Удивительнее всего то, что городские власти даже и не пытались эвакуировать город, а ведь он лежал всего в десяти километрах от кратера, у самого подножия вулкана. К тому же напуганные жители окрестных деревень бросились в Сен-Пьер в поисках спасения, и это могло значительно увеличить число возможных жертв. Но власти уговаривали горожан спокойно сидеть по домам.
Катастрофа разразилась 8 мая 1902 года около 8 часов утра. Огненное газовое облако внезапно окутало склоны вулкана и со скоростью 150 метров в секунду пронеслось над Сен-Пьером.
Через несколько минут все 40 тысяч жителей города и беженцы из деревень сгорели живьем. Уцелели только два человека. Одним из этих счастливцев был негр Луи Кюпарис. Он отбывал наказание в одиночной камере подземной тюрьмы. Кое-кто утверждал, что он был приговорен к смертной казни якобы за убийство. Но это неверно. Его посадили туда на один месяц за простую драку. Люди, разбиравшие развалины через три дня после катастрофы, услышали его отчаянные вопли. Сперва они подумали, что это кричит злой дух, но потом, узнав голос человека, извлекли узника из спасшей его камеры.
Впоследствии Луи Кюпарис немало заработал на своем подобном чуду опасении. Немало заработали на нем и другие. Директор цирка П. Т. Барнум вывез его в США и сделал из него «аттракцион» в стиле столь популярных у американского зрителя номеров с бородатыми женщинами и всякого рода калеками. При этом Барнум, конечно, утверждал, что Кюпарис — единственный уцелевший во время катастрофы. В действительности же остался в живых — ив этом случае действительно чудом — еще один человек. В тюрьме он не сидел. Он был обыкновенный сапожник.
Последствия катастрофы оказались роковыми даже для судов, стоявших на рейде. Говорят, что, когда взрывная волна проходила над морем, мачты и трубы срезало словно бритвой. В самом же городе улицы, покрытые белой, как тальк, вулканической пылью, были устланы трупами. Смельчаки, отважившиеся отправиться туда сразу после катастрофы, видели, как по сточным каналам бежал горящий ром. Ведь Сен-Пьер, столица Мартиники, был центром ее экспорта сахарного тростника и рома.
Новой столицей Мартиники, ее главным экспортным портом теперь стал Фор-де-Франс. В некоторых высокопарных французских научных трудах можно, правда, прочесть немало громких слов о восстановлении Сен-Пьера. Но новые районы города красотой не блещут. Зато его восьмитысячное население живет в большей безопасности, нежели их предшественники. Вулканологическая лаборатория регистрирует любые изменения в деятельности Мон-Пеле, продолжающего и сейчас оставаться ненадежным. Не далее как в 1922 году даже при относительно слабом извержении вулкана власти начали эвакуацию города.
Но если новый, выросший здесь городок типичная «дыра», то руины мертвого Сен-Пьера — одна из самых основных туристских достопримечательностей Мартиники. Здесь, как и в Помпее, есть музей. Но он куда беднее и куда безвкуснее. Вперемежку со всяким не имеющим ценности хламом XVIII века здесь можно увидеть утратившие форму бутылки из под рома, осколки зеркал, расплавившиеся гвозди и всякую покореженную домашнюю утварь. Пожалуй, наибольший интерес представляют райки[57]. Они уже и сами по себе, как изделия, стали музейной редкостью. А кроме того, в них можно увидеть фотографии Сен-Пьера (до и после катастрофы) и Помпеи.
Однако посмотреть в них мне не удалось, так как маленький добрый хранитель музея монсеньер Сен-Жак при встрече с каждым новым посетителем приходит в неописуемый восторг. Он мечется от стола к столу и готов без конца рассказывать о каждой мельчайшей детали, в том числе о коллекции часов, столь драматически остановившихся за несколько минут до восьми.
Сен-Жак успел сообщить мне, что он сам был третьим уцелевшим во время катастрофы, что его буквально «выковыряли» ножом из спекшейся золы.
Тут появились мои спутники по автобусу и освободили меня из его плена. Нам нужно было ехать дальше, чтобы посмотреть развалины города, разрушенные улицы, площади и остовы гордых зданий XVIII века.
Но зрелище не производит особенного впечатления. Ведь Сен-Пьер не так древен, чтобы представлять исторический интерес, как, например, Помпея. А с другой стороны, его развалины недостаточно «свежи», чтобы европеец, видевший разбомбленные города, смог ярко представить себе весь ужас разыгравшейся здесь катастрофы… Я должен признаться, что наиболее глубокое впечатление на меня произвели не развалины, напоминающие об извержении вулкана, а весьма трогательная встреча с живым существом среди этих руин.
В одном из разрушенных кварталов я вдруг услышал нежное, дружеское «бон жур». Обернувшись, я увидел очаровательную молоденькую негритянку, стоящую в дверях домика, по-видимому прачечной. Девушка была во всем белом. Такой опрятной и изящной красавицы я до сих пор не видел нигде в Вест-Индии. Когда мы садились в автобус, чтобы ехать дальше, она стояла на пороге и махала нам ручкой, пока мы не тронулись в путь. И последнее, чем нас напутствовало это черно-белое очаровательное видение, был воздушный поцелуй…
Эта сценка очень характерна для французских и британских островов Вест-Индии. Нужно сказать, что редко где путешественника-иностранца встречают так любезно, как здесь, не говоря уже о благосклонности здешних дам к белым мужчинам.
Правда, на Мартинике есть свой «белый» господствующий класс, состоящий главным образом из владельцев сахарных плантаций и ромозаводчиков, которые соблюдают обычаи пионеров XVII–XVIII веков. Но хотя эти плантаторы и держатся обособленно, как, впрочем, и во всех других странах, расовой дискриминации, как таковой, здесь нет. Только на Гаити я столкнулся с проявлениями расовой ненависти. Да и там она направлена отнюдь не против чужестранцев.
Уже в XVIII веке на французских островах существовали свободные мулаты. Примерно через 100 лет после окончательной отмены рабства в 1848 году колонии Мартиника и Гваделупа, Французская Гвиана, а также остров Реюньон в Индийском океане были объявлены постоянными французскими департаментами. Правда, честь эта была сомнительной. Но основная масса местных жителей считает себя «добрыми французами» и независимо от цвета кожи явно гордится тем, что сам Наполеон Бонапарт взял себе в жены уроженку Мартиники. Она была дочерью плантатора и звали ее не более не менее как Мари Жозеф Роз Таше де ла Пажери. Но во Франции она упростила свое имя до Жозефины. Теперь дом, в котором она родилась, — самое посещаемое туристами место. Он стоит на скалистом островке, лежащем к югу от Мартиники. С ее берега хорошо видно этот островок — знаменитую Алмазную скалу.
Рассказывают, что британские военные суда, проходя мимо этой нависшей над морем скалы, до сих пор неизменно салютуют ей. Сейчас там живут лишь морские птицы. Но в летописи британского флота островок этот значится как Н. М. S. Diamond Rock (ее императорского величества Алмазная скала). Во время войны с Наполеоном его обороняли 120 британских моряков. Они отбивали одну французскую атаку за другой в течение 17 месяцев. Только когда кончился порох, британцы сдались французам, которые располагали двумя большими кораблями, одним фрегатом, одним корветом, одной шхуной и одиннадцатью канонерками…
Уроженкой Мартиники была также и знаменитая фаворитка Людовика XIV мадам де Ментенон. Но она так и не удостоилась чести, оказанной императрице Жозефине, статую которой воздвигли в Фор-де-Франсе посреди площади Ла Саван. А ведь никто не оспаривает того факта, что Жозефина была самой легкомысленной императрицей всех времен и народов.
У Мартиники в этом отношении старинные традиции. И по сей день, особенно во время карнавалов, сохранилась, например, очень красивая манера по-креольски завязывать яркий, полосатый головной платок. Если один кончик этого «матраса» торчит вверх — за девушкой можно ухаживать. Если торчат два кончика — у нее есть постоянный кавалер, и она вовсе не заинтересована в маленьких случайных приключениях. А вот если три — берегись! Значит она doudou[58] и не откажется от любого предложения. Но играть с огнем на острове, где люди по своей натуре так же пылки, как вулкан, довольно рискованно.
ПО-ШВЕДСКИ И ПО-ДАТСКИ…
Приехав на остров Сент-Томас, входящий в состав американских Виргинских островов, я увидел в порту Шарлотта Амалия два датских судна. Порт этот получил название в честь супруги датского короля Кристиана V (1650–1714). На холме перед самым городом у датского консульства развевались два государственных флага — датский и американский. Один из них напоминал о прежней принадлежности всего острова датскому королю.
Датская Вест-Индия некогда состояла из трех крупных островов, окруженных мелкими островками и коралловыми рифами. Первым островом, попавшим в руки Датской вест-индской компании еще в 1672 году, был Сент-Томас. Через 12 лет компания завладела островом Сент-Джонс, который был необитаемым с XVI века, когда по неизвестным причинам с него ушли индейцы. Колонизация его началась в 1717 году. И наконец в 1733 году свои колониальные аппетиты Дания удовлетворила покупкой у Франции острова Санта-Крус. Этот самый плодородный из здешних островов французы так и не начали осваивать. Перейдя к датчанам, он очень скоро стал у них главной колонией.
На Санта Крусе, как и на большинстве других вест-индских островов, начали выращивать сахарный тростник; в засушливых же восточных районах Санта-Круса остановились на хлопке. К 1755 году, когда у почти разорившейся Датской вест-индской компании все три острова перекупила датская корона, производство сахара составляло здесь примерно 600 тысяч тонн в год. А в 1812 году оно уже дошло до 20 миллионов. Сейчас на всех этих бывших датских островах живет не более 33 тысяч человек, а в 1804 году на одном острове Санта-Крус было только рабов около 27 тысяч.