рцы отступились от него.
После этих событий полиции повсюду мерещились шум и беспорядки, даже и тогда, когда к тому не было никаких причин. В 1954 году полиция арестовала 32 «локсмена», то есть растамэна, заплетавших волосы на восточноафриканский манер, лишь за то, что они прошли по улицам Кингстона со знаменем и Библией, требуя равноправия с другими религиозными сектами. В том же году было задержано еще 18 растаманов просто за то, что они собирались на улице. Полиция увидела в этом подготовку к беспорядкам.
В дальнейшем подобные вмешательства полиции привели к тому, что растафарианцы стали считать себя мучениками за свою веру. Так в 1959 году на одном из рынков Кингстона какой-то бородатый сторож — член движения Рас Тафари, вступил в диспут с полицейским. Вскоре спорщики для более веской аргументации пустили в ход кулаки. Полицейскому помогли коллеги, а на сторону растамэна встали торговцы. Началась общая потасовка. В результате крупным полицейским отрядом была произведена облава в той части города, где проживало большинство растафарианцев. Дома их были разрушены, 57 человек арестованы.
Конечно, не обошлось и без уголовников, которые либо действительно присоединялись к секте, либо просто отращивали волосы и бороды, чтобы легче было вступить в контакт с настоящими растафарианцами и тем самым получить доступ к ганье, которую они сбывали морякам.
Не обошлось и без спекуляции «ностальгией по Африке». В спекуляции этой приняли участие и крупные мошенники. Так, некий субъект, называвший себя преподобным Клаудиусом Генри, сумел в 1959 году продать по шиллингу за штуку 15 тысяч билетов доверчивым людям, верившим, что эти билеты, как и фотографии Хайле Селассие, продаваемые Хауэллом, служат пропусками в Африку. Многие из этих людей продали свои небольшие владения и отправились в Кингстон, чтобы сесть на пароход пастора Генри, конечно, и не существовавший.
Однако большинство членов этой секты были глубоко огорчены той дискредитацией движения «Рас Тафари», к которой все это привело. А также и тем, что полиция так легко поддалась на удочку упрощенных воззрений имущих классов на их движение. Ведь каждый растамэн казался им уголовником, бездельником, вором, курильщиком ганьи и уличным хулиганом. Возмущал членов секты и тон статей в местной прессе.
«Если баптист, методист или англиканин совершит преступление, то газеты никогда не напишут, к какому религиозному обществу он принадлежит, — жаловались мои друзья. — Если же виновным окажется растамэн, то газеты всегда подчеркнут его принадлежность к секте, и все мы должны страдать за это».
Даже к покоманьякам, своего рода юродивым, которые иногда в трансе блуждают по улицам и бормочут что-то бессвязное, власти более терпимы, чем к растафарианцам. Кстати, секта покоманьяков в противоположность растафарианцам занимается и колдовством, и знахарством.
Большинство членов обеих сект — из полунищих и малообразованных слоев населения. Именно поэтому интересно также отметить, что растафарианское вероисповедание в известной степени исходит из разумного мышления. Само собой разумеется, они верят в переселение душ (с некоторыми оговорками). В то время как другие надеются на «репатриацию» через возрождение в Африке, растамэны считают это невозможным. Они также отвергают любые разговоры о духах и привидениях, о свободной душе и царствии небесном. «Не может бога быть на небе, там только звезды и планеты. Вера наша — мысль, существующая только в теле, бог должен иметь земное воплощение. И ныне это Хайле Селассие».
Друзья мои также отнюдь не библейские начетчики. Они понимают, что и в переводах Библии могут быть ошибки, хотя многие другие растафарианцы слепо веруют только в старую английскую Библию. И не только по этим пунктам расходятся мнения различных групп растов (именно расхождения и не дают им возможности организоваться в единую общину).
Но все они верят в то, что черные на Ямайке, как и на всей территории Нового Света, — выходцы из Эфиопии («никто не сказал нам, откуда мы пришли. Наша вера — Эфиопия»), что они истинные израэлиты из дома Давидова и что их верховный повелитель Хайле Се-лассие — потомок короля Соломона и царицы Савской. Евреи же, которых истребили нацисты, по мнению растов, квазиевреи. Бог — черный. Хайле Селассие — черный, Соломон и царица Савская — черные. Иисус был черным и все подлинные израэлиты тоже черные. Любые противоречащие этому утверждения направлены на обман черного человека. Родина культуры — Африка.
Мои друзья продиктовали мне следующий широко распространенный среди растафарианцев символ веры, и я записал его: «Князья грядут из Египта, Эфиопия простирает руки свои к господу. О Ты, Бог Эфиопии; твое божественное Величие, Дух Твой наполняет наши сердца, дабы пребывать в сосуде справедливости. Веди нас и помоги нам прощать, дабы и сами мы были прощены; научи нас любви, вере и правде да будет воля Твоя как на земле, так и в Сионе; даруй нам мудрость Твою, всеведение твое и разумение Твое, дабы исполнить волю Твою. Благослови нас, дабы голодный насытился, нагой облачился, болящий исцелился, старец обрел защиту, а младенец опору. Исторгни нас от рук врагов наших, даруй нам хлеб наш насущный в те дни, когда враги наши и недруги восстанут на нас, возмутят глубины морские, недра земные, смилуйся аще воздвигнут злобу звериную и даруй нам место в Царствии Твоем вечном. Аман селах».
Уже из этого символа веры видно, что агрессивный склад ума, в котором так часто обвиняют растов, свойствен далеко не всем из них. После разговоров с представителями этого движения у меня сложилось убеждение, что лишь незначительное меньшинство из 20 тысяч ямайских растафарианцев способно стать зачинщиками беспорядков. Дело обстоит скорее как раз наоборот: они сами неизменно становятся жертвами беспричинных провокаций.
Большинство из растафарианцев, например, считает, что стричь волосы и брить бороды грех, по этой же причине женщины никогда не пользуются косметикой, а также не прилизывают волосы, что другие негритянки охотно делают, чтобы они были «прямыми и красивыми». Между тем школьные учителя часто заставляют растов коротко стричь своих детей. А когда родители из-за этого не пускают детей в школу, возникают новые конфликты, новые столкновения, кончающиеся иногда и арестами…
Даже социологи Вест-индского университетского колледжа, находящегося всего в нескольких десятках километров от столицы, могут подписаться под тем, что среди растов крайне редко встречаются беспокойные элементы. И по существу для поддержания порядка скорее следовало бы прибегать к помощи именно растов. Настоящие «Ras Tafari Brethren» не крадут и не побираются. Может быть, именно поэтому они имеют определенное влияние на прочее население трущоб, где их глубоко уважают.
Насколько Хайле Селассие польщен их верой, точно никому не известно. Года два назад он предоставил несколько сот гектаров земли в распоряжение Эфиопской международной федерации, штаб-квартира которой находится в Нью-Йорке с местным отделением в Кингстоне (в эту организацию входит часть растафарианцев). Однако в Африку, в Ша Ша Манее, переехала всего лишь одна семья в 1962 году. Большинство растов безработны и неимущи. Они считают, что англичане, несущие ответственность за их «вавилонское столпотворение» в Вест-Индии, обязаны оплатить их возвращение в Африку.
«Когда отменили рабство, — говорят они, — рабовладельцы получили компенсацию, но нам ущерба никто не возместил…»
Многие из них считают бессмысленным работать на Ямайке: «Когда мы вернемся домой, там все будет иначе. Там мы станем работать на себя». Другие охотно поступают на работу, если им это удается в обществе, правящие круги которого им враждебны и которому они чужды.
У некоторых растов есть семьи. Другие живут в безбрачии и уверяют, что их духовные силы крепнут от воздержания. Многие верят в то, что ганья, которую они курят, предохраняет их от физических заболеваний, умиротворяет и дает им мудрость, любовь и разумение. По-видимому, они не догадываются, что этот яд, способствуя воздержанию, превращает их в импотентов. Другие же начисто отказываются от какой-либо мысли о наркотиках.
Мои друзья в отношении ганьи придерживаются такого мнения: «Конечно, чрезмерное увлечение ганьей опасно, так же как опасна страсть к алкоголю, да даже к оде или воде», — говорят они. — «Но если употреблять ее умеренно, как это делаем мы, то мысль становится необыкновенно ясной и располагает нас к высоким размышлениям».
Сам я не почувствовал заметной разницы в своем состоянии, когда курил ганью из общей трубки, совершив краткую молитву: «Слава Отцу, Сыну и Святому Духу Созидателю, Господу изначальному, ныне и присно сущему. Слово Твое вечно. Аман селах».
Но возможно, что после ганьи эти своеобразные люди и стали мне несколько понятнее. Я не знаю. Во всяком случае я полностью проникся мечтой растов о том спасении, которое для них мыслимо только при условии возвращения в Африку — родину их прадедов.
Трое из них проводили меня до гостиницы. Зрелище это вызывало огромное удивление у прохожих, никогда раньше не видевших белого бородатого мужчину в обществе растамэнов. Я поблагодарил их за то, что они приняли меня как своего друга и позволили мне разобраться в их мировоззрении и проблемах.
Старший ответил мне просто и спокойно:
— Мы восхищены твоим мужеством: ты пришел к нам, несмотря на все то, что о нас говорят. Мы относимся к тебе не как к другу, а как к брату. Любовь, Братство, Мир и Любовь. Прощай.
ВОДУ И ПРОЧИЕ ФОКУСЫ
Около восьми часов вечера я отправился погулять по Кастрису на Сент-Люсии. Была первая великопостная среда. По-мартиникски бурный карнавал закончился накануне вечером. Так думал я, и официально оно так и было. Но вдруг я услышал звуки музыки на одной из боковых улочек. Через город двигалось своеобразное веселое шествие, в то же самое время напоминающее похоронную процессию.
Впереди танцевало несколько женщин. Затем шел мужчина, изображавший священнослужителя. На нем была католическая сутана. Он шел с напускным достоинством, творя крестное знамение. За ним шествовала маленькая группа людей, несущих на высоком шесте куклу с непропорционально большим фаллосом. Шествие замыкал оркестр, вокруг которого плясала и пела большая толпа, главным образом женщины. Многие в руках держали факелы.