Гумбольдт и живший вместе с ним в монастырской гостинице города Карипе его спутник французский ботаник Эме Бонплан непосредственно познакомились с качествами этого животного масла, так как на монастырской кухне других жиров не употребляли. Констатируя замечательные качества этого жира, Гумбольдт пишет: «…мы абсолютно не чувствовали какого-либо неприятного привкуса или запаха в пище».
Вполне естественно, что птица, за потомством которой так охотились, легко могла оказаться истребленной. И то, что она еще уцелела ко времени приезда Гумбольдта в эти края, он объяснил суеверием индейцев, боявшихся истреблять тех гуахаро, которые выводят своих птенцов в наиболее глубоких частях пещер. По индейским верованиям, в глубине пещер обитали души умерших предков. Нашему выражению «отправиться к праотцам» у них соответствовало «отправиться к гуахаро»…
Вот почему в Куэва-дель-Гуахаро птицы эти сохранились и доныне.
Более доступные части этой пещеры уже много лет тому назад привлекали к себе внимание туристов специально подсвечиваемыми «магическим» освещением сталактитами, переливавшимися всеми цветами радуги.
А с 1949 года притягательность пещеры увеличилась еще потому, что она с прилежащими окрестностями была объявлена «Монументо Натураль Алехандро де Хумбольдт» (Естественный Памятник Александру Гумбольдту). Это косвенно оказало добрую услугу «жирным птицам», которые по-прежнему выводят своих птенцов в темных недрах «памятника».
Совершенно ясно, что сохранить этот объект исследований Гумбольдта желательно хотя бы в качестве аттракциона для туристов.
Но еще до 1949 года американскому зоологу Дональду Р. Гриффину удалось изучить этих птиц ближе. Он сделал эпохальное открытие своими исследованиями способности летучих мышей «видеть при помощи слуха». А когда Дональд прочитал у Гумбольдта подробное описание пещеры «жирных птиц», он сделал следующий вывод: «…резкий, пронзительный звук, издаваемый гуахаро, отражаясь от каменных стен горы, рождает отзвук далеко за пределами пещеры». Итак, представьте себе, эти необычайные птицы ориентируются точно так же, как летучие мыши.
Вместе с промышленником и орнитологом из Каракаса Фелпсом, который на этот раз выступал в качестве мецената, Гриффин отправился в Карипе. О результатах этой поездки он рассказал в своей статье, помещенной в антологии «Загадки животного мира» (Стокгольм, 1957 г.).
Прежде всего ему хотелось установить ту степень темноты, при которой эти птицы могут совершенно свободно летать. Приблизительно в шести метрах от входа в пещеру есть другой большой грот, до которого Гумбольдт, судя по всему, не добрался. Здесь Гриффин и Фелпс потушили свои фонари и установили кинокамеру с открытой диафрагмой, направленной в сторону входа в грот. Когда фильм был проявлен, все стало ясно. В глубь грота не проникало ни капли света, но, несмотря на это, гуахаро проявляли там оживленную деятельность. Раздраженные присутствием чужаков, они в полной темноте летали по гроту, непрестанно издавая свои противные крики.
Кроме того, Гриффин хотел выяснить, в какой именно степени крики птиц необходимы им для ориентации. Микрофон, усилители, магнитофоны и другая аппаратура были установлены у выхода из грота. В сумерках гуахаро стали вылетать наружу. Но теперь раздавались совсем не те звуки, что внутри грота. «…Из сгущающейся темноты шел ровный поток самых резких из всех мыслимых тресков. Каждый из этих звуков длился всего одну-две тысячных доли секунды — приблизительно столько же, что и ультразвуковой сигнал летучих мышей».
Это было достаточной «косвенной уликой», подтверждавшей верность гипотезы Гриффина. Но оставалось еще доказать, что дело именно в эхолотировании. Для окончательного решения этой проблемы Гриффин поймал трех птиц, поместил их в темное помещение и заткнул им пробками уши. Они утратили способность ориентации и, пытаясь летать, колотились о стены. А как только у них вынули из ушей пробки, они стали ориентироваться так же хорошо, как обычно.
Абсолютно такими же совершенными «эхолотами», как летучие мыши, гуахаро, конечно, быть не могут. Уже тот факт, что издаваемые ими потрескивания, отчетливо слышимые человеческим ухом, имеют длину волны около пяти сантиметров, говорит о том, что они не могут обнаруживать препятствия с такой же точностью, как летучие мыши, у которых длина волны ультразвукового сигнала меньше одного сантиметра. Но гуахаро и не нуждаются в локализации столь мелких объектов, как, например, те, которые должны регистрировать в своем полете насекомоядные летучие мыши.
В свои ночные полеты гуахаро отправляются за плодами. А за какими именно, это можно установить, взглянув на «пол» под скальными полками, на которых они лепят свои цилиндрические гнезда из жирной глины. И Гумбольдт, и Гриффин, оба пишут о том, как из зерен и семян, попавших в перегной и гуано на полу пещеры Куэва-дель-Гуахаро, поднимаются побеги всевозможных растений. Они тонкие, длинные, неспособные развиться в нормальное зеленое растение из-за отсутствия солнечного света.
В этой же самой пещере Вильям Биб обнаружил однажды множество семян Jessenia oligocarpa. Их же нашел и его сотрудник Дэвид Сноу, в задачу которого как «резидента-натуралиста» с 1957 года входило ведение дневника питания этих птиц в различные времена года в долине Арима Валей.
Выяснилось, что гуахаро питаются в основном косточковыми плодами, как правило, различных сортов пальм. Помимо плодов Jessenia Сноу обнаружил плоды капустной пальмы — Euterpe и даже лавра.
Секрет же появления в пещерах бледной растительности объясняется тем, что птицы усваивают только мякоть плодов, а косточки отрыгивают, как совы отрыгивают непереваримые остатки пищи в виде так называемых погадок. Интересно, что Сноу среди остатков пищи гуахаро нашел семена и одной из разводимых на острове пальм — Livistonia chinensis. Поскольку она нигде здесь не растет ближе чем за добрые десять километров, становится ясным, как далеко члены этой колонии гуахаро отправляются в ночные поиски пищи.
Но не менее интересен и опыт, поставленный Сноу для выяснения биологии размножения гуахаро. Этим, как ни странно, до него никто серьезно не занимался. Он установил, что в среднем яйца высиживаются 30 дней. Птенцы вылупливаются голыми, не считая коротенького пушка на брюшке. В недельном возрасте у них под кожей брюшка и спинки появляются черные точки — это начинает формироваться новый пух. Еще через неделю эти точки становятся маленькими черточками, а затем через одну-полторы недели пух пробивается наружу. После этого птенец около месяца одет в сероватый пушок, который постепенно сменяется крапчатым оперением взрослой птицы.
В ходе этого процесса птенец гуахаро теряет вес. Только что вылупившийся, он весит около 14 граммов; на 70 день — 650 граммов, из которых большая часть приходится на жир — причину горькой участи этих птенцов. Но в последующие 30–40 дней по мере превращения птенца во взрослую особь, размах распластанных крыльев которой более метра, вес этот падает до 400 граммов.
Предварительные результаты этих исследований Сноу опубликовал в 1958 году в Нью-йоркском журнале «Животное царство». А когда я был на Тринидаде, он почти уже полностью закончил изучение колоний этих «жирных птиц» и утром, на другой день после моего приезда, должен был улететь в Британскую Гвиану для изучения свадебных игр бархатных птиц (Manacus) в джунглях.
В ущелье реки Арима все свидетельствовало о том, что работа здесь продолжается. Двумя метрами ниже гнезд гуахаро висели «ловушки» для сбора выплевываемых птицами плодовых семян и косточек. А наверху, на одном из скальных выступов, была устроена площадка для непосредственных наблюдений за ними. Но с точки зрения полновесного викинга она выглядела жидковатой, и я предпочел остаться внизу, тем более что не хотел слишком мешать птицам.
Несколько лет тому назад им пришлось очень плохо, даже несмотря на то, что владельцы имения Спринг Хилл Эстет, на территории которого они живут, исландка мистрис Оса Райт и ее ныне покойный супруг уже с 20-х годов прилагали все усилия для защиты пещеры от посторонних визитеров. В 1950 году Биб обнаружил, что птицы отсюда исчезли, так как местное население грабило гнезда. Однако постепенно они вернулись назад, и в 1955 году Биб в апреле насчитал здесь уже около 40 «жирных птиц». Я же в свой приезд увидел тут не менее десятка супружеских пар, не считая «холостых» членов этой колонии.
К счастью, на Тринидаде этому виду полное уничтожение не грозит, хотя отдельным колониям иногда и приходится туго, так как охотничье законодательство острова обеспечивает не очень-то эффективную защиту «жирным птицам». Но часть больших пещер лежит настолько далеко в горах (притом многие — на отвесном северном берегу), так труднодоступна, что можно рассчитывать на сохранение какого-то количества «жирных птиц», которые заселят гроты, разграбленные нелегальными «жиротопами».
ЛЕТУЧИЕ МЫШИ И РАБИЕ[44]
В самом сердце района саванн, в нескольких милях от Порт-оф-Спейна, стоит старый, давно заброшенный бетонный склад без окон. Во время войны он принадлежал американской воздушной базе. Когда поднимаешься босиком по его полусгнившим лестницам, то приходится остерегаться, как бы не наступить на колючки «чувствительного дерева» — Mimosa pudica, этого крайне нежного растения, свертывающего свои длинные тонкие листики при малейшем к ним прикосновении! На Тринидаде, как и в других местах Вест-Индии, его считают «сорняком», а у нас это комнатное растение, семена которого покупаются в цветочных магазинах…
Но хотя складское здание и сильно разрушено, оно отнюдь не необитаемо. Я нигде не видел такого количества летучих мышей, как в этом огромном двухэтажном складе. Висят они тут повсюду — на потолках, на стенных карнизах, где поодиночке, а где и целыми гроздьями. Здесь и крупные плодоядные (Phyllostomus и Carol lia), и длинноязыкие остроносые нектароядные (Glossophaga), и все прочие виды насекомоядных летучих мышей.