть, свекор’, helo ‘теща, свекровь’. Так же обозначаются и муж матери и жена отца, в том числе отчим и мачеха. (Попутно отметим, что в этих случаях употребляется слово dedo ‘брат отца’, но не halele ‘брат матери’.) Одинаковое название родственников по крови и по браку характерно для систем бифуркативно-сливающего типа, в то время как бифуркативно-коллатеральные системы строго разграничивают тех и других. Для современной сокотрийской системы вопрос о том, имеет ли в ней место пережиток «арабской» системы (под влиянием р аспр о стр аненно го на Сокотре кузенного брака), остается открытым. В пользу второго решения свидетельствует наличие в сокотрийском языке специальных терминов для наименования родственников по браку: ham ‘тесть, свекор, шурин, деверь’ и другие, ж.р. hamit, которые восходят к общесемитскому. Возможно, эту черту сокотрийской системы терминов родства, так же как и смешение прямой и коллатеральной линий в нулевом и, может быть, в первом восходящем поколениях, следует трактовать как некоторое вторичное развитие в сторону терминологии гавайского типа в условиях вынужденной эндогамии, естественной для изолированной островной популяции.
Также отметим, что во втором восходящем поколении сокотрийская система имеет неописательный (элементарный) термин лишь для женского пола – hebebo, для лиц же мужского пола этого поколения используется описательный термин. Это, возможно, указывает на некогда имевшее место главенствующее положение женщины в роде (если только не отражает большую среднюю продолжительность жизни или более ранний возраст вступления в брак для женщин по сравнению с мужчинами).
Сравнение сокотрийской системы родства с данными других современных южноаравийских языков подтверждает нашу реконструкцию. Например, в махрийском языке, как мы обнаружили, отмечается противопоставление отцовской и материнской линий для сиблингов родителей (т. е. в первом восходящем поколении).
Таким образом, можно сделать вывод, что современная сокотрийская система родства (в том, что касается первого восходящего поколения) занимает переходное положение от бифуркативно-коллатерального типа к линейному, в то время как в других южноаравийских языках сохраняется бифуркативно-коллатеральный тип. Предложенная нами реконструкция терминов родства в сокотрийском языке для первого восходящего поколения отражает этот процесс. Более архаичные ситуации в «континентальных» южноаравийских языках могут частично объясняться арабским влиянием. Арабская система терминов родства представляет классический вариант бифуркативно-коллатерального типа, который иногда даже называется «арабским».
Переход от бифуркативно-коллатерального типа к линейному отмечается во многих семито-хамитских (афразийских) языках. Причем промежуточным этапом оказывается ситуация, аналогичная сокотрийской, когда в терминах мужского рода сохраняется противопоставление отцовской и материнской линий родства, тогда как в женском роде эта оппозиция утрачивается.
На основании предварительного анализа базы данных по семито-хамитским терминам Д. Ибришимова и В.Я. Порхомовского можно высказать предположение, что подобная эволюция систем родства типична для семито-хамитских языков, и это позволяет выделить три основных варианта системы родства в рамках настоящего анализа. Первый вариант включает языки, в которых оппозиция отцовской и материнской линий родства в первом восходящем поколении представлена как в мужском, так и в женском роде, например, в семитских языках: адари (харари), тигринья, неоарамейском (в данном случае на примере одного из восточных неоарамейских диалектов Северной Сирии), а также на противоположном краю семито-хамитского ареала в чадских языках: хауса, болева, нгизим, хиги, магри, килба и др.
Второй вариант включает языки, в которых представлена ситуация, аналогичная современной сокотрийской, а именно, сохранение оппозиции терминов родства по отцовской и материнской линиям в первом восходящем поколении для мужского рода и ее утрата женским родом, как, например, в чадских языках нгизим, каре-каре, нга-мо гуди. Наконец, к третьему варианту относятся языки, в которых вообще отсутствует противопоставление отцовской и материнской линий, как, например, в амхарском языке (эфиосемитская подгруппа семитских языков).
Эту эволюцию можно проследить даже на одном языке. Так, в кушитском языке оромо представлен как первый вариант (например, в диалекте шоа), так и второй (во многих других диалектах). Причем во всех этих случаях имеет место противопоставление прямой и коллатеральной линий родства.
Разумеется, типологическое исследование на основе данных только первого восходящего поколения и только по двум группам параметров ограниченно и требует дальнейшей работы по всей системе терминов родства. Тем не менее, даже такой анализ позволяет не только выделить некоторые типологические характеристики отдельных языков и групп близкородственных языков, но и дать некоторое представление о ситуации в семито-хамитском ареале в целом[29].
Особая роль женщины
Итак, в 70—80-х годах XX века для сокотрийского общества были характерны активная социальная роль и большая степень свободы женщины. У этого явления, безусловно, есть глубокие исторические корни. В мои задачи здесь не входит рассмотрение сложных теоретических вопросов, связанных с проблемой так называемых «матрилинейных обществ» или их пережитков в современном мире, хотя сокотрийское общество того времени в духе эволюционизма было принято рассматривать именно в таком ключе. Для того чтобы понять остроту споров, ведущихся по этой проблеме, достаточно ознакомиться с некоторыми специальными исследованиями, в частности, интересной работой А. В. Коротаева. Для иллюстрации приведу лишь одну цитату из нее: «В целом выяснилось, что матрилинейные общества встречаются достаточно редко… Нельзя сказать, что здесь вообще не наблюдается никакой закономерности. Но закономерность эта прямо противоположна той, что постулировалась эволюционистами-классиками – для архаических обществ чем более общество развито, чем оно сложнее, тем более (а не менее) вероятно, что оно будет матрилинейным» (Коротаев, 2003: 22). Моя задача – обобщить и проанализировать материал, который удалось собрать и который ранее был в основном неизвестен науке.
Назову одно важное для понимания социальной природы сокотрийского общества и системы семейно-брачных отношений у сокотрийцев явление, пока еще не получившее удовлетворительного объяснения. Речь идет о широко распространенном в прошлом и не забытом по сей день обычае отдавать маленьких детей на выкармливание и воспитание до определенного возраста (чаще всего до 7–8 лет) в чужие семьи, причем всегда в бедуинские.
Этот обычай был упомянут некоторыми из путешественников, посетивших Сокотру. По их замечаниям, сделанным иногда вскользь, и по сообщениям информантов, можно было предположить, что отдавали детей всегда только жители прибрежных районов (причем крупных населенных пунктов), давно ведущие оседлый образ жизни. Однако, по нашим наблюдениям, случалось, что одна бедуинская семья отдавала ребенка в другую бедуинскую семью (илл. 4), причем без каких-либо видимых причин. Не могли привести убедительные доводы в необходимости такого поведения и сами сокотрийцы, отдававшие на воспитание ребенка, в том числе и те, кто это делал. Приводимые ими объяснения явно придумывались с ходу.
Илл. 4. Ребенок в люльке
Передо мной встала задача попытаться по мере возможности выявить степень распространенности этого обычая, его географию, направления передачи детей и его подлинные мотивы. Проведенные опросы показали, что в то время этот обычай, видимо, практиковало не более 5—10 % семейств, но в прошлом – гораздо больше, о чем свидетельствовало сопоставление данных по различным возрастным группам. Число случаев передачи детей на кормление и воспитание в другие семьи обнаружило устойчивую тенденцию к снижению. Недостаточно репрезентативный охват населения опросами не позволял сделать вывод о географии этого обычая.
В то же время даже небольшая выборка давала возможность судить о том, что семьи-реципиенты не связаны с родом отца, а в тех случаях, когда отец и мать ребенка принадлежали к разным племенам, они относились к племенам или родам, стоявшим ближе к матери. Это позволило сделать предположение, которое выглядело правдоподобным на фоне известных фактов, говоривших в пользу существования пережитков приоритета материнского рода. Не может ли рассматриваемый обычай интерпретироваться как реликт (естественно, в сильно трансформированной форме) авункулокальности брака, когда дети жены, поселившейся в доме мужа, переходили в ее семью? В конечном счете в такой интерпретации это явление вписывается в общую картину сокотрийских брачно-семейных отношений с сохранившимся влиянием материнско-родового права и относительной самостоятельностью женщины.