рабта (связывание невест), но не было сукута (укладывания невесты).
Однако не будем забывать, что язык у жителей Абд-эль-Кури и населения Сокотры – один. Каковы же культурные традиции островитян, их устный фольклор?
В селении Хейсат-Салех я познакомился с народным поэтом Салехом Ахмедом Амером (неженатый сын Фатмы – см. дом 3). Это был симпатичный молодой человек, примерно 27 лет, с тремя небольшими вертикально расположенными шрамами под каждым глазом в верхней части щеки (возможно, их сделали в детстве прижиганием для лечения трахомы), который долго и увлеченно пел нам и старинные абдэльку-рийские песни, и современные, сочиненные им самим.
Первую песню Салех исполнял протяжно, казалось, у нее длинный текст, но, когда он взялся объяснять его нам, выяснилось, что это лишь буквально несколько слов, которые по многу раз повторяются. Вот сокотрийский текст песни:
nahārin ḷ-di-beker
di nisiš ba’dēbe
židre di-reẓafseš
hōben židre aḷ inkarāmiš
Что же буквально означает процитированный стих? Вот дословный, точнее, пословный перевод:
Нос той, что родила впервые,
Которой забыла-ты мучения,
Куст, которым – накрыла-ты-его,
Камнем, куст чтоб-не-шевелился.
Согласитесь, что беспорядочный набор слов, каким представляется на первый взгляд стихотворение, может поставить в тупик исследователя сокотрийского фольклора, не получившего от информанта соответствующих пояснений, если даже вся лексика выяснена верно и правильно понята. Но вот каким предстает тот же текст в истолковании передатчика.
В стихе муж корит молодую жену, собирающуюся идти на рамсу (традиционную танцевальную вечеринку), чтобы наплясаться вволю. Он напоминает о недавно рожденном ею первенце («ребенок дорог тебе, как твой нос»), и это заложено в первом слове стиха. Как ни странно выглядит для нас это сравнение, для сокотрийца оно не только резонно (в силу почтительного отношения к этой части лица человека), но и образно, поэтично. Далее муж говорит: ты забыла все мучения, в которых рожала своего ребенка! Не должна женщина забывать о муках вынашивания и рождения ребенка и бежать на вечеринку. Муж стыдит ее: ты положишь ребенка под кустом, накрыв его (или завернув) и придавив под кустом тряпицу камешком, чтобы он с этого места не сдвинулся.
Так обращаться с ребенком, конечно, не годится, и легкомысленная молодая мать, вероятно, теперь уже не отправится плясать, а сам стих, который мужчины исполняют в назидание, должен наставить на путь истинный и всех других подобных ей матерей.
Поистине удивителен склад мышления жителей Сокотры и Абд-эль-Кури, проявляющийся в очень своеобразном поэтическом языке, характерном и для тех и для других. Как бы ни были похожи абдэль-курийцы на хадрамаутцев, с которыми они смешались, как ни прочны узы, связывавшие остров с континентом, все же культура Абд-эль-Кури – культура сокотрийская, и в этом убеждаешься, когда знакомишься с местным фольклором. Правда, мелодия, на которую Салех распевал приведенный стих, называемый им касыдой (т. е. поэмой; см. об этом жанре на Сокотре главу девятую), резко отличалась от сокотрийских, но сам характер этого искусства – длительного распевания небольшого по размерам текста, несущего при этом большую смысловую нагрузку и оказывающего сильное эмоциональное воздействие на местных слушателей, – несомненно, чисто сокотрийский (хотя некоторая связь с Хадрамаутом и обнаруживается).
Для сокотрийской (в том числе и абдэлькурийской) устной народной поэзии характерна, как уже отмечалось, лапидарность. Слова как бы экономятся, многое недоговаривается, о смысле надо догадываться, стих непременно подлежит расшифровке. Непроизвольно возникает сравнение со стихотворными произведениями народов Древнего Востока, древней ближневосточной мифологией. Кажется, что строкам можно придать и совершенно другой, зачастую противоположный смысл. Видимо, в этой многозначности и заключается суть подобного произведения. Напомним, что многие сокотрийские стихи, распеваемые как песни, понятны далеко не всем. Они требуют пояснений самого автора или опытного декламатора, хорошо знающего традицию. Что же касается курийской песни, то сопровождавшим меня на Абд-эль-Кури сокотрийцам непонятны даже отдельные слова, по существу, того же языка, так как особенности курийского произношения мешают сокотрийцам вычленить их из потока речи; затрудняют понимание и фонетические различия между диалектами.
Еще одно аналогичное произведение песенно-поэтического фольклора, также, по утверждению информантов, известное со времен их прапрадедов. Оно относится к разряду тамотил (см. об этом жанре главу девятую):
mizibda ḷ-di ‘aqabš
ketah salīṭ belūka
waḷ ‘ād keta ‘aṣīdin fēne
waḷ ‘ād meken ḷirīmo.
Его дословный перевод:
Жир (для волос) чтобы-ты-положила
Или масло в сосуде
И еще если покроешь лицо
А-я-все от-вас шел-вперед.
Это – воспевание девушки, которую любит автор стихотворения. Он хочет украсить ее: «Хочу, чтобы ты смазала свои волосы жиром, чтобы они блестели, или благовонным маслом из сосуда, чтобы от них шел аромат, а лицо покрыла бы желтой краской». Поэт гордится своей любимой: «Когда ты украсишь себя таким образом, ты будешь так хороша, что мне захочется идти перед тобою, чтобы все видели, что это моя возлюбленная».
Настрой этого лирического и одновременно иронического произведения очень напоминает стихи, слышанные мной на Сокотре.
Салех запевает и сочиненную им самим песню. Исполнение ее, перебиваемое возгласами, затягивается, но, к нашему изумлению, в ней оказывается всего два фрагмента текста:
hēdo waḷ ‘alelēno
nefōg waḷ nefōg di-gāhem.
Затянулось (небо тучами) и не появляется (дождь)
(Не при) звезде и – не звезда, которая – утром.
В этой песне Салех хочет выразить настроение человека, томительно ожидающего дождя, дающего животным корм, а людям – воду.
Небо нахмурилось, но дождя все нет, его ждут всю ночь, пока не появится на небе утренняя звезда, когда ожидание окажется напрасным.
В 1967 г. на Абд-эль-Кури побывали английские археологи во главе с Д. Доу (см. илл. 3). Они обследовали археотерриторию к югу и востоку от предполагаемого центра северного побережья, располагающегося около селения Хейма. На этой территории есть выходы гранита и известняка, образующих вершины гор.
Первой находкой, вызвавшей интерес археологов, была группа небольших кучек камней, каждая около 1 м в диаметре, на скальном грунте, находившаяся на расстоянии примерно 800 м к югу от Хеймы (внутри острова). В 450 м от береговой линии, на восточном берегу маленького вади, лежащего к востоку от Хеймы, были обнаружены развалины восьми домов, построенных из коралловых рифов без скрепляющего раствора. Около этих домов Доу нашел множество раковин с отверстиями в верхней части.
К югу от этого места, за скалами, которые образуют вход в узкую часть центральной долины, непосредственно выходящую к самой высокой горе Хасала, был открыт ряд объектов, в их числе два ряда мелких валунов, лежащих на берегу разрушенного канала, ведущего на север в вади. Они могли когда-то служить межами, разделяющими владения. Как пояснил сопровождавший археологов местный житель Абдалла, они были оставлены «людьми, жившими давно».
Илл. 3. Районы Абд эль-Кури, обследованные британской экспедицией в 1967 г. 1 – остатки строений, 2–3 – пирамидки из камней, 4 – линия из каменных пирамидок, 5 – развалины группы строений, 6 – два полукруга, 7 – пирамидки, 8 – межа, 9 – селение Дасини, 10 – селение Гёрид, 11 – селение Хейма, 12 – селение Бир-эль-Агюз, 13 – группа строений у каменной стены
Несколько групп развалин находилось примерно на полпути через вади к подножию гор, где, возможно, в прошлом располагалось небольшое селение. В одном месте сохранилась часть стены, никаких артефактов не было.
На краю выхода гранита, на северной стороне вади, были найдены межевые камни, стоявшие вертикально на расстоянии 180 м друг от друга.
Поднявшись в северном направлении на скалы, с которых видно селение Бейт-Иса (Гёрид), Доу нашел два полукруга, составленные из небольших кучек камней. Эти две группы расположены на отдельных скалах и отстоят друг от друга на 270 м. Западная группа представляет собой полукруг из 14 кучек камней высотой примерно 30 см и диаметром 45 см. Они протянулись по поверхности горы на расстоянии 2,4–3,6 м друг от друга; азимут от края до края – 120°. Абдалла сказал, что и они положены здесь «древними людьми». Вторая, восточная группа камней выходит на широкую долину. Она состоит также из 14 кучек камней высотой 38–60 см и диаметром тоже 45 см. Полукруг, образуемый этими кучками, составляет в ширину 18 м, концы его расходятся на 210°. В 235 м к востоку от этих камней возвышаются руины длинной стены, сложенной из мелких камней и выходящей на долину.
Экспедиция осмотрела также широкую долину, ведущую к селению Бир аль-Агюз. Близ выходящей из грунта скалы, на расстоянии 1,2 км от деревни, лежат остатки пяти крупных круглых межевых сооружений из валунов. Напротив, на приподнятом берегу, в 800 м от моря, находятся развалины строений из камней и кусков коралловых рифов. Здесь же – и несколько жилищ неопределенного времени. Хотя Доу обнаружил в этом месте часть деревянного кубка и фрагмент неглазурованной керамики, самый поздний артефакт оказался осколком бутылки из-под содовой воды XIX в. (с овальным основанием). Дома в некоторых заброшенных деревнях, по мнению археологов, несмотря на необитаемость, выглядели лучше, чем современные жилища (как и в некоторых случаях на Сокотре).
В Бир аль-Агюзе экспедиция обследовала колодец, который сочла лучшим на острове. По рассказам жителей, он был очень старый. Диаметр колодца – 90 см, он сплошь донизу выложен камнями, вода находится на глубине 3,45 м. Археологи отметили необычный характер кладки в верхней части колодца. Устье колодца сужено – обложено каменными плитами (каждая около 45 см в диаметре), сверху оно закрывалось от загрязнения панцирем морской черепахи. Близ колодца на грунте сохранились участки кругообразной каменной выкладки (радиусом 1,2; 3,6 и 6 м), свидетельствующей о существовании здесь в прошлом мостовой. Последний участок представлял собой низкую стену из гранитных камней, вырубленных из близлежащей скалы. Вода в колодце, по сообщению Доу, была пресной.