гат алюминиевыми солями… «Это открытие может послужить солидной помощью при нашей следующей попытке кормить пойманные экземпляры, — пишет Гриммер и добавляет: —…За последние три года мы многое узнали о гоацинах. Да и Чарли прожил у нас достаточно долго, чтобы я почувствовал уверенность в том, что этот странный вид можно с успехом и содержать и разводить в неволе…»
Оба эти вывода выглядят несколько поспешными на фоне всего остального, что сам же Гриммер рассказывает об образе жизни гоацинов. Они, по-видимому, невероятно привязаны к окружающей их среде, к своему лесному участку. Например, когда земснарядом уничтожили растительность на том месте, где было гнездо семи гоацинов, это не помешало им вернуться на то же самое место. Сделали попытку прогнать их с поваленного мертвого дерева, но это ни к чему не привело. Даже когда здесь не осталось мукка-мукка, птицы никак не хотели понять, что надо отсюда улететь. Они предпочли остаться и умереть с голоду.
Это, отнюдь, не совпадает с представлением о приспособляемости в животном мире. Что же касается их инстинкта продолжения рода, то Гриммер установил, что они выводят птенцов в дождевой сезон. Если нет дождей — а это случается, — то нет и птенцов-гоацинов. Кто знает, не связан ли инстинкт размножения этих необыкновенных птиц со всем процессом буйного расцвета природы, начинающегося в дождевом лесу с приходом дождей?
В местах, где живут гоацины, в сумерках над зеркалом вод носятся летучие мыши-рыболовы, а всевозможные тропические лягушки и насекомые задают свои нестройные концерты… Познакомившись с природной средой гоацинов, убеждаешься в том, что одним лишь прибавлением алюминиевых солей в корм не поддержишь инстинкта самосохранения у этих своеобразных и до известной степени примитивных птиц…
В родных гоацинам местах их существованию почти ничто не угрожает. Никто не станет есть птицу, пахнущую мускусом. Правда, не исключено, что кто-нибудь подстрелит ее просто так, ради забавы. Но риск этот не настолько велик, чтобы выращивать их в неволе, спасая от уничтожения, как это делается теперь в отношении других животных. А мангровые заросли всегда останутся такими же, какими они были в те времена, когда доисторические птицы повсюду ползали и карабкались в юрских тропических девственных лесах.
И наоборот, многим другим животным в Гвиане приходится плохо. За десять часов плавания по Махаика-ривер я насчитал трех, повторяю: трех кайманов! И это там, где эти крокодилы должны водиться сотнями. Их пристреливают повсюду, где только они появляются. Идут они главным образом на чучела — сувениры для туристов. Если судить по рекламным объявлениям немецких и шведских газет, то чучела кайманят можно купить даже в Европе. Но что хуже всего, гвианцы палят направо и налево просто из страсти к стрельбе. Этому я сам был свидетелем за время своего плавания по Махаика-ривер.
С крыши каюты вдруг грохнул выстрел! Крупный красивый ревун, сидевший на дереве на берегу, камнем пролетел вниз головой несколько метров, наконец ухватился за ветку и исчез из виду. Было очевидно, что он тяжело ранен. Не менее очевидно было и то, что один из наших спутников, индиец, не сдержал зуда в пальцах, хотя у него не было ни малейшего шанса добраться до добычи, если он ее убьет. Житель Гвианы даже в тех редких случаях, когда он не заинтересован в диком животном как в продукте питания или как в товаре, который можно продать, непременно использует его хотя бы как мишень для упражнения в стрельбе.
Единственно, где есть кое-какой порядок в охоте, это в голландском Суринаме. Там в густонаселенных берегойых районах введен «закрытый сезон» для охоты на млекопитающих и птиц. Правда, действует это правило постольку, поскольку это сейчас возможно… Сам суринамский главный инспектор охраны природы, он же председатель Верховного суда Ф. Хавершмидт[48] в беседе со мной высказывался не очень-то оптимистично. Даже в заповеднике на реке Коппенам, где водятся фламинго и прочие редкие птицы, они далеко не вне опасности. Не хватает объездчиков. А поскольку теперь и внутренние области страны становятся доступными для регулярного воздушного сообщения, то мистер Хавершмидт опасается, что положение быстро станет критическим и там. Охота в глухих дебрях побережья разрешается до сих пор даже проезжим иностранцам.
Суринамские власти, конечно, могли бы ввести выдачу разрешений на охоту в лесах и саваннах только тамошним жителям. Так делается у нас в Швеции, в том числе и в национальных парках на севере, где за здешними лапландцами сохраняется «право выпаса, лесного промысла, рыболовства и охоты на зверей, кроме медведей, рысей, лосей или орлов…» (Закон охраны природы, § 4). И возможно, что такое постановление следовало бы ввести уже сейчас, еще до получения Суринамом самоуправления.
В Британской Гвиане от лиц, заинтересованных в охране природы и упорядочении охоты, я слышал жалобы на то, что британские власти не желают вводить закон об охоте, хотя они еще и имеют возможность это сделать. Единственный 40-летней давности шаг, сделанный в этом направлении, — запрет охоты на птиц. Да и то никто с ним не считается. И похоже, совершенно исключено, чтобы кто-либо из местных политиков отважился на столь непопулярное дело, как упорядочение охоты.
Во многих местах внутренней части Британской Гвианы, безусловно, дичи пока достаточно, включая таких крупных кошачьих, как пумы и ягуары. А вот со зверями, обитающими в прибрежных районах, дело обстоит все хуже и хуже. Глава исторического, этнографического и природоведческого музея Британской Гвианы Винсент Рос и препаратор этого музея эксперт-орнитолог Рам Синг сомневаются, например, в том, что фламинго и красный ибис продолжат выводить в Британской Гвиане свое потомство. И наоборот, мистер Рос еще питает известную надежду на спасение другого животного, которому тоже грозило истребление, а именно южноамериканского ламантина, или маната.
Считают, что эти похожие на тюленя, крупные, медлительные растительноядные происходят от копытных в противоположность тюленям, предки которых — наземные хищные. Ламантины когда-то понемногу водились повсюду — от Флориды до бассейна Амазонки. Теперь же на большей части вест-индского островного мира они истреблены. Да и на ламантинов, обитающих в реках Британской Гвианы, долгое время закон об ограничительном сезоне охоты не распространялся. И само собой разумеется, что в этой стране, где кто угодно и где угодно мог заниматься охотой сколько ему заблагорассудится, не было недостатка в желающих подцепить этакий четырехметровый «кусочек» мясца…
Однако уже с 1885 года этих животных стали держать в запрудах Джорджтаунского ботанического сада. Здесь они настолько «одомашнились», что ели из рук посетителей, — конечно тогда, когда им это было угодно! Когда же мне вздумалось попробовать их покормить, то эти неторопливые существа заставили ждать себя больше часа, прежде чем одно из них вынырнуло и соблаговолило понюхать травку, которую я протянул ему.
В старое время полуручных ламантинов специально держали в каналах на плантациях в прибрежных районах (часто лежавших ниже уровня моря), где голландские колонисты уже в XVII веке начали насыпать плотины и дренировать почву. Мистер Рос показал мне письменные доказательства того, что даже в начале нашего века в Нон-Парейль-Эстате было целых 12 ламантинов, в обязанность которых входило очищать воду от растительности, чтобы она не задерживала тока воды. Печально было лишь то, что им не хватало сообразительности и они гибли в своих каналах под баржами, груженными сахарным тростником. Поэтому использование ламантинов в качестве чистильщиков каналов было быстро прекращено. И о них не вспоминали до тех пор, пока шефу рыболовного ведомства Герберту Оллсопу не пришла недавно в голову мысль о том, каким образом можно ламантинов спасти от окончательного исчезновения.
Для начала он поселил несколько экземпляров в каналах, соединяющих пруды ихтиологической лаборатории с джорджтаунскими водяными бассейнами. И здесь таким образом быстро было покончено с причинявшей массу хлопот водной растительностью.
Затем он, организовав отлов нескольких десятков этих животных, расселил их по различным районам страны, где вскоре 70 ламантинов приступили к исполнению своих обязанностей в качестве, так сказать, «государственных рабочих по очистке каналов». Это оказалось несравнимо дешевле, чем наем людей для удаления из каналов растительности. Два ламантина за две недели прочищали канал шести-семиметровой ширины и 1500-метровой длины. При найме человеческой рабочей силы такая операция обошлась бы минимум в 1300 крон.
После этого в Британской Гвиане не осталось преград введению ограничительных правил охоты на ламантинов, а Оллсоп сразу же приобрел мировую известность среди природоведов, особенно после того, как он предложил, чтобы этих животных использовали так же и в других тропических странах. В 1952 году в английском журнале «Новости науки» он сообщил, что ламантины с величайшим удовольствием и аппетитом уплетают и водяной гиацинт Eichhornia (южноамериканское болотное растение, распространившееся по всему земному шару и сейчас мешающее судоходству по водным путям как в африканских, так и в азиатских тропиках) и сальвинию (тоже южноамериканского происхождения), представляющую собой серьезную проблему для Карибской плотины в Родезии.
Идея эта весьма удачна. Совершенно немыслимо, чтобы ламантины, если их переселить в Центральную Африку, Индию или Индокитай, могли бы причинить там какой бы то ни было вред. Пастись на сушу, как это делают гиппопотамы, они не выходят. Всю свою жизнь они проводят в воде, но рыбу не едят. Они интересуются только водной растительностью. И кроме приносимой таким образом пользы в дальнейшем можно рассчитывать и на то, что в тех тропических странах, где они приживутся и станут плодиться, значительно улучшится снабжение населения мясом.